Саманта и Дин Винчестеры

* * * Саманта Винчестер. Сэм. Сэмми. Дин называет ее по-разному, в зависимости от ситуации. Обычно она – Сэмми. Каждый раз, когда Дин так обращается к ней, он словно пытается сгладить неловкость, которую сам же и создает. Да, она – Винчестер, она охотница, она, черт побери, девушка, и это не ее вина. Но даже сейчас, спустя столько лет, Дину от этого не по себе. «Охота – не женское дело, Сэмми», - говорит он. И еще: «Будь осторожнее, Сэмми». И: «Сэмми, ружье слишком тяжелое, не хватало, чтобы ты отдачей себе плечо отбила; возьми пистолет». Она понимает, что так гложет ее брата. Будь Сэм парнем, все было бы гораздо проще. Нет, она, конечно, сильно сомневается, что Дин заботился бы о ней меньше, любил бы как-то иначе, перестал бы прикрывать собой не то что от сверхъестественной твари – от сквозняка, гуляющего по дому. Но он был бы в ней уверен. Ну… увереннее. И пусть Сэм всего на полголовы ниже Дина, но у нее худые, несмотря на постоянные тренировки, руки, тонкие пальцы и острые коленки. Все это делает ее в глазах Дина слабой. А истинно женская привычка барабанить пальцами по столу, когда нервничает – несдержанной. - Не тот характер, детка, - говорит Сэм сама себе, стоя перед зеркалом. Она пародирует движение, бывшее популярным среди школьной гопоты пару лет назад, насколько она помнит – рассечь воздух ребром ладони, помахать несколько раз перед лицом, отставив вверх большой палец. – Дееетка. – Снова тянет она и манерно вздыхает: - Пфф. Однако «Сэмми» - это когда Дин в хорошем настроении, или обеспокоен, или напуган. А вот когда он злится, она – Сэм. Тогда он говорит: «Сэм, хватит!». А потом: «Не строй из себя дуру, Сэм!». И ее самое ненавистное: «Сэм!» - как окрик. Словно собаку отгоняет: к ноге, мелочь! К ноге. Дин отнюдь не женоненавистник, да кто бы усомнился – ха! – а Сэм не феминистка. Но то, что Сэм – девочка, и то, что она охотница, не сочетаются друг с другом в сознании Дина, и он не устает знаками показывать это окружающим. Тем, кому может. Отцу, например. О, Джон – это отдельная тема. Он, конечно, не трясется над своей дочерью так, как Дин, но и он был бы только рад, если бы она бросила охоту и занялась… Например, юриспруденцией. Или медициной. Или гимнастикой. Профессионально. В общем, чем угодно, но не охотой. Сэм бесит, что ее отец и брат создают проблему на пустом месте, но они успешно это делают вот уже семнадцать лет ее жизни. Она, несмотря на то, что может дать фору любому охотнику-мужчине, лишняя в их семье. Понимание этого становится невыносимым, когда она приходит к выводу, что лишняя она по одной причине – ее слишком любят. С детства она подражает Дину и Джону. Это началось так давно, что она уже и не замечает, не знает, как по-другому. У нее сильный и волевой характер, она может притворяться милой и интеллигентной, и материть Дина так, что даже у него округляются от шока глаза. Она может истерить и бить посуду, а может пустить серебряную пулю в лоб оборотню с расстояния в полметра. Она может расхаживать по дому или номеру мотеля в одних трусиках, не задернув шторы на окнах, а может без предупреждения врезать парню, назвавшему ее киской. - Нахал, - ухмыльнувшись, сообщает она опешившему бармену в таких случаях. Она может быть собранной и молчаливой, она может весь день провести, валяясь с Дином перед телевизором, а ночь напролет готовиться к тесту по математике. Чтобы Дин не знал, чтобы не знал Джон. Сэм приносит из сотни разных школ хорошие оценки десятый год подряд, и все думают, что ей просто все легко дается. И неважно, что она из кожи вон лезет, чтобы доказать, что она не хуже. Такими становятся девочки, воспитанные в семьях сумасшедших охотников. Первый раз она занимается сексом с Дином в четырнадцать лет. Это случайность – ссора, перетекшая в истерику, а потом в секс. Дин не умеет обращаться с плачущими девушками, это факт. Потом он оправдывает себя тем, что должен был успокоить Сэм. Она высмеивает его на протяжении нескольких месяцев, пока Дин затрахивает вину. Простыми словами, пускается во все тяжкие, волочась за каждой юбкой, и Сэм сбивается на втором десятке. - Уймись, - закатывая глаза, произносит она, стирая