Пёс Фуриозы

Пёс Фуриозы, называли они его, а Макс и не спорил — он не любил много говорить, не умел. Слова никогда не давались ему так же хорошо, как дела, а Фуриозе он был нужен именно таким: лютым, безумным псом, разрывающим ее врагов. Пёс Фуриозы, вечно бегущий по Дороге Ярости вслед за ее траком, траком Императрицы — вот кем Макс стал, когда наконец-то нашел свой путь. Призраки прошлого бледнели в огне, вылетающем из выхлопных труб, голоса в голове звучали все тише: Макс был рожден, чтобы служить ей, и он служил. Фуриоза! Ее имя стучало у него в висках, бежало в крови. Фуриоза! Ее имя высекало искры из его шин, иссекало огонь из его сердца. Фуриоза! Его священный огонь, его императрица, его символ веры. Жены правили Зелеными Землями, названными в честь прекрасного места, в котором Фуриоза родилась, наверху. Они правили справедливо и честно, и каждой под их правлением давалось, и каждому — воздавалось, но мир Макса был не там, не с ними. Его миром была Фуриоза и ее Дорога, ее бойцы: ее армия, служившая Женам и защищавшая жителей их цветущей страны. Фуриоза была Императрицей, а Макс был ее правой рукой, ее карающей десницей, ее раскаленной хваткой на шее тех, кто вставал на пути у них — и их будущего. Макс был слишком обожжен, слишком просолен горьким потом отчаявшегося, слишком болен тоской, чтобы жить там, в зеленой прохладе наверху. Жены встречали Фуриозу, как сестру, и с ними, в заботе и покое, она расцветала. Но внизу ее ждала работа, которую не мог выполнить никто, кроме нее, и ждал Макс, которому она бросала: «Поехали» — и он садился в машину. Макс любил ее больше, чем смерть, и нуждался в ней больше, чем в воде. Он больше не бежал от воспоминаний: он бежал в будущее, и его шаги ложились в ее шаги, и их сердца звучали в унисон, и их дыхание стало дыханием пустынного ветра, и их ребенок... ...как безумно было думать Максу, что у их ребенка будут ее глаза...