Ночь рождения или Нежный вампир

Холоден ветер в открытом окне. Снег медленно наметает первые сугробы. Стелется легкой периной на сухие голые ветки деревьев. Луна, пробившись сквозь плотную пелену облаков, помогает уличному фонарю освещать одинокий мужской силуэт с подрагивающим в руке огоньком сигареты. Пар от дыхания вырывается из его рта и смешивается с табачным дымом. Глеб, как и ровно год назад в эту ночь ждет брата. Когда-то давно, в точно такую же декабрьскую ночь они перешли грань дозволенности и тут же уничтожили эту черту, чтобы вернуться обратно было невозможно. Они бросили вызов этому миру и думали, что выиграли. С тех пор годовщина этого падения и в тоже время возвышения над условностями отмечалась ими каждый год. Это была клятва, данная на рассвете после первого такого празднества. Больше они никогда не обговаривали встречу и не договаривались о ней заранее. Просто Глеб ждал. Просто Вадик приходил. Приходил двадцать три года. Сегодня их первой сумасшедшей ночи исполняется тридцать лет. Юбилейная Ночь Рождения. Глеб знает, что брат больше не придет. Когда он не пришел впервые - шесть лет назад, это было шоком. Пять лет назад – обидой. Четыре года назад – болью. Три года назад – ненавистью. Два года назад – отчаянием. Год назад – смирением. А сейчас это испуг от понимания того, что «никогда» все-таки наступило. И наступило оно не сейчас, а гораздо раньше. Когда их отношения стали трещать по швам, словно гнилой шелк. Глеб ждет. Он знает, что будет ждать, пока не закончится ночь. А она когда-нибудь закончится, несмотря на то, что сейчас эта самая ночь липнет к телу, предлагая себя. Потом он заставит себя жить. Улыбаться ироническими гримасами. Сочинять песни. Давать концерты. Отдавать себя. Другим. Чужим. Тем, кто берет не предлагая ничего взамен. И еще. Не пускать в свою жизнь людей с именем брата. Это имя может носить только один человек. Имя, заставляющее гореть изнутри и выть от бессилия вернуть его. Но ровно через год, он снова будет стоять здесь. Курить и ждать. Сердечным ритмом отсчитывая минуты. Человек живет лишь пока надеется. И он не позволит умереть надежде раньше себя. Он сам приговорил себя к стенам этой квартиры. И сейчас они немилосердно кусают воспоминаниями. Длинная тень мелькает под козырьком подъезда. Но зрение Самойлова-младшего как всегда подводит. Да и поверить в это страшно. Пока. Пока не поворачивается ключ в замке. И неспешный шорох мягких кошачьих шагов не становится ближе. - Пришел? – неуверенно. На выдохе. Пульс сбивается с ритма в ожидании голоса Жизни. - Ждешь? – вопросом на вопрос. Облако тепла растекается по простуженной комнате. - Всегда. Как и обещал. Полы черного плаща, кажущегося серебристым в лунном свете, распахиваются и поглощают в себя младшего. Аромат вишни дразнит, лениво вплетаясь в сознание, изгоняя боль. Стена изо льда рушится. Покровы равнодушия соскальзывают. Тонкий полувздох-полувсхлип. - Пришел, значит простил? Младший пахнет холодной зимой. - Ты знаешь. Губы старшего скользят по шее брата легкими поцелуями, постепенно переходящими в обжигающе-сладостные ожоги. Младший находит в себе силы развернуться, поворачиваясь к окну спиной и погружаясь совсем в другую ночь. Свою. Личную. Таинственную. Жадную. Властную. Порочную. Глубокую. Зовущую. Туда, где невозможное станет возможным, а неправильное – правильным. - Я – твой. Невинно. - Знаю. Уверенно. Рядом с братом Глеб всегда превращается в маленького мальчика, который требует внимания и заботы. И который получает их в троекратном размере. Но ему все равно мало. Уголки губ старшего приподнимаются, и на его лице