Угасшее небо

— Ты сделала правильный выбор. Улыбка как всегда безупречна. Да вот только верить ей Юни разучилась еще до того, как увидела ее впервые. Теперь же она была твердо уверена в том, что Бьякуран — не тот, кому можно доверять. Еще миг назад она хотела уйти, сбежать с Савадой и его друзьями, но теперь не могла. Джессо знал ее слабость. И знал, что она не может так просто смотреть, как Шоичи извивается в агонии, как погасает пламя на его груди, как ребятами овладевает паника и Тсуна не может принять решение. А еще он твердо решил, что если девчонка бросит его, он покажет ей каждый момент изощренной казни ее людей, заставит пережить всю их боль. Интересно было бы увидеть ее лицо в тот момент, когда она вскроет конверт с пальцем ее драгоценного Гаммы или янтарным глазом его братишки. Бьякуран торжествующе улыбнулся, притянув девушку к себе, до боли сжав ее запястье. Юни печально посмотрела на ребят из Вонголы и отвела глаза. Обмениваться взглядами с Киоко и Хару не было сил. Девочки не плакали, им было не до того. Если бы они не понимали, насколько все серьезно, они наверняка накинулись бы на Бьякурана в попытке защитить девушку, так и не успевшую стать их подругой. В холодном молчании Мильфиоре покинули поле боя. Джессо не торопился забирать кольца у поверженных противников. За него это сделают венки, верные, как собаки, и беспощадные, как время. У Бьякурана появилась новая, куда более важная задача. Теперь жалости не будет. Есть два выхода — снова забрать у девчонки ее чувства или же указать ее место, позволив ощутить всю горечь сложившегося положения. И Бьякуран знал, что было более жестоко. Уговаривать Юни, подкупать ее сладкими речами он больше не собирался. И девушка сама поняла это, едва они вошли в белый конференц-зал с овальным столом, где впервые было принято решение об объединении семей. Огонек в аметистовых глазах Джессо горел теперь яростью, и Юни невольно сжалась под этим взглядом. Когда Бьякуран шагнул к ней, она молча отступила, вжимаясь в край стола, и резко отшатнулась, когда блондин протянул к ней руку. Снова спрятать душу не хватило бы сил. И это было бы очередным бегством, хотя и без того девушка понимала, что картине уничтожения этого мира не хватает лишь пары финальных штрихов. Бледные ладони легли на столешницу по обе стороны от хрупкой девичьей фигурки. Синие глаза смотрели твердо, упрямо, но уже с осознанием собственной обреченности. Бьякурану нравился этот взгляд — гордое признание поражения, смешанное с отчаянным желанием найти силы исправить все. Но уже поздно. Совсем скоро этой девочке придется смириться с ролью королевы разрушенного мира. Хотя его королю она уже не очень-то нужна. Разве что для того, чтобы позабавиться с юным телом, способным лишь на жалкие протесты. Мужчина наклонился ближе, и Юни ощутила его теплое дыхание. Его губы пахли чем-то сладким. Мягкое сливочное суфле. Юни ненавидела сладости. Они напоминали ей об одном — о жестокой улыбке и спрятанных за ресницами коварных глазах. Его язык коснулся ее губ, приоткрывая их и проникая внутрь. Юни вцепилась пальцами в его плечи, отчаянно сопротивляясь поцелую. Никогда прежде он не целовал ее. Находил слишком юной? Жалел? Да нет, скорее просто не хотел иметь дело с безвольной куклой. Ему нужны живые игрушки, способные сопротивляться, дерзить. Способные развлечь его. За один день Юни смогла сделать то, что не получалось у нее на протяжении очень долгого времени. Она заинтересовала Бьякурана. Быть точнее — внесла свою лепту в его план, слегка разнообразив картину приевшейся обыденности. Но Джессо и так хватало с лихвой сопротивления злосчастной Вонголы, предательства Шоичи, необходимости прибегать к помощи Погребальных Венков. Поэтому сейчас, когда партия выиграна, все тузы соперника вытащены из рукавов и разорваны на мелкие кусочки, Бьякуран хотел просто расслабиться. Даже богам не чужды человеческие страсти. А Юни была любимой невестой. По крайней мере, в официальных источниках девушке приписали именно этот статус. На деле же она оказалась небесным ягненком, брошенным на алтарь власти. И только теперь, пройдя через покорность, жертва достигла истинной цели своего