Пианист.

      Знаете, есть такие люди, с которыми вы, казалось, никогда не будете даже здороваться. Да, этот человек и не знаменитость, не суперзвезда или что-то типа того. Он известен в своих кругах. Он необычайно одарённый музыкант – пианист. Дипломант всяческих конкурсов: и городских, и областных, всероссийских и даже международных. В Министерстве культуры нашего городка его назвали лучшим юным пианистом в области. И знаете, это чистая правда. Как я о нём узнала? Мы учились в одной музыкальной школе. Она очень маленькая, если сравнивать её с другими, но у нас учатся одни из самых сильных музыкантов в городе. Я закончила семилетку по классу аккордеона. Каждый из нашего отделения входит в оркестр, в который я, к слову, попала раньше, чем остальные, и застала аж два поколения, если не три. Как я уже говорила, он был лучшим пианистом в области, а, значит, и в нашей музыкальной школе тоже. Естественно, когда нашему Образцовому оркестру, который, опять же, считался лучшим детским оркестром баянистов и аккордеонистов в городе, понадобился солист, играющий на фортепьяно, позвали его. Пианиста. Так, о чём это я? Ах, да. Я очень заинтересовалась им как музыкантом. Играл он на самом деле потрясающе. Такой молодой, ещё совсем мальчишка, а уже виртуоз. Больше всего в его игре меня привлекали эмоции, чувства. Он как будто и был той самой мелодией, которую играл с необычайной лёгкостью, как казалось на слух. Я всегда обращаю внимание на лицо, на поведение музыканта за игрой. Был в моём отделении парнишка, тоже очень одарённый, виртуоз, гордость школы. Играл он на баяне, и играл он, позвольте сказать, потрясающе. Но, знаете, наслаждаться его музыкой я могла, лишь закрыв глаза. Звали его Женя Гридин, что довольно забавно, учитывая, что он был однофамильцем известного музыканта-баяниста. Так вот, тот самый парнишка в шестнадцать лет отрастил себе шевелюру до плеч и шикарные густые усы, которым мог бы позавидовать сам Игорь Николаев. А когда он играл, строил такие странные гримасы, дёргался, взмахивал волосами, так что смотреть на это без смеха было почти невозможно. На моём лице до сих пор появляется улыбка при вспоминании его игры. А потом мне становится грустно: этот человек ушёл, многие другие ребята тоже покинули нашу музыкальную и оркестр. Из старичков осталась лишь я, моя подруга – Катя и два парня, один из которых пришёл в оркестр раньше меня на год. Кажется, я немного отвлеклась. Когда играл тот самый Пианист, я не могла перестать на него смотреть. Длинные белые пальцы ловко скользили по клавишам, а иногда, убирая одну из рук, он изящно взмахивал ей. Я и сейчас иногда пересматриваю его видео для конкурсов и смотрю на его руки. Потрясающе. Во время игры его лицо выглядит очень сосредоточенным. Брови немного нахмурены, взгляд скользит по клавишам и рукам, губы сжаты. Несмотря на его довольно серьёзное лицо, он выглядит спокойным. Иногда он посылает инструменту лёгкую улыбку. Эта улыбка нежная, мягкая, будто он улыбается девушке. При этом улыбка игривая, немного насмешливая, адресованная лишь инструменту, к которому он относится, как и положено любому музыканту, с необычайным трепетом. Все его движения уверенные, но при этом непринуждённые. От его игры я получала огромное удовольствие, ведь играл он, как я уже говорила не единожды, просто волшебно, при этом на него было очень приятно смотреть. Мне кажется, именно таким должен быть музыкант. Но ведь у всех великих музыкантов есть свои странности, они все сумасшедшие… Да, я назвала его великим. Сейчас, он, конечно, не может считаться великим музыкантом, но в будущем, я уверенна, так и будет. Нужно только подождать. Я, на самом деле, восхищалась и восхищаюсь этим человеком. Пианистом. Пианистом, чья игра трогает все струны моей души. Знаете, есть такие люди, с которыми вы, казалось, никогда не будете даже здороваться. Пианист именно из таких людей. Он всегда казался мне таким далёким, чем-то неземным, волшебным. Слишком талантлив, слишком хорош для общения со мной. Меня это, в принципе, и не заботило, ведь я интересовалась им как музыкантом. Я думала, он и не