расцветает чарующая улыбка. Градус тел, несмотря на распахнутое окно, устремляется вверх. Рот младшего покорно размыкается. Глаза приобретают оттенок вечернего океана. Он запутывает свои пальцы во вновь отросших кудрях брата. Вадик расстегивает пуговицы его рубашки. Черная ткань бесшумно падает на пол. Слышится щелчок пряжки ремня. Этот звук, словно интродукция к самому произведению. Аморальному и священному одновременно. У старшего есть сто причин, чтобы не быть здесь. У младшего есть один шанс, чтобы он забыл о них. Джинсы падают к его ногам, и Глеб выпутывается из штанин. Белье отправляется следом. Желание поднимается стремительно, вызывая дрожь во всем теле. Вадик снимает с себя плащ, набрасывая его на плечи брата. Пальцы танцуют по груди младшего, его животу, прохаживаются по напряженной плоти. Неуловимо. Едва осязаемо. И возвращаются к бешено колотящемуся сердцу. Глеб всегда был добровольным заложником этих рук. Этих губ, которые, целуя, вливали в него силу жизни. Этих глаз, которые показывали, у кого на самом деле больше власти в их неправильном тандеме. Власть старший всегда отдавал младшему. Даже тогда, когда наполнял собой его тело. Вадим знал, что ведет всегда брат. Управляет этим безумием всегда младший. Выводя их обоих на порог сумасшедшего дома. Сейчас старший пьет брата маленькими глотками, внимательно прислушиваясь к каждому изменению его дыхания. Вливая в него любовь, безопасность и защищенность. Младший отдается исступленно, на грани помешательства. Но Вадик знает, что еще рано. Глеб не закрывает глаз, боясь упустить из вида хоть одно движение, хоть один взгляд. Глаза старшего в этом снежно-лунном полумраке кажутся бездонными. Непослушная прядь черных волос небрежно падает на его лицо, но прежде чем Вадик успевает сдуть ее, пальцы брата бережно отводят волосы назад. - Ложись. Младший опускается на постель, опираясь на локти. Старший водит ладонью по телу брата. Втирает в него свою нежность, не пропуская ни единого сантиметра. И неожиданно замедляется, нащупывая пальцами шрам длиной около пяти сантиметров, пересекающий живот брата с левой стороны. - Откуда? - Этот след мне оставило жало собственной вины. - Легче стало? - Нет. Вадим зацеловывает рубец, искажающий любимое тело. - Теперь легче. Старший усмехается и возобновляет поглаживания. Почти убаюкивает. Но стоит ему лишь втянуть в рот плоть младшего, как из его горла вырывается преисполненный истомы стон. Он вскидывается под потолок. Разбиваясь. Отражаясь от стен. Покачиваясь в такт, завывающего за окном ветра. Бутон желания, скрученный внизу живота, начинает распускаться. Быстрее с каждым мгновением. Руки и губы Вадима вездесущи. Младший не понимает, как он умудряется одновременно касаться его везде. Приглушенный шепот старшего щекочет ухо Глеба, и Вадик чувствует, как мурашки бегут по телу брата. - Холодно? Дыхание младшего учащается: - Нет. Бедра раздвигаются. Старший за ноги подтягивает брата к краю кровати, сам опускается перед его разведенными ногами на колени. Секунда на раздумье. И прикасается горячим дыханием к сомкнутому входу. Вступая на свою территорию. Нежно и ласково. На щеках младшего ярким огнем фейерверка вспыхивает румянец. Вадим пробует его, вспоминая вкус. Раздвигает языком небольшое отверстие. От позабытого удовольствия пальцы на ногах младшего немеют. - Еще, еще… еще… - просяще мурчит он, беспокойно теребя край простыни. Но именно в этот момент старший останавливает ласковую пытку. - Перекур? В черных глазах дьявольски-дикая жажда. Но он умеет держать себя на цепи контроля. - Черт, - шипит Глеб. Ему требуется несколько долгих