Король Лир

— Оставьте меня в покое, — взмолился Лир и обхватил себя за голову, в очередной раз забыв про корону. Ее острые зубцы тут же впились в тонкую кожу обратной стороны запястий, и это оказалось для Лира последней каплей. Сил не осталось совсем. Так тошно и физически, и на душе ему не было, пожалуй, никогда. Но если пакостное настроение объяснить было не сложно, то причины болезни тела оставались для Лира непонятными. У него пропал аппетит, мучила бессонница. А когда Лир все-таки засыпал, ему немедленно начинало сниться что-то мрачное и вязкое. Утром суть этих отвратительных засасывающих видений стиралась, и оставалось лишь липкое ощущение паутины на лице, которое не смывала даже ледяная вода. Мир вокруг словно бы давил на него, плющил, прижимая к земле. Видно, чертова корона, хоть и мало походила на шапку Мономаха, все же оказалась слишком тяжела… Поначалу Лир тешил себя мыслями о том, что вот пройдет организационный период, все более или менее в неожиданно свалившемся на него королевстве утрясется и ему станет полегче. Но это оказались мечты. Шли месяцы, а ничего не менялось. Только на душе становилось все гаже и гаже, да измотанное постоянной нервотрепкой тело все громче просило пощады. Тогда Лир озаботился тем, чтобы создать себе группу поддержки в виде Кабинета министров… В смысле Совета пресветлых доров из числа тех, кому он доверял или хотя бы просто считал людьми разумными и не склочными. Еще месяц ушел на ругань, интриги и бесконечные обсуждения. Наконец состав Совета был утвержден, и он вроде как начал работать. Вроде как. Потому что покоя Лиру так и не было. Он заметно похудел, стал раздражительным и срывался на всех по поводу и без, мгновенно заработав себе репутацию самодура и говнюка. Мудрая Фрейя, забрав несколько смущенного самим фактом своего бегства Эри, собралась в путешествие. Лир обозлился и наорал на обоих, хотя в глубине души понимал, что виноват во всем сам. Назвался груздем — люби и саночки возить. Не умеешь — полезай в кузов! Или не совсем так? Ладно. В общем, все понятно. Лир было попытался удержать возле себя хотя бы Эри и даже, когда понял, к чему все идет, сделал ему официальное предложение руки и сердца. Но мальчик, который в этот момент сладко нежился у него на плече после секса, неожиданно ответил отказом. — Я не гожусь на эту роль, пресветлый Лир. И если вы хорошенько все обдумаете, то сами это поймете. Какой из меня младший король? Я как вилку в руках держать и то толком не знаю, а тут — страной править. Не-ет, — Эри зевнул, а потом приподнял лохматую голову и нежно посмотрел на загрустившего Лира. — Я вас очень, очень-очень люблю, но… Но если и вы ко мне относитесь хорошо, пресветлый Лир, то не станете сажать в клетку супружества. Я еще хочу… полетать. И они действительно улетели. В ночь перед расставанием Эри был особенно ласков и полон страсти. Он пришел в спальню очень поздно, когда Лир его уже не ждал. На лице Эри гуляла проказливая улыбка, а тело оказалось растянутым и хорошо подготовленным. Как в тот первый раз, когда Лир взял его в доме благородного дора Торефельта. Пребывая не в самом лучшем расположении духа, Лир поначалу вяло реагировал на ласки. Но Эри был так настойчив, так страстно отирался, так ластился и выцеловывал на теле любовника особо нежные места, языком раздвигая жесткие смоляные завитки вокруг сосков, или возле ануса, что Лир дальше оставаться безучастным просто не смог. — Какой же вы красивый, — шептал Эри. — Видимо, недостаточно, — с еще не улегшейся обидой возражал Лир. Эри смеялся и вновь принимался ласкать, то по очереди забирая в рот тяжелые яички Лира, то вылизывая его член — от основания к налившейся кровью головке. — Вы позволите мне сегодня побыть вашим всадником? — Эри перенес ногу через бедра Лира и замер, глядя вопросительно. Ответ вырвался почти автоматически: — У дракона может быть только один всадник. Эри замер, странно глядя на Лира, тот нервно рассмеялся и притянул