Violets. Soulmates

За завтраком Йен, стиснув зубы, отказался от еды. Опять. Его невыспавшиеся глаза указывали на то, что встреча с Морфеем откладывалась столько раз, что сама по себе казалась уже нереальной и невозможной. А лекарства уже не помогали. Фиона колебалась какое-то время, но теперь уверенно звонила Мистеру Тобиасу, придерживая телефон плечом, пока тонкие пальцы клали в кошелёк купюры, выданные банкоматом. Мистер Тобиас – единственный оставшийся врач в Чикаго, практикующий лечение этого грёбаного недуга, а также активно изучающий его. Записаться к нему не приём было действительно сложно, да и денег это всё стоило немереное количество. Тобиас не был свободен в четверг, в пятницу он тоже был занят, на субботу и воскресенье у него были запланированы поездки на какие-то конференции, и только в понедельник у него был свободный промежуток времени между консультацией и терапией. Несомненно, Фиона незамедлительно поставила так называемую бронь и просто молилась всем Богам, коих только знала, чтобы с Йеном не произошло что-то катастрофическое и неисправное.

***

Лип вдавливал газ в пол, не думая в тот момент, что где-то за углом могут находиться вездесущие копы, так и норовящиеся остановить кого-нибудь. И хорошо, что Галлагеры-таки не напоролись на них. В больнице, впрочем, как и всегда, народу было действительно много. Особенно у кабинета Мистера Тобиаса. К слову, Карл чуть не поцапался с какой-то бабулей, которая собиралась пропихнуться за белую дверь, несмотря на записи и очередь, которая уже вовсю проявляла своё недовольство. Фиона просто вовремя оттащила младшего брата от старушки и попыталась, как цивилизованный человек, объяснить, что, как бы там ни было, придётся подождать своего времени. Однако бабуля оказалось наглой и грубой, так что не прошло и десяти минут, как Фи уже кричала, попросту отталкивая даму бальзаковского возраста куда подальше. – Йен Галлагер, – из-за двери показалась лысая макушка, а затем и серые глаза, – можете заходить. Йен выглядел уже не просто бледным – он был белым. Встать с лавочки ему удалось с неким трудом. Придерживая брата за плечи, Лип посмотрел на врача и спросил, может ли он пройти тоже, на что Мистер Тобиас кивнул: «Да, можете, конечно, если Йен не имеет ничего против этого». А парень не имел никаких возражений. Он просто хотел избавиться от боли, которая с каждым разом лишь усугублялась. В кабинете приятно пахло мятным освежителем воздуха. Йен лёг на кушетку, свернувшись клубочком, а Филипп сел на стул, приставленный к заваленному столу. Быстро напротив него за своим рабочим местом устроился доктор, уже листая «историю» рыжего. – Всё стало ещё хуже, – Лип шумно выдохнул и нахмурился, его брови готовы были вот-вот встретиться на переносице. – Да, я вижу, – Тобиас бросает взгляд на Йена, готового уже просто взвыть, – нужно принимать меры, иначе он так недолго протянет. Веки старшего из находящихся в кабинете Галлагеров приподнимаются в немом шоке, отчего глаза кажутся ещё больше. Надо быть совсем тупым, чтобы не понимать, о чём шла речь. Это был один из самых прозрачных намёков. Да что там, чуть ли не напрямую Мистер Тобиас заявил о возможной смерти Йена. Говорят, что смерть – это не грустно. Мол, грустно – это когда человек больше не хочет жить. Но как же так? Рыжий хотел жить. Жить без этой чёртовой боли внутри него. Он хотел видеть свою семью, какой бы там причудливой она ни была, хотел видеть, как встаёт солнце и как оно садится, скрывается где-то за горизонтом, хотел созерцать, хотел радоваться, расстраиваться, хамить, ругаться и что-то кому-то доказывать, хотел просто жить. Он не хотел умирать, оставив после себя лишь воспоминания и причинив неописуемую боль тем, кому действительно есть до него дело. Он не хотел этой послесмертной огромной чёрной пустоты. И разве это не грустно? Лип был на грани. Он прямо сейчас мог разрыдаться, закричать, пробить огромную дыру в стене, сжать Йена в своих крепких объятиях старшего брата и не отпускать очень долгое время. Но вместо этого он сдержался и спросил: – Какие меры мы можем принять? – Ну, – Мистер Тобиас почесал затылок, – есть два варианта. В глазах Филиппа было ясно видно: «Доктор, не томите, чёрт возьми, умоляю». – Наиболее, я считаю, правильный вариант – это в кратчайшие сроки найти родственную душу Йена. Хотя, это, конечно, сложно, ведь фиалки редко у кого-то встречаются. Тобиас встал из-за стола и прошёл к шкафчику со стеклянными дверцами. Он начал что-то выискивать там, продолжая говорить: – Есть и второй вариант. Но, признаться, это далеко не лучшее, что можно было бы предложить, – врач достал какую-то папку, открыл её и, покачав головой, закрыл и поставил на место. Не то. – Можно провести одну операцию… По удалению цветов из организма Мистера Галлагера. – И почему операция – это не лучшее, что можно предложить? – ладони Липа слегка вспотели, а коленки начинали подрагивать. – Дело в деньгах? В цене? Мистер Тобиас достал следующую папку. Это оказалось тем, что он искал. Доктор переместился к ящикам в углу помещения. Выдвинув один из них, он быстро вытащил листы бумаги, объединённые скрепкой. – Это играет роль, но совсем незначительную, – Тобиас протянул Липу синюю папку, – по сравнению со статистикой. – А что не так со статистикой? – А вы почитайте. Из четырнадцати операций удачно прошло только пять. Невозможно гарантировать, что парень не умрёт на операционном столе, даже не выходя из-под наркоза. К тому же… Глаза Галлагера недолго бегали по тексту, не в силах сфокусироваться и сосредоточиться на каком-нибудь предложении, да и слове вовсе. – К тому же что? – Даже если операция вдруг и пройдёт удачно, то нельзя наверняка сказать, что цветы не вырастут и не начнут гнить вновь. Понимаете? – Лип кивнул, – Но! – воскликнул доктор, – если они больше не вырастут, то, подумайте, ваш брат навсегда останется без второй половинки. Мистер Тобиас дал парню те самые бумаги. Это было всего два листа, что содержали в себе список людей, внутри которых были фиалки, а также чёрным по белому были напечатаны адреса и номера телефонов. Справа от некоторых стояли плюсы, а справа от других… – Что значат эти плюсы? – Плюсы стоят у тех, кто нашёл свою родственную душу, – пояснил Тобиас и снова уселся за стол. – Вы хотите, чтобы мы обошли тех, у кого ещё нет плюсов? – доктор кивнул. – Среди них может оказаться родственная душа Йена? – и доктор снова кивнул. – Верно. И Липу это, поначалу, показалось полным безумием. Но он взглянул на своего младшего брата, лежащего на кушетке. За чёрт знает сколько дней и ночей, Йен наконец-то задремал. Периодически он жмурился и морщил нос, издавая тихие звуки, схожие со скулёжом щенка, которому наступили на лапку. Это в нём гнили цветы.