минут, чтобы прийти в себя и вернуться с грешных небес на землю. Вадик тем временем закуривает сигарету и занимает место брата у окна. Ветер тут же забирается в его волосы, растрепывая их. - Красиво тут. Младший протискивается между братом и подоконником. Снег усиливается. Снежинки вальсируют все быстрее и хаотичнее. На чистом, свежевыстланном ковре гримасничают тени деревьев в отблесках одинокого фонаря. Луна, перестав бороться, просто теряется в густых искрящихся хлопьях, превращающихся в белый занавес. Руки Вадима приподнимают полы плаща, в который до сих пор закутан брат. И тот инстинктивно выгибается, отставляя бедра. Недокуренная сигарета отправляется в открытое окно. Нагло пристраивается к серебристым снежинкам. И, протанцевав несколько па, приземляется в пушистый сугроб. Пальцы старшего аккуратно подготавливают тело брата. Он не спешит. Прислушивается к его тихим стонам. Вздохам. Он входит в него плавно. Медленно. Двумя руками придерживая бедра младшего. Мягко целуя в шею. Успокаивая. Белая снежная стена отсекает их от мира. Надежно пряча. Глеб закрывает глаза, но тут же вновь распахивает их. Не хочется ничего черного. Только свет. Ослепительно яркий. Белый. Свет. И ощущение нужности. Тугие мышцы младшего плотно обхватывают член брата. Старший накрывает ладонями холодные, как лед руки Глеба. Наполняет его собой полностью и замирает. Младший прячет невольные слезы. Не пускает их наружу. - Тише. Просто дыши… Сейчас пройдет… Вадик целует волосы брата, чувствуя, как постепенно он расслабляется, раскрывается, растворяется… Как рассеиваются собственные сомнения в снежной мгле. И тут же младший сам сжимает его внутри себя. Провоцируя. Прижимаясь плотно. Прогибаясь максимально. Подставляя лицо холодному ветру. Отдавая тело горячим рукам. Впитывая в себя блаженное ощущение близости с братом. Принимая его с жадным всхлипом долгожданного, больного удовольствия. Легкий кивок головы, как знак. И старший начинает двигаться. Четко вплетаясь в дыхание брата. Погружаясь глубоко. Возвращаясь. И погружаясь снова. Медленно. Но безошибочно точно касаясь брата так, как он любит. Заставляя его воскресать. Биться жизнью тонкие синие ниточки у него под кожей. Гореть, не сгорая. Он отдает ему свою силу. Вибрирует в унисон с ним. То наращивая темп, то сбрасывая его до мягкой плавности. Младший отчаянно цепляется за пальцы Вадика, стараясь удержать. Не отпустить. Сохранить эти рвущую душу колебания их тел. Утолить свой голод. И отринуть свое «я». Старший ведет брата за собой. Наизусть. Чувствует его безграничное доверие. Поднимает их на самую верхнюю ступень страсти. И останавливается на краю. Ночь дышит мягко и вкрадчиво. - Ну же… Глеб задыхается собственными стонами. Торопливо глотает холодный воздух. И просит. Просит. Неудовлетворенное желание отдается спазмами внизу живота. Глаза щиплет от слез. Слова-признания звучат нежно. Хрупко. Слова, рожденные многочисленными одинокими ночами. И именно они вынимают нож из спины Вадима, всаженный собственноручно Глебом несколько лет назад. И сейчас Вадик может простить ему всё. Даже собственную смерть. В один миг они снова оказываются на постели. Старший выпутывает брата из своего плаща, бросая его в изножье кровати. Рукой оглаживает плоть младшего. И на этот раз входит в него одним резким движением, размыкая цепь контроля. Спокойный и невозмутимый, в такие моменты он всегда превращается в зверя. Глеб то сорвано кричит, то тонко стонет, маясь в сладостно-жгучем плену. Короткая передышка лишь усилила мучительное желание. - Давай… Кричи… Покажи мне, что ты живой. Вадим взвинчивает темп до предела. Крик