мальчика к себе на грудь. — Но я же не дракон… Эри вздохнул и, чуть сдвинувшись вбок, вновь оплел пальцами возбужденное естество Лира. — Вы мой любовник, пресветлый Лир. Лучший из всех, что были. Самый добрый, самый щедрый и самый красивый. И в этом смысле для меня никогда и ничего не изменится. Если вы позволите мне это, я буду уходить или улетать, но всегда стану возвращаться. К вам. А теперь возьмите меня и любите так, как умеете только вы. Хочу вновь почувствовать вас в себе, хочу ощутить, как ваш член раздвигает вход в мое тело, как погружается, неся боль и сладость. А потом вы кончите в меня, и я увезу этот ваш дар с собой. Куда бы мы с Фрейей ни отправились. И Лир не нашел, что возразить. Он любил своего мальчика медленно и тягуче, лаская его собой, всем своим существом, словно морской прибой белый песок берега. И Эри отдавался ему, прогибался под него, следовал за ним… При этом неизменно и упорно оставаясь на месте. Решение было принято. Эри заснул. А Лиру вновь не спалось. Он тихонько, стараясь не разбудить мальчика, встал, набросил на себя халат и поплелся вниз, раздумывая о том, чтобы найти чего-нибудь горячительного, жахнуть сразу граммов сто и срубиться. Но в буфетной, куда он и направлялся, горел свет и раздавались голоса. Видеть Лир никого не хотел и уже было повернул вспять, но вдруг зацепился за фразу: — Так больше продолжаться не может. Не удерживай меня. Говорила его супруга — пресветлая дора Фрейя, она же последняя дракониха этого мира… И кто это ее мог удерживать? И от чего? Ответ пришел тут же. Вместе со словами, которые Лир услышал так же ясно, как и сказанное Фрейей: — Ты собираешься совершить глупость. Всему свое время, Фрейнериль-Мир-Тэ. Этот голос Лир тоже вряд ли смог бы не узнать. Так басовито и рокочуще говорил только владыка драконов Кантуниль-Кин-Ха. Но откуда он?.. Хотя что для дракона расстояние? Прилетел… Тайно… Чтобы что-то обсудить именно с Фрейей… — И все-таки я полечу, Кантуниль-Кин-Ха. Я так решила, и Эри меня поддержал. Лир вздохнул. Значит, Фрейя рвется на свободу, а древний дракон ее удерживает? «Спасибо, Кин-Ха, не надо», — Лир, которому стало совсем пакостно на душе, качнул головой и торопливо пошел прочь по коридору. Не хотелось слушать слова о том, что жить с ним невозможно, что это не дом, а склеп, что там, в небесах — свобода и счастье… Лир потряс головой — ощущение ветра, гудящего в ушах и обтекающего тело, ветра, который словно нес вперед, хоть и дул навстречу, стало острым до злых слез в глазах. Как бы хотелось… Надо позвать Оки и устроить с ним скачки наперегонки. Да! Так и решим! А они… Они пусть летят… И наутро Лир проводил взглядом стремительный драконий силуэт в высоком прозрачном небе и остался совсем один… Точнее даже не так: не один, а один на один. Лицом к лицу с проблемами, которые он нажил себе, назвавшись королем. Назвался — полезай. Даже если не любишь — все равно вези. Лир зарычал злобно и осмотрел небольшую толпу пресветлых доров, набившихся к нему в кабинет, недобрым взглядом. Вот чего они сейчас приперлись? Дело-то выеденного яйца не стоит. Зачем короля-батюшку по пустякам дергать? Оки, как человек опытный, взгляд Лира понял правильно и начал торопливо, чуть ли не пинками выталкивать членов королевского Совета прочь. От греха. Лир вздохнул. Оки ему, конечно, помогал. И служил верой и правдой. Был неоценим, когда требовалась силовая поддержка или радикальное решение проблем с отдельно взятыми личностями или даже семействами. Но все бюрократические штуки, к которым в конечном итоге сводилась большая часть дел в королевстве, были не для его ума. Да и сидеть безвылазно в Морской гавани благородный дор Торефельт отказывался категорически. Дома его ждала дора Хильда и девочки. А кроме них — Джонас… Сказать по правде, Лир, который раньше ни о каком теплом гнездышке и многочисленном семействе никогда и не помышлял, теперь Оки откровенно завидовал. Тому было куда и, главное, к кому возвращаться. Его