В паучьей сети

Слэш
PG-13
Завершён
8
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
8 Нравится 2 Отзывы 4 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

黒百合と影 - 浴槽

      Открыть глаза, избавиться от плена татуированных рук, понять, что я всё ещё дома — всё ещё здесь, в давно угасшей реальности, здесь, рядом с Кеем на смятой кровати без одежды, небрежно прикрытый лишь грязной простынёй. Кей тоже обнажён и прижимается сейчас всем телом ко мне, норовя вновь заключить в объятия, от которых сердцу тяжело биться в груди. Оно устало, оно молит о спокойствии, не давая мне умереть, и сжимается каждый раз, когда я глотаю таблетки сквозь влажный поцелуй, сжимается, но продолжает разносить по венам горячую кровь. Я уверен: она стала смертельным ядом. Вкусишь её — отравишься. Жаль только, что это правило не действует на Кея, зализывающего мои раны. Я не помню, откуда они берутся. Может, он бьёт меня, может, я, не владеющий сознанием в наркотическом опьянении, падаю или причиняю боль сам себе. Если так, то, должно быть, на губах моих играет безумная улыбка. Касаюсь их. Прокушены, зацелованы. Улыбки нет.       Солнце не светит сквозь оконное стекло. Оно спрятано за тучами, что принесли за собой дождь. Он робко стучит в окна, и в квартире чувствуется сырость. Сырость, смешанная с запахом приторного алкоголя, двух разных, резких духов и секса. Отвращение подкатывает комом к горлу — я, лежащий на холодной кровати, изнасилованный собственным желанием и обласканный Кеем, противен себе сам. Меня бы обязательно стошнило, если бы желудок не был пустым. Хуже пробуждения не придумаешь. Да и зачем, если жизнь давно превратилась в персональный ад? Он преисполнен искушениями, похотью, зависимостью и… Тем, кто сейчас лежит рядом со мной, равномерно дыша в плечо. Шевельнусь — проснётся.       Должен ли я чувствовать боль? Наверное. Но я не чувствую, словно бы пребываю в коматозном состоянии — вроде бы жив, вроде бы нет. Моей гордости переломали кости, моя гордость — инвалид, моё сознание пленили, моё сознание — узник, мою любовь унизили, моя любовь… Её больше нет. Как нет и ненависти, которая помогла бы набраться сил, избавиться от влияния Кея, от крепчающей зависимости, от ничтожной слабости и немыслимого удовольствия, убивающего меня изнутри. Не знаю, сколько ещё осталось терпеть остатки своей человечности до того, как оно полностью поглотит меня. Я стану таким, как Кей. Стану бесчувственной тварью, существующей ради смертных грехов, существующей только ради себя и блажи. Но пока, мечась на растерзании между откликами измученного сердца и заманчивыми зовами искушений, я всё ещё жертва, запутанная в липкой паутине. Машинально поворачиваю голову вправо и вижу, как любимые насекомые Кея замирают под дождевой дробью, боятся шевельнуться, прислушиваясь к мнимой опасности. Я, чёртов арахнофоб, должен ощущать омерзение и страх к декоративным паукам, смотрящим на меня сквозь террариумное стекло. Но мой страх к ним исчез, испарился. Теперь я боюсь лишь Кея, его паучьей ловкости и сплетённой вокруг меня паутины. Если закрыть глаза, то можно представить, как я безвольно пытаюсь вырваться из неё, дёргаюсь, но не кричу, потому что знаю, что бесполезно. Уже бесполезно.       — Мэй, — Кей шепчет мне в ухо почти равнодушно, почти пробудившись от пьяного сна. — От тебя несёт как от дешёвой шлюхи.       