со щеки Дина след от губной помады. – Ты очень хорошо умеешь успокаивать девушек. Она повторяет это не один раз, и в такие моменты она не «Сэмми» и даже не «Сэм». Она «сучка». Собственно, Дин говорит ей это едва ли не с ее рождения, но теперь это слово привязывается к определенной ситуации. Сэм сучится, Сэм – сучка. Логично. А Дин – придурок. И не только, когда ведет себя соответствующим образом – всегда. А это пострашнее будет. О`кей, она согласна. Иногда она сдается и начинает вести себя как девчонка. Например, когда отдается Дину ночью, в полной темноте и тишине, - не приведи бог, Джон проснется, - и разводит ноги как можно шире, и просит одними губами: «сильнее, глубже», и сжимается, и насаживается, и льнет к Дину всем телом. Истинно бабское поведение. Только Дина оно в эти моменты отчего-то не бесит. Но она не пытается анализировать. Когда Дин занимается с ней сексом, она вообще перестает его понимать. Потому что он шепчет ей: «Да, Сэмми», и «Ох, Сэм», и «Сильнее, сучка». А когда она ему отсасывает, иногда звучит нечто совсем странное: «Господи, Саманта». Почему-то похоже на иронию. Однажды ночью Сэм уходит от спящего Дина и перебирается на свою кровать, что случается редко, в особенности, когда отца нет дома. Сна нет ни в одной глазу, и Сэм таращится в потолок. - Почему так? – шепчет она сама себе. – Не хочу, чтобы было так… Сэм встряхивает головой. Она ненавидит это свое настроение. Она переворачивается на бок и бьет подушку ладонью – как Дин. Завтра рождество, но они его праздновать не будут. Она привыкла. * * * Первое, что Сэм чувствует утром – это тяжесть. Она уже хочет протянуть руку и отпихнуть Дина, как понимает, что рядом с ней никого нет. Она даже не накрыта одеялом, оно скрутилось в комок где-то в ногах. И ей просто… тяжело. Она переворачивается на спину и едва не падает с кровати, в последний момент успевая уцепиться руками за матрас. «Кажется, с вечера здесь было достаточно места», - с досадой думает она. Она пытается встать и со вздохом падает обратно на подушки – голова кружится. Не сильно, как если бы Сэм накануне выпила вина – после него у нее на утро никогда нет похмелья, и на мир можно смотреть с легким пофигизмом. А если Дин пил с ней и сейчас страдает от головной боли и тошноты, то и с внутренним удовлетворением. Только вот Сэм не пила. «Только бы не заболеть», - снова думает она и подносит руку ко лбу. Ой! Она промахивается и тыкает пальцем себе в глаз. «Черт побери. Еще и собственные руки не слушаются», - злится она. И замирает, потому что, кажется, она погорячилась с определением «собственные». Потому что рука, которой она только что себя ударила – не ее. То есть ее, она шевелится, пальцы сгибаются и разгибаются, когда она хочет это сделать, но эти пальцы… Они определенно толще, чем были вечером. И какие-то другие. «Я еще и распухла?» - соображает Сэм, пытаясь дать объяснение тому, что видит. Но если и можно было при желании отыскать пчелу, цапнувшую Сэм за руку так, чтобы та стала едва ли не вдвое больше, чем была, то уж точно нельзя объяснить, куда делись аккуратные только вчера накрашенные ногти и откуда взялись эти короткие обгрызыши. Она резко садится, и наконец падает с кровати с громким вскриком. Запутывается в одеяле и вскакивает на ноги за секунду. Опускает глаза вниз, и новый крик застревает у нее в горле. Она голая, и может рассмотреть все свое тело, которое абсолютно точно – не ее. Тоже. Более того, оно даже не женское. Рука дрожит, когда Сэм проводит ею по плоской мужской груди, и деревенеет, чувствуя прикосновение. Она знает, к какому месту прикоснутся пальцы секундой позже, и она ощущает это прикосновение, как если бы ее трогал кто-то другой. Она опускает глаза ниже. В голове проносится нелепая мысль о том, что грудь у нее была маленькой, а вот с членом повезло. Длинный толстый ствол мерно покачивается в завитках волос у основания живота при каждом судорожном вздохе Сэм. Утренний стояк, что может быть лучше. Она прикрывает глаза и пытается сосредоточиться. - Так, - произносит она и пугается низкого голоса. Ее голоса? Дальше она продолжает размышлять молча. «У меня мужское тело. Мужское. Тело. Что-то случилось. И я