Обнимашки

      Стояла середина октября. Телеги в торговом караване размеренно скрипели колесами и медленно ехали, запряжённые усталыми лошадьми. Закат уже догорал, дул холодный ветер, шевеля верхушки ещё не до конца потерявших листья деревьев.       И всё было настолько идеалистически-пасторально, если бы не несчастный юноша, свернувшийся калачиком на одной из телег и мелко дрожавший.       Никто не обращал внимание на несчастного барда, зачем-то сожравшего на последнем привале какой-то травки-муравки. Поделом ему, естествоиспытателю хренову! К тому же не так и хорошо он пел.       Но, как водится, самое страшное началось, когда объявили привал на ночёвку.       Ночь, глухой лес, караванщики, усевшиеся в круг у костра, который не щадя накладывает большой пушистой кистью на их лица зловещие тени, и тут... После весьма характерных и красноречивых звуков из ближайших кустов выползает, пошатываясь, оно в спёртом, незнамо где, шутовском колпаке с бубенчиками.       А потом, издав радостно-нечленораздельный звук, это самое оно с бубенчиками полезло обниматься к недавно присоединившемуся к каравану охраннику. Тот опешил немного и иронично поднял бровь, скептически глядя на несуразное нечто, крепок-накрепко обхватившее его руками и – о Боги! – ногами.       - Обнимашки! – заявил маленько оклемавшийся бард, для надежности сильнее стиснув крякнувшего от этого мужика, всё ещё находящегося в ступоре.       - Эй, пацан, ты чего? – выдавил из себя охранник, пытаясь разжать прямо-таки мёртвую хватку.       - Обнима-а-ашки-и-и! – как-то обидчиво провыло это нечто и хлюпнуло носом. Шутовской колпак задорно звякнул бубенчиками.       - Может, с ним не так что-то? Я слышал, что он это, болезный? – задала вопрос жертва насильственного обнимания меланхоличному хозяину каравана, до этого не обращавшему внимания на происходящую драму.       - Да сожрал не то что-то, вот его и кроет, - пожал тот плечами, выпустив перед этим изо рта колечко сизого дыма. - Авось, пройдёт скоро. Нам-то что? Он дорогу ещё в начале оплатил.       - А может, его... это... к лекарю?       - Да зачем? К утру попустит! – уверенно сказал караванщик, сидящий рядом с охранником и хохотнул, смотря на тщетные попытки того отвоевать своё личное пространство.       - А до утра-то мне что делать?..       На этот вопрос ему никто не ответил. Все словно не замечали происходящего, продолжая тихо переговариваться, есть, курить и меланхолично точить оружие, насвистывая незамысловатый мотивчик.       - Эй, парень, может, отпустишь уже? – Барда, ради эксперимента, погладили по голове и чуть приобняли в ответ в надежде на скорое избавление после получения взаимности.       Но нет! Тот уже совсем захлюпал носом и поднял на охранника совсем уже шальные, блестящие от непролитых слез глазища:       - Ты так хочешь от меня избавиться, да?       - Да что ты говоришь? Нет, конечно же! Я всю жизнь мечтал с тобой обниматься! – Но, увы, тут сарказм сыграл злую роль: мальчишка, уж совсем расчувствовавшись, завыл белугой, обильно размазывая коктейль из соплей и слёз по условно белой рубашке мужчины.       - Я знал! Я знал, что вы, вампиры, чувствуете свою пару за версту и жаждете с ней воссоединиться!       И тут все разговоры, свист и прочие звуки как-то разом притихли, только костёр сиротливо потрескивал, поедая влажные поленья и немного дымя.       - Да ты чё? Какие вампиры? О чём это ты, болезный? – удивился охранник, но, к сожалению, не так натурально, как мог бы.       Где-то в сторонке послышался характерный звук, с каким вытаскивают меч и ножен.       Тоненько тренькнул бубенчик.       Мужик громко сглотнул и понял одну единственную непреложную истину: пора валить.       Собственно, рвануть с низкого страта ему не помешал ни бард-коала, ни неудобная поза, ни трухлявый пень. Он как был, так и побежал, ловко уклоняясь от веток деревьев, коряг и перепрыгивая ямы. А потом, наткнувшись на столетний дуб с раскидистой кроной, мигом забрался на него, укрывшись в темноте, среди ещё не совсем голых веток.       И зажал рот этому, этому, этому... барду. Чтобы не пискнул вдруг невпопад, выдавая их со всеми потрохами. Благо, что дурацкий колпак с бубенчиками они потеряли где-то по дороге.       Зачем он вообще притащил с собой мальчишку, было непонятно, но, видно, сработал хватательный рефлекс: дают - бери, а бьют – беги. Вот он и побежал. Мда. Ситуация...       Уже и не думающий скрывать свою сущность, вампир выдохнул и замер, прислушиваясь, нет ли погони за ними. Погони не было, караванщики явно переполошились и усилили охрану лагеря, но решили барда не отбивать, видимо, посчитав, что пропажа не так уж и важна.       Пропажа же, посчитав себя в полной и безоговорочной безопасности, юрким ужом вывернулась из хватки мужчины и разжала объятия, чуть не навернувшись с ветки вниз, изображая гигантский перезревший жёлудь.       - Ты вообще адекватный?! – заорал вконец вызверившийся, теперь уже бывший, охранник и, словив экстравагантный жёлудь за шкирку, хорошенько встряхнул. Бард захихикал и ухватился за ветку покрепче, преданно смотря на вампира.       - Ты хороший!       - Да я тебе такого хорошего сейчас покажу! Обдолбыш мелкотравчатый! Да ты вообще меня ща подставил по самое небалуйся! Где мне теперь деньги искать на зимнюю одежду?! И вообще, что прикажешь делать с тобой, обуза ты ерепенистая?! Тебя бы пнуть куда-нибудь подальше, чтоб летел долго и на север, авось вся дурь из башки-то и выветрится!       Бард опять начал тихонько хныкать, потупив взор. Что с него взять? Дитё дитём, выросло, да ума не вынесло. Кошмар на тонких ножках. Одним словом, личное наказание. Только за какие грехи, это уже уточнять надо в небесной канцелярии. Может, у них там ошибка произошла, а вампирюге несчастному, горемычному и так маяться.       Хотя, если откинуть в сторону злость, уж прям совсем прогонять барда мужчине не хотелось. Всё же какая-никакая компания, да и можно будет раскрутить мальчишку на пару укусов: должен он ему как ни как.       - Ну ты чего? В лесу и так сыро, да ещё и ты рыдать вздумал? – Мужчина смягчился чуть раньше, чем думал.       Бард только зарыдал ещё громче от таких утешений.       - Ну хватит, хватит. - Его даже аккуратно погладили по кудрявой, как оказалось, голове, чем заслужили укоризненный и полный слёз взгляд. – Да не обижу я тебя, не обижу. Только плакать прекрати!       - А ты меня поцелу-у-уешь? – спросило с завыванием это нечто и громко шмыгнуло носом.       От такой постановки вопроса жёлудем чуть не стал вампир, благо быстрая реакция спасла его от позора в очередной раз.       - Дитятко, ты себя в зеркало видел? Я педофилией не страдаю! Недоросль ещё!       - Я передоросль! – Возазил бард и нахохлился, как воробей после дождя.       - Оно и видно, что вот это самое слово!       - Я, между прочим, даже совершеннолетний!       - Ах «даже», да-да. Я и говорю: мал ещё для поцелуев. Вот повзрослеешь немножко, тогда и поговорим! – безапелляционно заявил вампир и, хмыкнув своим мыслям, замолчал, думая над дальнейшим планом развития событий. Надо было решать проблему с деньгами. А ещё с продуктами: «передоросля» кормить-то надо. Правда через минут пять замолчавший было бард опять подал голос:       - А теперь?       - Что «теперь»? – не понял мужчина.       - Теперь повзрослел?       - Нет.       Со стороны ветки, на которой сидел мальчишка, послышался тяжёлый вздох, и они вновь замолчали.       - А теперь? – Ненадолго, как выяснилось.       - Нет!       - А теперь?       - Слушай, мальчик, а тебя вообще не смущает, что я нежить? Большой и страшный вампир, убивший сотню таких, как ты, людишек, пьющий на завтрак кровь девственниц и на обед младенцев жрущий, сваренных в собственном соку вместе с пуповиной?       - А должно?       - Ты, кажется, точно какой-то не той травы нажрался...       И ещё один горестный вздох. Короткое молчание, и...       - А тепе...       - Нет!!!       - А...       - Да за что мне это?!       - Ты меня целовать не хочешь! Ты какой-то неправильный вампир, да?       - Что, прости, ты сказал?       - Говорю, ты кака!       - Что-о-о?!       - А теперь поцелуешь?       - Заткнись!       Одинокая слезинка, блеснув в лунном свете, скатилась по мальчишеской щеке, и вампир, закатив глаза, аккуратно подполз поближе и боязливо чмокнул барда в уголок губ. Тот от неожиданности шмыгнул сопливым носом, а потом вновь заплакал навзрыд, чем вновь удивил мужчину.       - А теперь-то что не так?       - Я... Я от-от-от сча-а-астья! – выдавило из себя между всхлипами это недоразумение и вновь вцепилось в проклявшего всё на свете вампирюгу всеми своими конечностями.       - Отлично, - резюмировал он, чувствуя, как окончательно промокает рубашка.       - А о...остальное когда?       - Остальное?       - Да! Мы уже поцеловались, теперь мы должны...       - Мы ничего не должны! И вообще, давай поговорим, когда тебя эта твоя травушка-муравушка отпустит? Нам вот с дерева слезть надо и заночевать где-то, к примеру...       - Меня уже отпустило! Живот не болит совсем-совсем!       - Ага.       - Ну правда!       - А поток сознания у тебя просто так, да? И целоваться к вампиру лезешь тоже на трезвую голову!       И тут, по яростному киванию и сосредоточенному сопению, до мужчины дошёл весь ужас ситуации.       Бард до этого просто-напросто мучился животом. Не больше не меньше. А на его рассудок та дрянь, которую он сожрал, вообще не влияла.       Отсюда логичным было бы предположить, что этого блаженного не отпустит. Вообще. Никогда. И это хорошо, что тот ещё петь не пробовал...       - Ладно, дорогуша. Давай-ка отсюда слезать, что ли? Не на дереве же спать?       Правда слезать пришлось вампиру: мальчонка вновь наотрез отказался разжимать объятия, и вообще оказалось, что тот высоты боится до жути.       Собственно, ночлег им обустраивать пришлось тоже вампиру: в темноте только он и видел хорошо, чтобы найти пару чахлых ёлок и нарвать с них лапника, при этом не получив ломкой веткой в глаз или куда ещё.       А когда они засыпали, - мальчишка как-то разом присмирел и уютно так засопел, прижавшись к мужчине, - тому подумалось, что всё, в принципе, не так уж и плохо. И даже тепло. Не столько физически, а столько там, где редко-редко стучит его вампирское сердце.