знает о моём существовании. Интересный факт – я всё же о нём думала. Думала, знает ли он меня, запомнил ли моё лицо, имя? Мы всё-таки два года проходили вместе в оркестр, выступали. Позже он скажет мне, что наш оркестр ему почти как родной. Но мы поговорим об этом потом. Сама я вполне неплохая аккордеонистка, тоже имею парочку наград с областных и городских конкурсов. Выше среднестатистического ученика, но при этом гораздо слабее многих «титанов» нашего отделения, некоторые из которых мои хорошие знакомые. Естественно, я музыкант не того уровня, как Пианист, и меня это расстраивало. И не только это. В принципе, я никогда не думала о карьере музыканта – там мне ловить нечего. Я училась музыке для себя, никогда не строила воздушных замков о будущем известного композитора. Талант у меня был, но класса с пятого или шестого я стала очень мало заниматься, а последний, выпускной год я почти не играла дома, но экзамен всё равно сдала на твёрдую пятёрку. Меня поглотила лень, кроме того, мне не очень нравилась выбранная для меня учителем программа. На самом деле, мне нравится играть, нравится смотреть, как быстро мои пальцы скачут по клавишам, издают звуки. Мне нравится, что играю я почти вслепую, как и другие народники-клавишники. Но мне не нравится выступать на сцене. Опять же, это связано с «титанами». Я боялась, что им будет смешно наблюдать за моей игрой. Кстати, во время выступлений у меня такой меня вид, будто я пришла на похороны близкого человека. Мне часто говорят: «Лиза, милая, ну улыбнись хоть немного!» Да, вот вы и узнали моё имя. Меня зовут Лиза, Бессмертная Елизавета Дмитриевна. Мне всегда нравилась моя фамилия, я считаю её довольно забавной. Нравится она не одной мне, так что, моя фамилия и стала моим прозвищем. Ещё мне не нравится, когда аккордеон называют гармошкой, баяном. Меня это, зачастую, вымораживает. Раздражают вопросы типа: «А что такое аккордеон?». О боже, как можно не знать, что это? Какими же необразованными нужно быть? Я бы поняла, если бы это был какой-нибудь малоизвестный инструмент из Африки, но ведь аккордеон можно встретить довольно часто: и в деревне, и в переходе, и на улице, и в метро, которого у нас в городе, кстати, нет. Да, возможно, это глупо, но меня бесит. Особенно, когда люди говорят это специально, в насмешку. Когда я была маленькой, был популярен такой человек, как Пётр Дранга. Его тогда часто показывали по телевизору. Он стал моим первым кумиром, хоть я и была совсем ребёнком и не знала слова «кумир». Ещё бы, он играл красивые мелодии, при этом быстро ходя по сцене, задорно улыбался и подмигивал. Молодой красавец, в отличном костюме, с большим белым аккордеоном. Меня покорил этот инструмент, и я начала просить маму отдать меня на «большую белую гармошку». И меня отдали. Многие люди удивляются моему выбору и думают, что меня заставили пойти в музыкальную школу родители. А я считаю это глупым. Но, признаюсь честно, я сама долгое время стеснялась своего выбора, над которым почему-то посмеивались. Сейчас я стала старше и поняла, что эти люди просто завидовали тому, что я умею играть, а они – нет. Я стала гордиться своим выбором, ведь аккордеонистов, а тем более аккордеонисток, в разы меньше, чем скрипачей и пианистов. Своего рода редкость. Окончательно стесняться своего выбора я перестала после общения с другими музыкантами, в частности, с Пианистом. Всё же, мы все понимаем, что игра на инструменте – это всегда тяжело, уважаем друг друга. Как-то раз тот самый Пианист сказал мне, что не стоит стесняться своих умений, это просто на просто глупо, тем более, что аккордеон – инструмент с необычайно красивым баритоном, этот инструмент лучше других может «трогать сердца». Знаете, общение с ним многое изменило во мне, но при этом одновременно и не изменило ничего. Я безумно рада этим изменениям, но при этом пытаюсь отвертеться от них, злюсь, что поддалась его влиянию, хоть я и до сих пор отказываюсь признавать это полностью. Как же мы познакомились? Я расскажу вам позже. Сейчас это не играет большой роли. Важнее то, что я влюбилась в него. Пианист стал моей первой любовью.