любили… Ждали… Лир иногда вспоминал свое первое появление в доме Оки — то, как с визгом бросились тому на шею дочери, как церемонно, но с нескрываемой нежностью поцеловала мужа супруга дора Хильда. И то, чему свидетелем он стал позднее, когда у благородного дора Торефельта появилась возможность остаться наедине с Джонасом. Задранное платье, стройное тело, толстый палец Оки в расслабленном и жадно раскрытом навстречу ласке супруга анусе и тихий стон… Черт! Черт, черт, черт! Единственным человеком, которому хотя бы иногда удавалось «отмазать» Лира от забот, стал, как ни странно, юный дор Актеон. Те недели, которые он проводил в замке Морской гавани, а не у себя дома, становились для Лира истинным благословением. С каменным лицом пресветлый дор Бариссиан отшивал просителей, которые потянулись к Лиру, как ходоки к дедушке Ленину, сортировал почту, беспощадно выкидывая или откладывая до будущих времен все ненужное или не столь срочное, разруливал хозяйственные вопросы. А как-то Лир понял, что юный дор научился подделывать его подпись и многие вещи, в которых Лир, надо признать, не разбирался вообще, решает и вовсе сам, даже не советуясь с его королевским величеством. Вскрылось это как раз сегодня, еще до того, как силы окончательно оставили Лира и он взмолился о пощаде. В зал, где шло заседание, потрясая какой-то бумажкой, влетел главный королевский распорядитель или попросту завхоз. Лопоча Лиру что-то совершенно непонятное, он начал совать документик властителю под нос. Тут-то и выяснилось, что хоть подпись под распоряжением отказаться от закупки дополнительной партии шелковых тканей вроде как была его, но о сути вопроса Лир ничего не знал, да и бумажку-то видел впервые. На вопрос «откуда она?» был получен быстрый угодливый ответ: от пресветлого дора Актеона. Лир, естественно, помчался выяснять… А дальше все было как всегда — сначала сделал, потом подумал. Сперва возмутился и наорал, после изучил вопрос и извинился… К счастью, Актеон долго обижаться просто не умел, и Лиру ловко удалось его задобрить собственным подхалимажем. И тем, что, разогнав королевский Совет, остался возле. Не ушел по делам. — Откуда ты все это знаешь? — спрашивал Лир, сидя с ногами на подоконнике и следя за тем, как Актеон лихо вскрывает, просматривает и распределяет по разным папкам почту. — Мой покойный муж… — начал юноша и уголки его рта печально поползли вниз. — Он был богатым человеком, но предпочитал следить за своими землями и предприятиями сам. В результате вел большую переписку… Ну и научил меня многим вещам. Отец тоже… Его методы обучения нравились мне, скажем так, меньше, но и он считал своим долгом… преподать мне науку ведения хозяйства. Ведь тогда я стал бы более востребован на рынке младших мужей. Ну и вот… Выяснилось, что, по большому счету, хозяйственные дела королевства отличаются от дел отдельно взятого лена лишь нулями в цифрах расходов. В остальном… — Актеон, ты знаешь, что ты сокровище? — перебил его Лир и спустил вниз ноги — на подоконнике ему уже не сиделось. Тэй улыбнулся и потупил взгляд, заправляя за ухо рыжую, как золотая осень, прядь волос. Лир, как всегда, проследил за этим привычным, автоматическим жестом с легким замиранием, которое отдалось у него где-то в паху. Это самое «замирание» стало еще одной проблемой, которая не оставляла его ни днем, ни тем более ночью. Вспоминать увиденное в подвале, в который юного дора приводил на пытки отец или старший брат, было тяжело и больно. Но Лир со стыдом осознавал, что это не единственные его чувства. Воспоминания о муках и унижении Актеона странным, извращенным образом… возбуждали. Лир не раз представлял себя самого на месте дора Бариссиана или палачей. Конечно, в этих мечтах боль, которую он причинял Актеону, была прежде всего игрой. Юноша никогда не страдал по-настоящему, и его прелестный крепкий член, украшенный нежно-розовой головкой, всегда возбужденно стоял, а не висел безвольно. Лир фантазировал, представляя, как