существования. Бьякуран до боли сжал пальцами подбородок девушки, заставив ее вскрикнуть и позволить мужчине углубить поцелуй. Никто еще не касался ее губ, и от мысли об этом на душе становилось омерзительно, пусто и как-то вязко, словно липкая паутина утягивала ее куда-то. Возможно, когда Бьякуран впервые подчинял ее волю, она должна была чувствовать нечто подобное. В глубине души Юни надеялась, что сейчас Джессо остановится, отшвырнет ее, как ненужную вещь, которой она и являлась, но девушка слишком хорошо знала, что такое жестокость Мильфиоре, чтобы полагаться на то, что она просто наскучит боссу. Бьякуран хотел ее. Не потому что любил, не потому, что она была юна и красива. Этим он намеревался лишь еще больше унизить ее, причинить ей боль, заставить сломаться. Ведь пока ее глаза сияют такой решимостью, убить ее будет слишком просто. Зарывшись пальцами в темные волосы, Джессо ухватил прядь и оттянул голову Юни назад, губами прижимаясь к ее шее. По телу пробежала судорога от боли в зажатом зубами сухожилии. Юни зажмурилась. На ресницы росой высыпали слезы, но она молча терпела прикосновения так называемого суженого. Когда руки Бьякурана рывком разорвали на ней кофту, грубо касаясь небольшой груди, девушка лишь тихонько всхлипнула. Вне зависимости от того, будет она сопротивляться или нет, ей будет настолько больно, насколько способен Джессо. Ее жалкие попытки казаться сильной и неприступной лишь повеселят его. Беззвучно рыдая и раскинув руки, Юни лежала на столе, с отвращением думая о том, что делал Бьякуран. Прохладная кожа казалась змеиной шкурой. Грубые прикосновения губ оставляли в крови смертельный яд. Руки превратились в тиски, терзающие юную плоть. Юни не было страшно. Только противно и обидно за свою слабость, стыдно за то, что они ничего не смогли сделать. Она потеряла счет времени, счет прикосновениям, счет собственным тревожным выдохам, скрывавшим поток слез. Казалось, ее душа снова где-то далеко, но на этот раз, увы, не в безопасности. Ладонь Бьякурана легла на ее шею, сдавливая горло и приподнимая над столом. Девушка молча наблюдала, как Джессо медленно стягивает с нее шорты, полностью обнажая стройные ноги, не достающие до пола. Юни мгновенно залилась краской, но блондин не обращал никакого внимания на ее смущение. Он кинул ее обратно на стеклянную поверхность стола, по которой тут же побежала сеть трещин. Юни схватилась за ушибленное плечо. Бьякуран не стал раздеваться полностью. В связи с Юни для него не было ничего личного. Ничего интимного. Разве хозяин должен показывать свою наготу, наказывая непокорного раба? Юни внутренне сжалась, когда мужчина резко развел ее ноги в стороны, впившись пальцами в ее бедра. — Расслабься, Юни-чан. И снова слащавая улыбочка, от которой стало тошно. Ему совершенно плевать, готова Юни к близости или нет, в каком она состоянии, отдастся ли добровольно или будет сопротивляться. Ей и самой уже было все равно. И без того тело превратилось в одну сплошную рану. Зачем усугублять и без того безнадежное положение? Не дожидаясь ее решения, Бьякуран так же за бедра потянул ее на себя, чуть наклонившись вперед. Слегка приподняв тело девушки, Джессо одним резким движением вошел в нее. Широко распахнув глаза и беззвучно закричав, Юни прогнулась, в агонии царапая стол и борясь с желанием свернуться клубочком, чтобы заглушить нахлынувшую боль. Тонкая граница плевы разорвалась, выплеснув струи крови. Более того, мышцы влагалища не выдержали столь внезапного вторжения и с каждым движением отзывались болью в разорванных тканях. Юни задыхалась от болезненных ощущений, от стыда, от ненависти. Она запрещала себе кричать, но стоны помимо ее воли срывались с губ, превращаясь то в звонкие восклицания, то в хриплые выдохи. Бьякуран поддерживал ее за ягодицы, неистово вбиваясь в нее, проникая максимально глубоко и причиняя предельные страдания. Даже если бы Юни была нимфоманкой или развратной шлюхой с достаточным опытом, она вряд ли получала бы удовольствие от подобного обращения, но она была почти еще ребенком и вполне могла не пережить своего первого раза. В принципе, Бьякуран и не надеялся, что она его переживет. Его движения вдруг замедлились, он