Я, глядя, как один из шести любимцев Кея, касается пушистыми лапками стекла, не усмехаюсь и не удивляюсь проявленной «нежности». Кей всегда был резок и груб в выражениях, но странным образом ласков в постели со мной. Его очаровывало желание, меня — иллюзии. Но иногда мы оба тянулись друг к другу под воздействием наркотика, иногда я был трезв, иногда… Иногда не было ничего. Лишь напрягала тишина, и мучительно длились минуты. Кей курил, нарочито выпуская едкий дым в мою сторону, а я жалел. Жалел, что впустил его однажды к себе, что решился продать квартиру ради погашения его долгов, что растратил все оставшиеся сбережения ради наслаждений с ним, что… Что продался ему. На мне невидимое клеймо: «собственность Кея». Собственность, делящая с ним однокомнатную квартиру в проклятом захолустном месте, собственность, делящая с ним постель. Больше ничего. Нет ни сказочной надежды, нет ни шанса бросить его, только мерзкий вкус поцелуя на губах, ощущение крепких объятий на бёдрах и язвительный шёпот: «Ты навсегда мой».       Он толкает меня в бок, и я поворачиваюсь к нему, встречаясь взглядом. Не представляю, что он видит в отражении глаз, но кривая усмешка трогает уголок его губ. Быть может, он доволен сотворённым шедевром? Доволен своей собственностью, потакающей каждому его желанию?       — Что, так и будешь валяться? — он проводит подушечками пальцев по обнажённой груди, по моей бледной коже и скользит лукавым взглядом вдоль по телу. Я чувствую опасность продолжения, чувствую, что ещё немного, и меня всё-таки стошнит отвращением, и поднимаюсь на локтях. В висках бьётся пустота, несчастное сердце ускоряет свой ритм, но боли всё ещё нет. Хочется, чтобы сейчас она коснулась меня невидимым лезвием, разнеслась бы током, смешалась бы с кровью, но… Она притупилась окончательно, оставшись лишь воспоминанием о первых днях моих встреч с Кеем.       Тогда, в жизни, оставшейся далеко за пределами этой сырой коморки, я был способным среднестатистическим человеком. У меня были приятели, любимая работа, хобби. У меня была цель. Я не ставил себе высокую планку, не строил воздушных замков, лишь чётко знал, чего могу достичь, и неторопливо шёл к успешному будущему. Наверное, я часто улыбался, находя в начале каждого нового дня нечто особенное, наверное, я был кем-то любим, но не идеален для того, чтобы не попасться в прочные сети Кея.       Однажды, возвращаясь с работы как обычно после девяти часов вечера, я свернул в сторону своего дома — на периферию двух смежных улиц и там, в густеющей тьме, я встретил Кея. Он был ранен, сидя прямо на асфальте, прижимаясь спиной к одному из домов. Из раны, оставленной перочинным ножом, сочилась кровь, и он зажимал её левой рукой, когда между пальцев правой тлела сигарета. Кей, периодически усмехаясь допущенной оплошности, затягивался серым дымом не в состоянии подняться и помочь самому себе. Тело немело и от холода, и от боли, которая тогда едва лишь заглушалась шоком и раздражением в равной мере. Я не понимал тогда, что, поддаваясь обыкновенной жалости, допускаю ошибку — просто подошёл к нему, помог подняться и отвёз больницу. Сигарета была затушена в луже крови.       Навещая Кея — так он представился мне, когда очнулся, я был опрометчиво уверен, что после выписки знакомству придёт конец, был уверен, пока покрытая татуировками рука не коснулась меня, пока обветренные губы не дрогнули: «Не уходи». Я даже попросил отгул в тот день, чтобы остаться с Кеем до наступления ночи. Точно демон, затаившийся внутри меня, он нашёптывал мне сладкие речи. Я чувствовал мнимую благодарность, видел улыбку на пустом месте и слышал стук сердца там, где была чёрная дыра. Просто глубокая чёрная дыра. Я был очарован несуществующим человеком — тем, кого Кей давно жестоко задушил в себе.       