он заставляет Тэя встать на колени и ласкать его ртом. Как он приказывает ему нагнуться и раздвинуть руками ягодицы, чтобы ему самому было удобно запустить пальцы в его маленький зад, исследуя жаркий проход и готовя его к вторжению. Но настоящим фетишем для Лира стали волосы Тэя. На теле у юноши их не было совсем. Оки как-то сказал, что такова традиция — младших мужей магически эпилировали, чтобы мужья старшие могли сполна насладиться нежностью кожи. Это казалось Лиру глупостью — чего переть против природы? Но тем не менее стройное безволосое тело Тэя, его нагой лобок и лишенная растительности промежность возбуждали его несказанно. В своих мечтах Лир буквально облизывал взглядом (а после и языком) белую кожу, усыпанную, словно росой, мелкими веснушками, и припухшие чувствительные соски. А после неизменно зарывался пальцами обеих рук в густую гриву распущенных солнечных волос на голове юноши, ощущая их шелковистую прохладу и своевольную тяжесть. Об этом стыдно было даже думать, но Лир иногда ходил на них смотреть. Ночью. Как раз когда его липкими удушающими петлями опутывала бессонница, а Актеон так удачно гостил в Морской гавани. И все для того, чтобы увидеть волосы Тэя распущенными, а не строго заплетенными. Лир стыдливым татем в ночи крался к дверям его комнаты, стараясь ничем не скрипнуть открывал дверь и, остановившись на самом пороге, смотрел… Смотрел, как рассыпались по подушкам рыжие, извитые в заплетенной днем косе пряди, как дрожат на щеках опущенные ресницы, как приоткрывается рот, обозначая глубокий вздох, а иногда и тихий стон. Часто юноше снилось что-то малоприятное (Лир подозревал, что пыточный подвал). Тэй морщился, крутил головой и тихо повторял всегда одно и то же: «Нет… Нет…» В такие моменты Лиру с трудом удавалось удержать себя от того, чтобы не шагнуть ближе и не разбудить Актеона. А иногда… Иногда юноша во сне смеялся. Чисто и радостно, раскидывая поверх сбившегося одеяла руки — словно крылья птицы. И подставляя счастливое лицо так, будто в него дул ветер… «Еще совсем ребенок, — думал Лир, умиляясь. — По-прежнему летает во сне…» И в груди у него что-то поднималось, нарастало, кипело, грозя прорваться фонтанами обжигающего пара, а после… умирало, пойманное и задавленное все той же паутиной, которая оплетала его самого в тяжких муторных снах. Лир вздохнул, вырываясь из воспоминаний пополам с мечтами, и вновь взглянул на Актеона. Непослушный локон опять выбился из тугой косы и затейливо вился у бледной щеки юноши. Словно язык пламени, непонятно почему горевшего… наоборот. Не вверх, а вниз. Его остро хотелось потрогать, пропустить сквозь пальцы. А еще лучше сдернуть с косы ленту, и уткнуться носом в самую гущу огненно-рыжего, словно бы живого шелка над хрупкой шеей… Актеон поднял руку и вновь привычным жестом заправил прядь-беглянку за ухо. Лир вздохнул еще тяжелее. Жаль, что ему никогда не доведется познать юного Актеона Бариссиана. Лир был уверен — события в подвале настолько травмировали психику юного дора, что он больше никогда не решится подпустить к себе мужчину… Лир, назначивший сам себя опекуном Актеона Бариссиана, регулярно получал письма, в которых у него просили его руки. Лир неизменно отдавал их юноше и столь же неизменно после подписывал вежливый отказ, составленный самим же Тэем. Иногда он, конечно, тешил себя мыслью, что ему самому Актеон, быть может, и не отказал бы. Ведь тогда, в коридоре, в недоподслушанном разговоре, содержание которого он знал благодаря Фрейе, Актеон вполне активно ругался с Эри, выясняя, кому из них надо стать мужем пресветлого Лира, а кому его любовником. Вторая позиция уже оказалась занята — Эри свои взгляды на дальнейшие отношения с Лиром определил совершенно четко. Что же до первой… Лир прикусил ноготь и уставился на наклоненную к бумагам голову своего потенциального супруга. Рискнуть? Или только все испортишь? Доводов в пользу того, чтобы рискнуть, надо признать, было много. Лир