навалился на Юни сверху, плотно прижимая ее к столу. Медленно, но от этого не менее грубо, Джессо входил в девушку до предела, задерживался на миг и выводил член до головки, после чего повторял движение с большей злостью, заставляя Юни вздрагивать от каждого проникновения. Бьякуран смотрел ей прямо в глаза, и девушка не могла отвести взгляд, затуманенный болью, но не потухший. Она не хотела давать ему надежду на то, что он сумеет полностью ее уничтожить. Слабая, подчиненная физически, она еще не сдавалась. Это раздражало Бьякурана. Девчонка, на которую он возлагал большие надежды, разочаровала его. Более того, она гордилась этим. И это было хуже плевка в лицо. Убить ее, погасить эти глаза — о другом Джессо не мог думать, это отвлекало его, заставляло распаляться все сильнее. Юни вскрикнула, когда длинные пальцы до боли сжали нежную грудь с и без того уже проступившими лиловыми пятнами синяков. В ответ Бьякуран, раздраженный звуком, наотмашь ударил ее по лицу. Голова качнулась в сторону, перед глазами все поплыло еще стремительней, чем раньше. Ровный гул, отдающийся в висках с каждым новым движением, разросся, заполняя собой сознание. Юни не открывала глаз. Это нравилось мужчине гораздо больше, чем укрытое во взгляде сопротивление. Он действительно начал получать удовольствие от близости с невестой, хотя этот вечер был их первым и в то же время последним. Горячая кровь уже не грела, она раскаляла тело, мышцы напрягались и расслаблялись в такт равномерным покачиваниям, дышать становилось все труднее и жарче. Бьякуран был на пределе. Но он ни за что не желал позволить девушке разделить его наслаждение. Наклонившись ближе, блондин зубами вонзился в тонкую шею Юни, безжалостно прокусывая полупрозрачную кожу. Кричать она не могла — рука Бьякурана давила на грудь, и воздуха на крик просто не было, — поэтому лишь дернулась в невольных конвульсиях, даже не чувствуя, как кровь стекает на стол неровной лужицей, путаясь в волосах. Только теперь, когда Юни готова была потерять сознание от боли, Джессо кончил, задержавшись в ней на несколько мгновений. — Знаешь, Юни-чан… У нас могли бы быть дети… Он застегнулся, не обращая внимания на то, что белые брюки, низ жилета и рубашки забрызганы кровью и несколькими каплями спермы. Грязь на одежде — ничто по сравнению с изувеченным, окровавленным, обесчещенным телом Юни. Девушка почти беззвучно соскользнула со стола на пол, снизу вверх глядя на мужчину серьезными синими глазами. Снова этот взгляд. Носком ботинка Бьякуран пнул девушку в живот, и она сжалась, как замерзший котенок. Но в отличие от котенка она не ждала, что кто-то заберет ее в теплый дом. Ей оставалось только дрожать от холода, боли и такой непривычной ярости, ожидая смерти, но уже не чуда. Дверь открылась без предупреждения. — А вот и мы! Юни узнала голос Кике, высокий, отражающий все изящество его обладателя. — Вау! На это многозначительное восклицание оказался способен Закуро, дополнивший высказывание, присвистнув. — О-хо! Кажется, мы не вовремя. Судя по шагам, гулом звучавшим в голове лежащей на полу Юни, венки заторопились на выход, но Бьякуран властным жестом остановил их. — Что вы? В этом случае ваша пунктуальность превзошла все мои ожидания. Дверь закрылась за спинами хранителей Маре, приблизившихся к своему повелителю. Закуро вальяжно развалился в кресле, бросив на стол три потухших кольца Вонголы. Еще четыре с нарочитой небрежностью положил рядом Кике. — Эти мелкие ублюдки посмели сопротивляться, — сплюнул Закуро. — Пришлось уложить всех поголовно. — Превосходно! Сердце Юни глухо ударилось о ребра, как птица о прутья терновой клетки. Они проиграли. С самого начала все было тщетно. — Среди венков потерь нет? — осведомился Джессо, намекая на отсутствие еще троих ближайших соратников. — Не сомневайтесь в наших силах, — улыбнулся Кике. — Торикабуто, Дейзи и Блюбелл отправились на поиски выживших. Есть подозрения, что кто-то из Варии и Джиглео Неро уцелел. Упавшее сердце, казалось, получило глоток живительной воды. Юни сжала слабую руку в кулак, словно ухватившись за нить, что удерживала жизни ее людей. Едва заметное движение, тем не менее, не укрылось от глаз Бьякурана. — В