Я с наивностью привитого в детстве воспитания верил в настоящие чувства. Всегда верил в них. И был убеждён, что они рождались в лживой ласке Кея, которую он дарил, возвращаясь снова и снова по одному и тому же адресу на измятом блокнотном клочке, возвращаясь ко мне. Оставался день до моего повышения, когда я впервые ощутил вкус поцелуя, когда впервые позволил Кею прикасаться откровенно и отдал ему себя. Он не сказал ничего перед тем, как я заснул в обессилении, он выкурил сигарету, затушил её в моей пепельнице и ушёл, оставив меня одного. Я не знал тогда, что руки, скользившие по моему телу, сжались в ту ночь в кулаки и избивали кого-то, не знал, что губы очерняла протравленная гневом речь, не знал, что Кей заслужил свою смерть. Кея ранили не те, у кого он периодически покупал таблетки, не те, кому он задолжал, растратив все деньги на развлечения и утехи, Кея ранил один из местных мальчишек, чьего отца он сделал наркозависимым. Необратимо, безвыходно. Но из лжеца и совратителя Кей превратился в жертву. После празднования моего повышения он поведал о настоящем себе сам.       — Думаешь, мне не хреново? — он с силой сжимал запястья и с вызовом смотрел в глаза. Немыслимо, но в их кукольности я видел тоску и тупое желание не быть одиноким. Настолько тупое, что становилось смешно. До безумия смешно. — Не смей смеяться надо мной, — он прижал меня к шершавой стене, подавляя последующий нервный смешок. Я чувствовал себя пластмассовой игрушкой, которой в любой момент можно было оторвать конечности и оставить лишь крошечное тельце. Кем я был для Кея на самом деле, я не осознавал: слишком много вариантов плелось в мыслях.       — Отпусти меня, — плохо удавалось соображать, когда по телу мурашками разносился инстинктивный страх, когда пресловутое сочувствие и добро боролись со слабостью, не позволяющей дать необходимый отпор. Неловкая попытка высвободиться из хватки лишь раззадорила Кея.       Я не смотрел в его глаза, больше не искал в них того, что представало передо мной иллюзорной фантазией. Помыслом из обманутой души. Опущенный взгляд, покалеченная гордость и развеянное тепло… Я запомнил, насколько больно было теряться в сознании, насколько больно было вырывать из сердца человека, случайно забредшего в мою жизнь.       — Мэй, — имя больше не нежило мой слух. Оно невыносимой остротой врезалось глубоко, как и прочие слова. — Я в западне. Меня убьют, если не вернуть долги. Помоги мне в последний раз.       Он не отпускал. Дышал до головокружения близко и пользовался… Пользовался умирающими чувствами.       — Тогда ты исчезнешь из моей жизни? — я сам не хотел верить в согласие, сам не хотел верить, что даю Кею шанс. — Обещай.       — Исчезну, — кивок был утвердительным, но дрогнувший голос выдавал подозрения. Кей не желал выпутывать меня из сплетённой паутины преступной лжи.       Воспользовавшись повышением в своей должности, я устроил Кея на работу. Целый месяц он был под моим присмотром, никуда не уходил, ни с кем не пересекался. Только время от времени удовлетворял свою зависимость. Наркотики в виде таблеток белой россыпью лежали на столе, а Кей опускался прямо на паркет, пьянея. В такие моменты я не подходил к нему, делал вид, что сплю в своей комнате. Сплю, пока он губит себя.       В один вечер мне надоело притворяться.       — Сколько можно? — вопрос, пропитанный раздражением, смело сорвался с губ. Кей, затягиваясь сигаретным дымом, поднял на меня отрешённый взгляд. Я не решался подойти ближе, пока он сам не подозвал меня жестом, безмолвно уверяя, что всё будет в порядке. Я нарушил выстроенную дистанцию, хотя внутренний голос срывался на крик. «Не вздумай, не вздумай довериться ему», — слышал я в себе.       — Так проще жить, — объяснил он, ссылаясь на свою нелёгкую жизнь. Приёмная семья, друзья-уроды, драки, грабежи… Я помнил, но сомневался, что Кей вымаливает прощение у самого себя, стирая прошлое.       — Это не жизнь, Кей, — раньше мне хотелось поделиться частичкой своего тепла, хотелось успокоить или унять тревогу. Теперь же единственная надежда на лучший исход угасала.       