мужчина. Наверное, нас поменяли телами… С Дином, да». Она понимает, насколько нелепа эта идея, потому что она прекрасно знает, как выглядит Дин и это – точно не он. Но все же она с надеждой оборачивается к кровати брата. Дин спит на спине, раскинув руки, и… Ну, Дин – это Дин. В отличие от нее. - Дин! – она пытается позвать тихо, но голос не слушается, и получается один хрип. Тогда Сэм набирает в грудь воздуха и кричит: - Дин! Ее брата подбрасывает на кровати. - Сэм?! – он озирается по сторонам, готовый мгновенно прийти на помощь. Их взгляды пересекаются, и у Дина отвисает челюсть. В одну секунду он вскакивает с кровати и хватает пистолет из-под подушки. - Кто ты? – рычит он. – Где Сэм? - Дин, это я. Я Сэм, - отвечает она. И тут же понимает, как это звучит. Огромный (судя по рукам) мужик со стоящим членом стоит в чем мать родила посреди комнаты и сообщает, что он – женщина. Сэм сгибается пополам от хохота – нервного, истеричного. Дин смотрит на нее… него… с ужасом, и, кажется, уже готов выстрелить. - Постой, - говорит она, отдышавшись. – Я – Сэм. Твоя сестра. Я проснулась такой… таким. Брови Дина ползут вверх, глаза округляются. «Может, стоило надеть ночнушку и показаться так, для пущей убедительности?» - думает она, затем выставляет вперед руку и начинает говорить. Она говорит и говорит, вспоминая то, что, полагала, вспомнить просто невозможно. Но Дина так просто не убедить. Под конец речи Сэм Дин все еще не опускает оружье, и она понимает, что не получилось. Но тут Дин делает несколько шагов перед. Они стоят, голые, посреди комнаты, и смотрят друг на друга. Дин прищуривается, окидывает взглядом тело Сэм, ее лицо – она сама не знает, какое оно, и кивает. - Похож, - признает он. – Даже здесь. – И касается родинки у носа. Сэм шумно выдыхает, а Дин отчего-то усмехается ехидно. * * * Смазливый, признает Сэм, глядя на себя в зеркало. Не такой смазливый, как Дин, конечно, но все же. Ее длинные черные волосы стали короткими и топорщатся во все стороны, челка, которой раньше не было, лезет в глаза. Она стала выше, намного, хотя на вид ей… ему все еще семнадцать, но теперь она смотрит на Дина сверху вниз. Шире в плечах, конечно, и бедрах, хотя для парня вполне нормально. Руки у нее, оказывается, не такие уж и большие, просто она не привыкла к таким. Но Сэм упрямо считает, что у нее огромные ладони и ноги. Ноги вообще ужасны, да. И она хочет их побрить, потому что ей стыдно даже самой смотреть на них. И подмышки тоже не мешало бы. И грудь с несколькими сиротливо свернувшимися завиточками. И… и вообще все, потому что теперь волосы у нее везде. Но хотя бы в спортивности ее… его фигуре не откажешь. Худой, конечно, какой, наверное, она и была бы к семнадцати годам, родись мальчиком, но мышцы есть. Глаза остались такими же, и рот тоже, и нос. Только черты лица заострились. Сэм думает, что не отказалась бы переспать с таким парнем, но как воспринимать его, когда он – она, не имеет понятия. В это же время Дин звонит отцу и листает несколько книг сразу, уверенный, что это проклятие. Сэм вздыхает и решает не говорить ему правды. Она сумела сложить два и два, а именно, свое желание и рождество, и да, она все еще верит в чудеса. Хотя, чудо ли это – пока остается вопросом. * * * Проходят недели, а Сэм все еще остается Сэмом. Она научилась кое-как управлять своим телом, чтобы не заваливаться на бок при каждом шаге, потому что сверху у нее теперь ничего, а снизу болтается и мешает. Она упрямо влезает в свои джинсы и выглядит в них глупо, но так член перетянут и не болтается. Просто ощущение, словно в штаны положили нечто, напоминающее вареную морковку. Или, по утрам, переспелый банан. Дин ходит по дому на цыпочках, Джон подключил к «расследованию» чуть ли не всех своих друзей, которых было не так уж много, а сам зарылся в книги. Какая охота, когда дочь проклял дебил-извращенец? Сэм думает, что Санту еще никто никогда так не унижал, как Джон в эти дни. Но все это происходит, когда все думают, что Сэм не видит. Когда же она рядом – Дин и отец ведут себя так, словно ничего не изменилось. Иногда она сама забывает. До тех пор, пока Дин не обращается к ней. Теперь она только «Сэм». Ей хочется