уже давно понял, что рядом с ним находится настоящее чудо — юноша, которого он не только хочет до потных ладоней и мокрых снов, но и партнер, чья помощь в делах королевства уже сейчас выглядит неоценимой. Чем его привлечь? Как не испугать? Предложить, чтобы поначалу, пока они притрутся друг у другу, Тэй был сверху? Не вопрос. Со временем страхи, вбитые ему в голову покойными палачами покойного же дора Бариссиана, ушли, и Эри уже не один раз с наслаждением хозяйничал в волосатом заду пресветлого Лира. И при этом, едва завершив процесс, как заведенный начинал лопотать о том, какой вышел бы из Актеона прекрасный младший муж. Лир как-то попытался выяснить, зачем это Эри, по какой-такой причине он столь активно пытается уложить Актеона в постель к своему любовнику? Но вредный мелкий лишь хихикал и стрелял глазками. И Лир подозревал, что в голове у него при этом вертятся самые непристойные мысли. Лир сомневался в том, что наверняка задуманный Эри тройничок, да и вообще формат отношений, в которых в супружеской постели, помимо двоих, присутствует еще и третий, вообще будет возможен для Актеона. Да и сам он делить его даже с Эри не хотел… Но этот мелкий развратник, слушая его, лишь смеялся и жмурился, как кот перед миской сметаны. И постепенно приучил-таки Лира к мысли, что, наверно, все в этой жизни возможно. Стоит лишь захотеть по-настоящему и приложить к достижению цели должное количество усилий и ум. Значит, свадьба… Лир усмехнулся, представляя, как будет стоять у алтаря в храме какого-нибудь местного бога и давать клятвы верности, удерживая в ладони пальцы… другого мужчины. Уже это было чудно. Но… очень завлекательно. Что ж — вот и решение проблемы. Лир женится… То есть выйдет замуж… Черт! Короче: заключит брак с пресветлым дором Бариссианом — и вуаля! У юноши появится семья, которой он, по сути, никогда и не имел (называть семьей то, что у него было, пока оставались живы старшие Бариссианы, Лир отказывался наотрез), а у него самого в постели станет… теплее. И на душе… легче. Ведь каждый раз, когда Актеон объявлял, что слишком загостился и должен вернуться в Соловьиную долину, внутри у Лира словно что-то обрывалось. А после свадьбы Тэй навсегда обоснуется рядом! Будет спать с ним, разбросав жар своих волос по подушкам и по груди Лира… И каждый день станет спасать его хотя бы от части королевских дел, будь они неладны. Лир поерзал и кашлянул. Актеон работал. Непослушная огненная прядь вновь выбилась на свободу. Решившись, Лир спрыгнул с подоконника, подошел к юноше, потянулся и осторожно вернул локон на место — за нежную раковину уха. Актеон вздрогнул и отстранился. Лир замер, всматриваясь ему в лицо. Там была растерянность и, пожалуй, страх… И если бы он начал расти, конечно, Лир на этом остановил бы свои поползновения. Но под страхом и растерянностью он вдруг увидел тщательно спрятанную робкую надежду. — Актеон, — Лир откашлялся. — Тэй… Я… Ты знаешь, я здесь чужак. Я многого не знаю и боюсь как-то оскандалиться. Сделай, пожалуйста, на это скидку… Юноша кивнул, и надежда в его глазах засветилась еще ярче. — Я просто не уверен, что все сделаю правильно… «И все-таки ты дебил, муж мой! Мы с Эри уже устали повторять тебе это на все лады! — голос Фрейи, возникший в голове как всегда безо всякого предупреждения, был полон презрения. — Слушай и повторяй. Надо сказать так: „Актеон, я люблю тебя и хочу, чтобы ты стал моим мужем!