Он взял меня за руку и с силой потянул на себя, вынуждая опуститься рядом на полу, принять из его пальцев недокуренную сигарету и смотреть в бездонные глаза неотрывно.       — Попробуй сам, — он, изобразив на губах ухмылку, кивнул в сторону разложенных на столе таблеток. — Один раз.       Я хотел сказать «нет», клятвенно принадлежа убеждениям, хотел сказать «нет», когда сигарета оказалась затушена прямо о паркет, я хотел… Я хотел бы не чувствовать приторности искушения, томящейся на губах соприкосновением губ, хотел бы избавиться от дурмана и не потерять себя.       «Один раз», — он и вправду искусный лжец.       Стоит ли мучить себя воспоминаниями, как моя жизнь резко скатилась по наклонной? Не думаю. Время не вернуть вспять, от Кея никуда не деться. Он не желает уходить от меня, а я не желаю прощаться с ним даже сейчас — в полушаге от пропасти, жертвой изголодавшегося паука болтаясь над ней.       — Приму ванну, — зачем отчитываться перед ним, вставая под понимающий кивок, зачем чувствовать приливающую к скулам кровь под пристальным взглядом?.. Не знаю. У меня не осталось ответов.       Босиком по холодному полу, вправо, за дверь. Забываю включить в ванной свет, но Кей, не покидающий меня ни на мгновенье, исправляет незначительную ошибку и следует за мной. Дурацкое, совершенно нелепое утро начинается с прохладных струй душа и объятий, которые Кей смыкает на моей талии, опуская подбородок на плечо. Раздражает, но я не отталкиваю его, не отталкиваю как всегда, проклиная себя, проклиная всё, чего не было, чего я лишился. Выдох. Опустить голову, разглядывая рисунки на руках Кея, расслабиться под водой. Получается, когда я слышу влажным шёпотом в ухо:       — Ты сам не дал мне исчезнуть, помнишь?       — Заткнись, — под усмешку, под поглаживания ладоней и между желанием ударить. Лишь не родившимся толком желанием.       Он должен молчать, не справляясь с прямотой своих мыслей, он должен вновь начать лгать мне, но… Поднимаю голову, опираясь ладонями в кафельную стену, разрешаю оставлять бессмысленные поцелуи на шее — знак его власти надо мной. Надо мной и над моим пульсирующим сознанием.       — Всё ещё хочешь обрести прошлое? Бросить? — почему сейчас, когда телу хорошо, а сжимающемуся в комок сердцу — гадко?       Но в ответ молчание. Избавиться от постепенно крепчающей зависимости можно, но от Кея — никогда, даже если хирургическим путём вмешаться в мозг или сердце. Это выше понимания и похороненных чувств. И нет сомнений, что и я для Кея — вживлённый вовнутрь вирус. Лучше бы его убил тот мальчишка.       Кей прокручивает кран, надевает брюки и майку, снятые с дверного крючка, и молчаливо оставляет меня одного на несколько минут. Облегчение? Нет, тяготение. Его присутствие всё равно всюду со мной. Одеваюсь и следую за ним на кухню.       Горький кофе, запах дождя из приоткрытого окна и Кей, сидящий на подоконнике. Начало дня повторяется из раза в раз, можно закрыть глаза и угадать, куда Кей посмотрит, когда глотнёт кофе и поморщится от его горькости, когда усмехнётся, когда я встану рядом с ним и скажу:       — Подвинься.       Подавляя последний намёк на тошноту, также сажусь на подоконник, но спиной к стеклу, забираю чашку с кофе из его рук, делаю короткий глоток. В отличие от Кея, наблюдающего за бедным соседским мальчиком, гуляющим с бездомным псом, терплю горечь.       Я бы мог подумать сейчас, что Кей ищет в мальчике утерянного себя, мог бы подумать, что он сожалеет обо всём сотворённом где-то в глубине раненной души. Я бы мог подумать, если бы Кей не казался мне бесчувственной тварью подобно той, что сейчас, находясь в четырёх стеклянных стенах террариума, плетёт сети для будущей жертвы.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.