спросить, разве не этого они хотели? Разве не она была их проблемой, их слабостью, а теперь ее нет, и проблемы, стало быть, тоже. Но Дин и Джон находят новую. Оказывается, Сэм-мальчик их тоже не устраивает. Сэм начинает думать, что их не устраивает просто она, и неважно какая. Ну… возможно, это не относится к Дину. Но разве мало того, что она мешает собственному отцу? Дин говорит, что Джон ее любит и хочет вернуть. Сэм не уверена, что дело в любви. А в чем, она не знает. В конце концов, Дин и Джон приходят к общему выводу – не дураки же – «чудо» произошло на рождество, значит, остается ждать следующего. И постараться до его наступления выяснить, как снять проклятие. Сэм ждет нового рождества с замиранием сердца. Она уже не знает, хочет ли снова быть собой, ведь перевоплощение не помогло, ничего не изменило к лучшему. Теперь она еще больший изгой в собственном доме, фрик, и даже Дину она не нужна… так, как была нужна раньше. Оно и понятно. * * * - Что такое, Сэм? Дин садится на диван и откидывает руку на спинку. Он смотрит на Сэм, изучает взглядом. Его взгляд странный, заинтересованный. Сэм чувствует себя, как кукла в музее. - Ничего, - она пожимает плечами, потом поводит ими. Проверяет, слушаются ли, словно она – механизм, который вот-вот может дать сбой. - Да ладно, - фыркает Дин. – Что? Она молчит, кусая нижнюю губу. Ее распирает от желания сказать, но теперь все иначе. Если раньше она легко устроила бы Дину истерику, высказала бы все, что думала, теперь она не может. Желание скрыть, сохранить тайну оказывается сильнее. Сэм понимает, что меняется. Теперь она редко повышает голос, когда сердится, она все больше читает прямо рядом с Дином, она отказывается охотиться, если на завтра назначена контрольная, и прямо говорит об этом Джону. А того это на удивление злит. Но Дин ждет ответа. Такие моменты между ними в последнее время происходят все чаще. Они словно становятся… ближе. И Сэм больше не хочется ругаться с братом, ей хочется с ним… говорить. Поэтому она вздыхает и выпаливает, сам напросился: - Ты меня не хочешь. О, да. Она прекрасно знает это выражение лица под названием «Дин в шоке». - Что? – резко бросает она. – Ты спросил, я ответил. - Ответила, - машинально поправляет ее Дин, как частенько делает. И Сэм всегда соглашается, но сегодня она против. - Нет! Ответил. Я парень, Дин. Понимаешь, а? Кое-что случилось, и твоей сестры больше нет. А на ее месте какой-то чужак, кое-чем ее напоминающий. - Это не так, - протестует Дин. Сэм обрывает его. - Но ты так думаешь! Думаешь, раз у меня член и нет сисек, я – уже не я. - Нет же, нет, - беспомощно повторяет Дин. Сэм испепеляет его взглядом. - А как? Как? – она действительно не повышает голос, но вскакивает с дивана и раскидывает руки в стороны. Это новый жест, он принадлежит Сэму. Что-то вроде «вот он я! Попробуй меня взять!» И Дин это замечает. - Ты меняешься, - говорит он. Сэм отворачивает лицо, усмехаясь. Еще одна новая привычка. На ее лице появляется ямочка, привычная, знакомая. Это Сэм, и в то же время Саманта. Это какой-то гибрид. Да-да, она сама так считает, потому что так считает Дин. - Я тебе не нужен, - глухо произносит она. Произносит так, специально. Дин опускает голову, рассматривает обивку дивана. Сэм думает, что никогда еще не видела брата таким… потерянным? Она хочет закричать, чтобы он перестал быть таким. - Нужен, - слышит она и думает, что ей показалось. Дин поднимает голову. У него больные глаза, она уверена, что у нее – тоже. - Нужен, - повторяет он. – Но это еще хуже, чем было. - Трахаться с братом хуже, чем с сестрой? – спрашивает она. Дин качает головой, но Сэм не останавливается. - Потому что это делает тебя не только извращенцем, но и геем? - Нет. Не только, - поправляется он. – Это не только секс. Никогда не был только секс. А теперь… - Мне ясно, - перебивает его Сэм. – До этого ты трахался с сестрой, и все было отлично кроме твоего чувства вины. О, да, ты же не просто трахался, ты еще и любил свою сестру. А теперь ты все еще хочешь трахаться с ней, но она – теперь он. И ты все еще любишь ее, но она – он. Я повторяюсь? - Прекрати произносить это, - морщится Дин. Сэм хочется его ударить. Она чувствует