этом не было необходимости, — холодно заявил он. — Когда основные силы Вонголы разгромлены, трусливые псы Варии запрячутся в свои норы. Им не на руку объявлять войну такому противнику, как я. Что же касается Джиглео Неро, засаду им можно устроить и здесь, ведь эти самоотверженные кретины непременно придут спасать свою принцессу. Ладонь сомкнулась на волосах, поднимая девушку и ставя ее на ноги. — Не так ли, Юни-чан? Юни промолчала. Не было смысла отрицать очевидное. Тело, способное сейчас воспринимать лишь боль, пошатнулось. Стоять на ногах, по которым все еще струилась кровь, смешанная со спермой, было тяжело. Бьякуран толкнул невесту в сторону усевшегося на столе Кике. — Мне она больше не нужна. Развлекайтесь. — О-хо, вот это подарочек! — Делайте что хотите, — равнодушно бросил Джессо, дав понять, что намерен сию же минуту насладиться зрелищем, и главными актерами спектакля должны стать его подчиненные. Вообще-то Кике не замечал за собой склонности возбуждаться от вида обнаженных малолеток, но Закуро затея Бьякурана весьма понравилась. Перехватив едва держащееся на ногах тело, не позволяя ему вновь упасть, Закуро едва слышно прошептал товарищу: — Подыграй. Одновременно Юни накрыла волна жара, ей почудилось, что она вот-вот сгорит заживо. Но она все же смогла определить источник боли — ладонь хранителя урагана, ласкающая ее бедра, выпустила в кожу заряд разрушительного пламени, образовавшего на теле пузырящийся ожог. Это зрелище возбудило Кике куда больше приказов. Расстегнув молнию и освободив напряженный член, мужчина притянул Юни к себе, затащив ее коленями на стол и рывком насаживая на себя. Второй раз по ощущениям был ничуть не лучше первого. Девушка даже не пыталась привыкнуть. Несколько движений и новый разрыв мышц. Закуро вошел сзади, бедрами прижимаясь к распухшим волдырям. Юни закричала, и хранитель с пламенными волосами зажал ей рот горячей рукой, не раскаляя ее. Он мог бы легко прожечь ей лицо до черепа, но не стал этого делать из эстетических соображений — Кике еще смотреть на это. Сквозь затуманенный рассудок Юни почувствовала, как мужчины, двигавшиеся в ней в унисон, так же одновременно достигли оргазма. — Этого недостаточно, — прошелестел откуда-то извне сладкий голос Бьякурана, заглушаемый собственным хриплым дыханием девушки. Кике уже осторожно спихнул ее с себя, уложив на стол. Закуро вернулся в кресло. — Умрет же, — резонно заметил он. — Плевать. Венки переглянулись. Кике улыбнулся хищной улыбкой искателя развлечений, и вьющиеся стебли барвинка, вырвавшиеся из пола, пробили стекло, на котором лежала девушка. Юни рухнула на россыпь осколков, тут же жадно впиявившихся в кровоточащую кожу. Цветы обвивали ее тело, прижимая к полу. Неестественно широкие стебли скользили по бедрам, норовя вновь изнасиловать юную Аркобалено. Кожа, вокруг которой стягивались путы, бледнела до бескровного синеватого оттенка. Но этого было мало. Кике бросил быстрый взгляд на Бьякурана, и побеги прошли сквозь ладонь Юни, сквозь сухожилия на ее ногах. Новый агонизирующий крик прорезал тишину. Закуро опустился рядом и, схватив язык девушки, потянул его. Запах паленой плоти наполнил душное помещение. Рука Закуро была слишком большой, чтоб дотянуться до голосовых связок, но он почти до основания сжег Юни язык, так что теперь с ее губ могли срываться лишь слабые бессвязные стоны, которых она старалась избегать. Глотая пепел, девушка попыталась пошевелиться в сковавших ее стеблях. Разорванные конечности отозвались острой как лезвие болью. Дышать было сложно. Артерии и вены были перетянуты. Сердцу некуда было гнать кровь. Дверь широко распахнулась, и так же раскрылись глаза девушки. Только зеленая молния успела мелькнуть в них, и все заполнилось чернотой, залитой буро-красными пятнами. Кислород кончился. Сердце разорвалось. Юни уже не чувствовала, как десятки побегов пронзают ее тело, устремляясь к застывшему в немом ужасе Гамме, как они терзают его, вырывая куски плоти, как единственный человек, которого Юни любила по-взрослому, отвечая заветам своей матери, падает на пол в лужу собственной крови. И как Бьякуран тихо произносит: — Сучка. Так и не признала себя побежденной.