“ Чего трудного-то?» «Все, — в отчаянии подумал Лир. — И я хотел сначала поухаживать…» «В том мире, где ты теперь король, муж мой, ухаживают за будущими любовницами и любовниками! Потенциальным брачным партнерам сначала делают предложение, получают согласие родственников и опекунов, если таковые имеются, празднуют помолвку или даже свадьбу, а уж после начинают ухаживать. Один, самый важный этап для тебя уже пройден — ты сам себе разрешение действовать наконец-то дал». — Спасибо за ценный совет, жена моя, — проворчал сварливо Лир и, внутренне сконцентрировавшись, прикрыл дверь между собой и разумом своей нахальной супруги. Актеон, глядя на него, удивленно вскинул свои прямые бронзовые брови. Лир улыбнулся. — Это я не выжил из ума, мальчик мой. Это я семейный совет проводил, — Лир постучал себя по виску, и Актеон кивнул. Эри уже давно посвятил его в особенности отношений драконов со своими близкими. — Так вот, — Лир кашлянул. — Я… «Хватит блеять! — рявкнула Фрейя. — Хватай и держи — вот наш девиз!» Лир возмущенно рыкнул, так что Фрейя где-то далеко потрясенно и как-то восторженно выдохнула, а стекла в кабинете вроде бы дрогнули. — Короче говоря, не согласишься ли ты, пресветлый дор Актеон Бариссиан, оказать мне честь и стать моим мужем? — Я… не могу, — опуская глаза и кривя губы так, словно собрался расплакаться, прошептал Актеон и встал. — Позвольте мне… уйти. «Хватай и держи, Лир!» — напомнил Лир сам себе и растопырил руки, преграждая заметавшемуся юноше путь. — Не позволю, пока не услышу внятный ответ на вопрос: почему? В чем дело? Быть может, ты боишься супругу мою — дору Фрейю? Так она страшна только на словах или для врагов. «Откушу и выплюну! И не о голове речь!» Лир, окончательно озлобившись, шарахнул по виртуальной двери в своем мозгу так, словно по реальной створке ногой. Никакой личной жизни! Актеон залился краской и качнул головой, собираясь начать возражать, но Лир решительным взмахом руки разом оборвал так и не родившийся монолог: — Значит, против пресветлой доры Фрейи ты ничего не имеешь. Актеон улыбнулся робко и вновь отрицательно покачал головой. — Быть может, тебе не нравится ее всадник? Нет. Не может быть. Эри нравится всем… Я понял! Тебе противен я сам… Актеон побледнел, потом покраснел, после пошел пятнами — смена цветов на его тонкой алебастрово-белой коже выглядела особенно милой — и закрутил головой так, что толстая рыжая коса перелетела со спины ему на грудь, по дороге едва не сшибив со стола чернильницу. — Нет! Вы мне не противны, наоборот… — почти крикнул он, а после добавил уже шепотом. — Я… должен быть противен вам. Права была Фрейя: юный дурачок навбивал себе в свою солнечную голову всякой ерунды и теперь она сжирает его заживо. — Может, и должен, но не противен, — отрезал Лир и притянул Актеона к себе поближе, склоняясь к его перепуганному лицу. — Ты само совершенство, Тэй. Я тебе это говорил уже не раз. И повторю еще многажды. И я буду последним идиотом, если тебя упущу. Ты умный, красивый, сексуальный и… И я просто хочу тебя до одури уже несколько месяцев! Разве ты этого не видишь? Не чувствуешь? — Зачем я вам… такой? И потом у вас есть… Эри… Он другой… Он такой… светлый, добрый и красивый… Зачем… я? «Так-так…» — подумал Лир и улыбнулся где-то глубоко в себе, а после сделал страшное лицо. — Я собираюсь тебя жестоко эксплуатировать, Актеон. За этим столом. «Или на нем», — игриво шепнул кто-то в голове у Лира, но он приказал себе не обращать на голоса никакого внимания. А то развелось, понимаешь… Тэй тем временем изумленно округлил рот, который Лиру так и хотелось зацеловать, и вдруг на его лице проступило печальное понимание. Он протянул руку и трагическим жестом молча указал на письма. Дурачок! Нет, какой все-таки дурачок! Обнять бы его, утешить, но… Но игру следовало довести до конца, чтобы раз и навсегда выбить у Тэя из его умной головы подобные глупые мысли. — Ага, — все так же мрачно подтвердил Лир. — Мне настолько нужен именно письмоводитель, что я готов жениться… То есть, тьфу ты черт! Взять замуж, кого угодно. Жаль, что ты не лысый, не жирный и не злобный. А то теперь все подумают, что брак-то наш совсем не по расчету, и моя репутация самодура и говнюка будет в корне подорвана… Актеон несмело улыбнулся. Лир хмыкнул и вопросительно задрал бровь: — Ну так что? — Если вы не шутите… — Глупый, — сказал Лир и обнял Актеона, при этом воровато сдернув ленту с его волос и наконец-таки запуская пальцы в основание его начавшей распускаться косы цвета осени.