прилив адреналина, представляя драку с Дином. Она хочет, чтобы он ударил ее тоже, чтобы не жалел, не делал поблажек, как девчонке, потому что она… Дин молчит. Тогда Сэм подходит и без промедления опускается ему на колени, садится верхом, стискивая ногами его бедра. - Сэм, - напряженно произносит Дин и впивается пальцами в узкую талию. Сэм чувствует, как под этим давлением сокращаются мышцы ее живота. Когда она была девушкой, этого не было. Ей нравятся эти своеобразные судороги. - Тебе противно думать обо мне? – напрямую спрашивает Сэм, и это – она, как раньше. Новый Сэм так бы не сделал, он бы страдал молча, и кто знает, к чему бы это привело. – Ты хотел бы меня? Такого? Как парня? Дин кажется ошеломленным вопросами. - Мне не противно, - наконец, выдавливает он. – Господи, Сэм, конечно, нет. - Почему «конечно»? - допытывается она, и теперь это – он. – Потому что я - твоя сестра и «как может быть иначе»? - Я не люблю парней, - отвечает Дин, и это, наверное, самое честное и самое важное, что Сэм когда-либо слышала от него. – Но ты – это ты. - И у меня есть член, - сообщает Сэм. Дин коротко смеется. - Знаю. И это проблема. Но не потому, что мне противно, - поспешно объясняет он. - Почему хотеть брата больший грех, чем хотеть сестру? Я не рожу ребенка, это не кровосмесительство. - Это инцест. - С сестрой тоже! - Сэм! И это то самое, самое ненавистное, то, которое как окрик – никуда не делось. Удивительно, но, осознав это, ей больше не хочется ругаться. Да и ругаются ли они? Когда Сэм была девушкой, их ссоры были куда более отвратительными. Наверное, потому, что Дин не мог ее ударить и пытался выплеснуть все на словах, и она тоже. А теперь он может. Сэм интересно, понимает ли это сам Дин. - Дин, - парирует она и видит, как распахиваются глаза ее брата, потому что это снова – он, Сэм. И, кажется, впервые за все месяцы, Дин на самом деле это понимает. Что перед ним она – его Саманта, и в то же время совершенно другой человек. Поэтому он произносит: - Сэмми. И видит как мальчишеское лицо перед ним удивленно вытягивается. А потом словно освещается изнутри, и как губы Сэм растягиваются в улыбке. Сэм приближает свое лицо к лицу Дина, ее взгляд быстро перемещаются с глаз Дина на его губы и обратно. - Эй, - шепчет она, как бы напоминая Дину, что она - здесь, все еще рядом с ним, и всегда была, как бы он не пытался от нее отстраниться. - Эй, - эхом откликается Дин, и его губы вздрагивают у щеки Сэм, перемещаются медленно в сторону ее рта, не задевая кожу, лишь щекоча воздухом. А потом Дин резко выдыхает и подается вперед. Сэм отвечает на поцелуй сразу же, для нее все так же привычно, как и раньше. Она, в смысле, он, Сэм, еще даже не начал бриться, и потому кожа на подбородке у нее нежная, почти такая же, как и была. Дин это тоже чувствует. Он проводит обеими ладонями по ее лицу, и стискивает пальцы на ее щеках, сильно, до красных отметин. И тогда Сэм понимает, что Дин принял ее… его. Внезапно она оказывается лежащей на спине, на диване, и это тоже привычно. Только ноги, которыми она обхватывает Дина за талию, теперь длиннее. Оказывает, что это очень удобно - скрестить лодыжки у Дина на спине. Сэм стонет, чувствуя, как встает член. За последние несколько месяцев у нее, конечно же, появлялась потребность в дрочке, и Сэм… Ну, не Дина же просить, в самом деле! Она и так никогда не забудет, как брат учил ее надевать презерватив на огурец в двенадцать лет. - На будущее, Сэмми, - поучал он. Теперь знания определенно пригодятся. Сэм возится под Дином, и стонет еще громче, на миг снова пугаясь своего голоса, будто слышит его в первый раз. - Давай же, - шепчет она, чувствуя, как трутся затвердевшие соски о ткань рубашки. Дин целует ее в шею, и этого мало. Она хочет узнать, каково это - почувствовать Дина голой кожей, прижаться членом к члену. Ее протряхивает от одной мысли об этом, и она упирается руками Дину в грудь, отталкивая. Тот поддается неожиданно легко, и Сэм замирает, в шоке от собственной силы. - Черт возьми, - шепчет она и тянет руку вниз, прижимает ее к пульсирующему стволу. Дин отстраняется еще дальше, расстегивает одной рукой пуговицы на рубашке, а второй дергает ремень