младшего разлетается. Дробится. Болью. Слезами. Откровенно. Упиваясь силой старшего. Он отдает себя брату всего. До последнего вздоха. И старший не отказывается. Берет его. Раз за разом берет его. Жадно. Полностью. Как раньше. В той, в другой жизни. И нет больше мира. Нет больше неба. Только палящая зима еще не отреклась от них. Накрывая их жаркой судорогой снежного ураганного оргазма. Одного на двоих. - Если позволишь, я снова стану для тебя небом. Твоим небом. Голос младшего почти невесом. Руки Вадика ласково ложатся на его плечи. А глаза Глеба, в которые возвращается боль, туманит пелена слез. Старший нащупывает затаившееся в ожидании дыхание брата. Хотя тело его еще пульсирует отголосками счастья. - А подруги твои? Презрительный смешок младшего слишком красноречив, чтобы не понять его. - Еще немного и я захлебнусь в этой вязкой грязи вместе с ними. Ночь крошится минутами, обреченно стекая ниц. - Почему ты нарушил наш договор, Вадик? Умиротворение, балансирующее на грани едва сохраняет равновесие. - Я не нарушал. Я был здесь. Под этим самым окном. Каждый год. Видел, как ты куришь. Удивление смешанное с непониманием проскальзывает во взгляде младшего. - Тогда… почему? Нервы натягиваются струнами. До предела. - Я не мог… Одна ночь в году это ничтожно мало. Я не смог бы потом уйти, если бы снова коснулся тебя. Слова старшего проходят сквозь сердце Глеба, заполняя пустое пространство. - А сейчас? Сейчас сможешь? Выдохнуть. И задержать дыхание. - Ты знаешь. Глеб кусает губу. Тишина, запорошенная снегом прирастает к полу. К стенам. Он пытается найти нужные провода в электроцепи, чтобы заново сомкнуть их отношения. Но не находит. Этим всегда занимался старший. Сглаживал острые углы. Сводил напряжение на «нет». Склеивал. Подстраивался. - Я так устал. Я хочу хоть раз выспаться всласть. Просто. И слишком доверчиво. - Спи, - старший проводит ладонью по волосам брата и легковесно целует в висок. - Ты уйдешь… То ли вопрос, то ли утверждение. - Спи. Через год будет другая ночь. «Через вечность». Душа младшего обрывается в пропасть кромешного мрака. - Через год будем другие мы. Снежинки заглядывают в открытое окно, подслушивая. - Мы всегда будем такими же, - старший из всех сил глушит подступившие слишком близко чувства, стараясь не выдать себя ни единым полусловом. - Останься, - младший цепляется за то, что еще не потеряно, но нотки страха пробираются в его голос. - Зачем? - Вадим спотыкается о собственное показное равнодушие, сплетаясь с просящим взглядом брата. - Ты знаешь, - Глеб подбирается вплотную к старшему. Устраивает себя в его руках. Показать легче, чем сказать. Веки его тяжелеют. Тело постепенно расслабляется в колыбели рук брата, и он засыпает. Вадим выбирается из постели, сумев не потревожить его сон. К тому времени, как младший проснется, старший исчезнет. Растворится в этой греховно-снежной ночи. Обнаженной до последнего нерва. Откровенной до последнего вздоха. Вадим стоит в коридоре в наброшенном на плечи плаще. Черном. В шаге от того, чтобы разрушить волшебство этой ночи. Он бесконечно долго смотрит на спящего брата. Своего. Родного. Любимого. Младший вздыхает во сне. Ладонью скользит по простыне, но нащупав лишь пустоту, обхватывает свое дрожащее тело руками. Старший возвращается в комнату. Закрывает окно. Ветер досадно всхлипывает. Вадим подходит к младшему. Укрывает одеялом. И склоняется к его лицу. К приоткрытым губам. Со вкусом надежды. Целует. Вливая в него свою жизнь. Защищая. И оседает на пол. Снежная пелена разрывается вновь впуская в комнату тонкий луч луны. Время застывает. Уйти Невозможно Остаться.