на джинсах. Сэм смотрит на это, распахнув глаза, хотя, казалось бы, чего она там не видела. И уж точно она знает, как раздевается Дин. Но сегодня все по-другому. Она расстегивает собственную рубашку, и Дин стягивает ее назад, оставляя болтаться на локтях. Сэм пару раз дергает руками, только сильнее запутываясь в рукавах, и снова стонет, откинув голову. Уже полностью обнаженный Дин склоняется над ней, прижимает к дивану, и Сэм едва может шевелить руками. Она чувствует, как пульсирует член, она тяжело и поверхностно дышит, пытаясь совладать с собственным телом. - Как ты это делаешь? - шепчет она, кусая Дина за шею, оставляя отметины. - Как ты можешь держаться? Боже… боже… Она слышит свой голос, еще более охрипший и совсем мужской. Член снова дергается в штанах, и Сэм подбрасывает бедра вверх. С ужасом она понимает, что, кажется, ее возбуждает ее голос. Нет, голос Сэма. Это уже смахивает на нарциссизм. Она снова смеется. Дин стягивает с нее джинсы вместе с бельем, и Сэм выдыхает с облегчением. Она смотрит вниз, на свой член. Он покачивается между ее ног, тяжелый, влажный. Она зажмуривается, потому что это слишком. Но стоит ей закрыть глаза, как все чувства обостряются, и она кричит, чувствуя губы Дина на внутренней стороне бедер. А затем Дин подхватывает ее под колени и задирает ее ноги вверх: быстро, бесстыже, и Сэм едва может дышать. Ее руки стянуты рубашкой, ноги дергаются в жестком захвате, и это только подхлестывает возбуждение. Язык Дина касается ее между ног, там, где он ласкал ее когда-то, когда у нее было женское тело. Дин лижет ее кожу, и это оказывается еще острее, чем Сэм представляла. Она втягивает живот и трется о лицо Дина, запрокидывая голову. Челка Сэма лезет ей в глаза. Дин прихватывает губами кожу около яичек, втягивает ее в рот, а затем скользит дальше и ниже, туда, где он ее еще ни разу не трогал. Хватает одного влажного прикосновения, и Сэм спускает. Это мокро, и горячо, и липко, и охрененно хорошо. Это так сильно, как никогда раньше. Она чувствует, как ее задница сжимается, обхватывая язык Дина, чувствует пульсацию своего тела у него на губах. Она открывает слезящиеся глаза и видит Дина. Он улыбается ей и говорит: - Ничего, Сэмми, в первый раз всегда быстро. Ее грудная клетка ходит ходуном, закинутые на плечи Дина ноги неконтролируемо трясутся, она вся просто вибрирует, и ее глаза закатываются. - В первый раз? - переспрашивает она. Кажется, она может кончить снова от одного осознания этой фразы. Дин смеется ей в шею и трется все еще возбужденным членом о ее плоский живот. - Можно? - спрашивает он. Сэм ошалело кивает. Как он может спрашивать? Дин переворачивает ее на живот и стягивает, наконец, мешающуюся рубашку, а затем спускается вниз и вздергивает бедра Сэм. Она прячет лицо в сгибе локтя, ее щеки горят от возбуждения и стыда. Она представляет, как ее задница - мальчишеская, округлая задница, - поднята высоко вверх, как прямо перед лицом Дина свисает еще не успевший снова встать член, как прямо на его глазах начинают набухать яички. Она жмурится и поддается назад, и Дин принимает ее, начиная вылизывать снова. Он сосет и трахает ее языком, как девчонку, только место теперь другое. Дин обхватывает ее член, - член Сэма, рукой и начинает медленно дрочить. Сэм чувствует себя влажной, она течет Дину в руку, и поддается бедрами назад, на растягивающий ее язык. - Я же не девственница, Дин, - шепчет она из последних сил. - Быстрее, пожалуйста. - Вряд ли это имеет какое-то значение, - со смешком бурчит Дин. Его голос звучит глухо, потому что он не перестает водить языком по коже Сэм. - В этом плане ты и девственница, и девственник. Сэм хочет ответить, но в этот момент Дин вставляет в нее палец, проталкивает до упора и поворачивает внутри. Она задыхается, вскидывает голову, и никак не может перестать представлять саму себя и Дина за ее спиной. Это поза из порно, и не меньше. Сэм не чувствует боли, когда Дин проталкивает в нее второй палец - лишь небольшой дискомфорт. Впрочем, она не знает, как должно быть. Она даже не знает, насколько больно должно быть, просто помнит, когда она потеряла девственность в прошлый раз - было больно. Значит, тут тоже должно. И эта логичность тоже не ее, она Сэма. Но все мысли вместе с их логичностью вылетают у нее из головы, когда Дин толкается в нее, и уже не пальцами. Крупная головка растягивает вход, и Дин, кажется, плюет на ладонь, чтобы размазать слюну по члену, и Сэм скулит и вертится, пытаясь то ли отстраниться, то ли наоборот насадиться глубже. Она чувствует себя растянутой, и ей нравится это ощущение. Это ничем, абсолютно ничем не отличается от того, что было раньше, только болезненней немного, и заполненность в другом месте. Дин низко стонет и двигает бедрами, вгоняя член сразу и до конца, одним движением. И тогда Сэм кричит, потому что теперь больно. Но Дин не останавливается, и дрочит ей, и скользит внутри, и снова смачивает член слюной, она слышит. Это пошло, это должно быть мерзко, но член вновь встает и набухает. Сэм расставляет ноги шире, насколько позволяет диван, и подмахивает Дину. Он снова глухо стонет ей между лопаток. - Еще, еще, - просит она, вздрагивая от каждого толчка. - Еще, да, так, правее… Ах! И это «Ах!» тоже новое, принадлежащее только Сэму и никогда Саманте. Она ерзает, пока Дин ритмично вбивается в нее, и его пальцы скользкие от пота, ногти впиваются ей в бедра до боли. Она понимает, что Дин окончательно отпустил себя, и внезапно становится ясно, что раньше он этого никогда не делал. Всегда жалел ее, всегда ставил ее нужды превыше, а теперь ставит свои. И это так классно, что она захлебывается криком, кончая во второй раз. Дин изливается минутой позже, выходит тут же и переворачивает Сэм на спину. Она чувствует, как сперма вытекает из растраханной дырки, и это тоже - не ново. - Ты прав, - выдыхает Сэм, облизывая пересохшие губы, и едва не теряя сознание под тяжестью навалившегося сверху Дина. - Это извращение… Полное… * * * Джон считает, что нашел ритуал, и они все вместе ждут Рождества. В сочельник Сэм сидит на стуле в окружении свечей, а Джон ходит вокруг нее и бормочет что-то на латыни. Свечи вспыхивают огнем, воздух густеет от запаха полыни, которую Джон жжет прямо над головой Сэм. Она обводит глазами кухню. Это та же самая кухня, что и в прошлое Рождество, это тот же самый дом. Они никуда не уезжали, они жили здесь целый год. - Удивительно, - шепчет Сэм вслух. - И из-за чего? Джон заканчивает свое заклинание и смотрит на Сэм так, словно она умирает. Она знает, почему. Потому что чувствует, как челка Сэма все еще лезет ей в глаза, в джинсах тяжело, а на груди наоборот - пусто. - Не понимаю, - произносит Джон, и Дин, стоящий рядом с ним, старается не улыбаться. - Кажется, это навсегда, - беззаботно отвечает Сэм, и добавляет: - Папа. Она знает, Джона бесит это обращение от Сэма. - Должен быть способ! - жестко и твердо заявляет он. Сэм пожимает плечами и поднимается со стула. Ее колотит от ярости, но она старается этого не показать. - Вряд ли. Что ж, раз мы все выяснили, - она засовывает руки в карманы джинсов, чтобы не пустить в ход кулаки, - я пойду. - Никуда ты не пойдешь, пока моя дочь не вернется! - орет Джон и отшвыривает в угол бесполезную книгу. - Я - твоя дочь! - кричит в ответ Сэм, и надеется, что ей только кажется, что в глазах у нее слезы. - Ты не Саманта! - взрывается Джон - уже не в первый раз за прошедший год. - Ты - не она. Ты оборотень, ты - последствие какого-то глупого проклятия! И ты не моя дочь! И не сын мне тоже! - Отец! - встревает Дин, но Джон вскидывает вверх ладонь, и Дин захлопывает рот. Сэм смотрит на него так, будто он ее предал. - Дин, папа, - произносит она, ее голос дрожит от ярости и обиды. - Я уезжаю в колледж. Джон кричит что-то еще про семейное дело, охоту и то, что Сэм не смеет так поступать, и говорит при этом «он». Дин молчит. Сэм уезжает ночью, выпрыгивает из окна с сумкой наперевес и уверенностью, что Дин знает о том, что ее рядом с ним больше не будет. * * * Дин приезжает в Стэнфорд четыре года спустя. Отец исчез на охоте несколько недель назад, и Дин решает навестить единственного родного человека, который у него остался. Не то, чтобы он не приезжал раньше, но Сэм на глаза не показывался. Он останавливает Импалу за несколько миль от колледжа и идет пешком, тянет время. В Стэнфорде он оказывается уже под вечер, когда темнота окутывает улицы и дома, а свет, льющийся из окон, ослепляет. Сегодня у обитателей колледжа какой-то праздник, и все они собираются в баре, открывающемся специально в дни официальных праздничных мероприятий. Дин идет туда, не уверенный, что встретит там того, кого хочет. Саманта любила вечеринки, а Сэм, Дин выяснил, их по возможности избегает. Но в этот раз удача улыбается Дину. Он сразу же замечает высокую фигуру у барной стойки и идет туда. Охотничий инстинкт вопит, что нужно остановиться, понаблюдать, но Дин плюет на это. - Привет, - говорит он так бодро, что сам пугается. Лохматая голова поворачивается на его голос, и пиво растекается по стойке. - Не дело, - цокает языком Дин. - Совсем пить не умеешь… братишка. Сэм смотрит на него широко распахнутыми глазами. - Дин… - Дин, - кивает тот. - Привет. - Привет, - бормочет Сэм в ответ. - Как ты… тут? - Приехал. - Вижу. - Как ты? Сэм вскидывает брови, а Дин, в ожидании ответа, изучает его. Сэм почти не изменился с их последней встречи, и лицо такое же - мальчишеское, почти детское. Словно все было не далее, чем вчера. - Хорошо, - наконец, говорит Сэм. - За четыре года я, знаешь ли, тут обжился. Дин ловит это «обжился» и лыбится довольно. - Чего? - слышит он и мотает головой. - Сэмми, - произносит он. Сэм вздрагивает. - Не надо, - напряженно бормочет он. - Я только недавно начал новую жизнь. Не мешай мне. Зачем ты приехал? - Не дать тебе начать новую жизнь, - меланхолично отзывается он. - Дин! И это - предупреждение, почти как «Сэм!» раньше. Дин не может перестать улыбаться. Сердце радостно скачет в груди, и невозможно сдерживаться. - Надо поговорить, - ляпает он первое, что приходит в голову, потому что видит, что Сэм злится. - Пожалуйста. Сэм вздыхает. - Ну, хорошо. И вот они уже в общежитии, поднимаются по лестнице в комнату Сэма. Глупая затея для тех, кто не хочет двойственных ситуаций, но это Сэм ведет Дина, а не наоборот. И тот делает выводы. Сэм захлопывает дверь в комнату и прислоняется к ней спиной, складывая руки на груди. - Четыре года тебя не было, - сразу начинает он с обвинений. - Ну, давай, говори. Но Дин не собирается говорить. Он прижимает Сэма к стене и целует, просовывает язык ему в рот, запускает ладони под рубашку. - Дин, - шепчет Сэм, когда ему удается отстраниться. - Что ты… Не смей! - Не умею я разговаривать, ты же сам знаешь, - оправдывается Дин и снова лезет целоваться. Сэм стонет ему в рот и сдается, мгновенно, как раньше, как каждый раз. И вот уже Дин вбивается в него, впервые за четыре года, и Сэм смотрит ему в глаза, не отрываясь, распластавшись на кровати. - Мой мальчик, - Дин чертит языком узоры на коже Сэма, собирает в рот пот с его груди. - Мой мальчик… - Знал, что рано или поздно ты приедешь за этим, - выдыхает тот с каждым толчком, и Дин ускоряется, пытаясь заставить Сэма заткнуться. Но, видимо, это не работает, потому что тот продолжает болтать: - Тебе ведь нравится, что у меня член, да? Всегда нравилось, с самого первого дня. Признайся, да, да… боже! Признайся! - Сэм, заткнись, - рычит Дин и впивается губами ему в рот, кусает губы, и Сэм мычит, и бормочет снова. - Нравится трахать меня в задницу, да. Тебе это нравилось больше… Ах! И Дин ведется на это «Ах!» как и раньше. Только его «раньше» теперь все равно ассоциируется с Сэмом. - Нравится, - подыгрывает он. - У тебя такая тугая задница, Сэмми, грех не пользоваться. И твой член мне тоже нравится… В доказательство своих слов он обхватывает его рукой и делает несколько резких движений. И Сэм вскрикивает, изливаясь в кулак Дина. - Черт, Дин… - стонет Сэм намного позже, - кажется, ты правильно боялся перемен во мне. Ибо я был прав - они доказали мне кое-что. - И что же? - Что ты гей. Дин выглядит оскорбленным, и Сэм хохочет, запрокидывая голову и колотя руками по кровати. Дин затыкает его несильным ударом без замаха в грудь. Сэм захлебывается смехом и кашляет. И тогда смеяться начинает Дин. Он ржет, как сумасшедший, и слезы текут из его глаз - слезы облегчения, и кровь отстукивает в висках одно простое «Сэм», и «да», и «наконец-то», и «спасибо». Но говорит он другое. Он говорит: - Какая же ты все-таки сучка, Саманта! fin