Я видел мальчишку...

Я видел мальчишку, который плёл Потрясающие гирлянды В то время, когда я проходил По рынкам, где продаются подобные вещи. Однако я был поражён. Я сказал нежно: Сколько стоит твой цветок? Твой алый бутон? Он ответил: «Уходи! Иначе Мой отец увидит тебя!» Я купил для вида один из его венков. Вернувшись домой, Я их подарил богам. Споры, описанные в «Диалогах»

Ах, время, время. Тебя не удержишь. Ты вольно и быстро, ты бежишь и летишь вперёд, оставляя людей и события позади себя. Времена года сменяют друг друга снова и снова, дома разрушаются и отстраиваются заново, солнце всходит и заходит бесчисленное количество раз. Неукротим твой полёт, время. Вода точит камень, сталь покрывается ржавчиной, а ты уничтожаешь дружбу. Мда. Я сижу в кофейне, без всякого интереса наблюдая за притихшими посетителями. Ещё бы, не каждый день сюда заходит сам командор. Охрана мнётся рядом, а моя рука, опускаясь на бедро, задевает кобуру пистолета. Из радио чуть хрипит немецкая песня, я знаю её наизусть. Отвожу взгляд от качающегося маятника и отставляю чашку. Я пил шоколад, не кофе, погрузившись в воспоминания детства и юности, когда я и Дитрих частенько захаживали в одну из похожих забегаловок за сладким густым напитком и вкусным крендельком. Ладно, пора, а то засиделся. Ещё не хватало расплыться в луже слёз. Мне не нужны те, кто за мной не последовал и кто трепал мне нервы за всё это время. Оставив щедрые чаевые, я поднимаюсь, накидываю на плечи шинель и закуриваю, чеканными шагами покидая помещение. В стенном зеркале рядом с дверью мне показалось, что официанты облегчённо выдохнули. Охрана – два дюжих молодца – топает следом. Наверное, выйдя мгновением позже, я бы его вовсе не заметил. Навстречу мне переулок пересёк юноша. Первое, что я увидел, было вовсе не его лицо, а цветы. Он нёс охапку тёмно-красных, испещрённых пятнышками лилий. В голову ударила весна, я улыбнулся солнцу широко и весело. - Почём цветы, красавец? Он вздрогнул, выронив букет, видимо, узнав голос, который до этого слышали лишь по телевизору, голос, в котором всегда присутствовали металлические нотки. И торопливо опустился на асфальт, принявшись собирать свои драгоценности из пыли. Я неловко замолчал и подошёл к нему, опускаясь на корточки и помогая собирать: - Извините, я случайно. Он только потряс головой, прячась за высоким воротником и светлыми волосами. - Ничего страшного, - хрипло произнёс он и поднялся, прижимая цветы к себе. Я протянул ему две оставшиеся лилии, но когда он поспешно отвернулся, пытаясь отойти, удержал за рукав, притягивая к себе. - Подождите. Куда вы торопитесь? Он наконец поднял голову, и я обомлел. Впрочем, его реакция была абсолютно такой же. -Ах, это ты, - произносим мы в один голос, а Дитрих ещё и прибавляет презрительное «Всего лишь», от чего мой солнечный настрой мгновенно тает. - Не ожидал тебя здесь встретить, - сухо парирую я, снимая фуражку и делая вид, будто стряхиваю приставшие к ней пылинки. - Ну ещё бы, - ядовито отвечает он, покосившись на охранников, - Нечасто такие (он заводит глаза вверх) спускаются на бренную землю к нам с трибуны. Не давит купол Рейхстага? У меня нет охоты пререкаться, я просто смотрю на его руки. Как обычно бледны, кожа в мурашках от холодного ветра. Я душу внезапно возникшее желание взять их в ладони и согреть дыханием. Ребячество и дружба давно прошли. - У меня много дел, - внезапно вырывается у меня из глотки, при этом моё горло явно удивлено, почувствовав комок. Дитрих кивает, смотря на мои сапоги. Какая-то нежность и тоска плещутся в его глазах, но он говорит лишь официальное: «До свиданья, Командор» и уходит, даже сбегает. Я смотрю ему вслед, затем поднимаю воротник и ухожу вниз по мосту. Наша вторая встреча с ним состоялась очень скоро, всего лишь через неделю. И опять же случайно. Случайно забредя в бордель, точно также рассеянно ткнув пальцем в первый попавшийся номер, я поднялся по мраморной лестнице, завернул за угол, задев плечом картину с утками-мандаринками и без стука зашёл. Естественно, на кровати в одном чёрном халате сидел он и смотрел на меня, казалось бы, абсолютно издевательски. Однако в голосе его сквозило возмущение: -Ты что, следишь за мной? -Что за неуважительный тон? – автоматически отвечаю я, ногой закрываю дверь и сажусь на стул. Он что-то фыркает, но я осматриваю его комнату. Чистенько, миленько, свежие простыни (а ты бы и не лег на грязное), пахнет чем-то ненавязчиво вкусным растительного происхождения. Большое зеркало, темные шторы, шелковые обои – роскошь дорогой куртизанки. Иначе говоря, шлюхи. Горькое сожаление накрывает меня с головой. - Как так вышло? – спрашиваю я у него. - Вот так, - на «отвали» отвечает он, принимаясь распускать поясок халата, - ты трахать пришел, а не разговаривать. - Нет. – мой жест останавливает его. Я правда в ужасе. Я помню его невинным гордым мальчиком, который на родную бабку смотрел исподлобья, когда та старалась обнять или поцеловать его. Дитрих-шлюха – это какое-то потустороннее, дикое, богохульное понятие. Сердито шикнув, он плюхается на кровать, нарочно непристойно разведя колени. - Тогда уходи и не трать моё время. - Неужели ты мог пойти на это из-за бедности? – фраза срывается с моего языка прежде, чем я успеваю поймать её. Точёный носик морщится так, будто он сейчас ядом в меня плюнет. Но молчит. Выходит, я прав? - Я заплачу и так. Не нужен секс. Почему-то в голове я представляю себе его, мокрого и общипанного с протянутой рукой. Ухоженные ногти обломаны, балахон в дырах. «Подайте, подайте…» - Не нужна мне твоя жалость, - резко отвечает он, вскакивая. Остроносый флакончик с благовониями на золотой цепочке подпрыгивает на его груди. - Ты сам меня послал, насколько ты помнишь. Вот и без тебя выкручусь. Убирайся. Моё расположение к нему снова меняется на ледяной тон. Сейчас самое время посмотреть на него как на грязную пользованную куклу. - Может, мы и не друзья больше, но я позволил ТЕБЕ спастись и уехать подальше. Зачем ты вернулся – я не знаю и знать не хочу. Видимо, на разговор ты не настроен. Я застёгиваю пуговицы, когда он неожиданно произносит своё коварное: - Всё не так, как ты думаешь. - Да ну? - Человек, под чьим присмотром ты отправил меня на вокзал, вместо того, чтобы охранять, меня изнасиловал. Где же был тогда ты и твоя помощь, а? Я оборачиваюсь. Он обречённо смотрит куда-то мимо меня. - Да, изнасиловал. Да еще и с товарищами поделился. Мне приходится снова сесть, а тем временем Дитрих продолжает, совершая над собой видимое усилие: - Я побирался на вокзалах и спал за заплесневелую корку хлеба. Сколько я раз звонил тебе? Даже не помню. Что ты делал? Сначала просто бросал трубку, а затем перестал подходить к телефону. - Мы были в ссоре. Откуда мне было знать… - Если бы интересовался моей судьбой, а не своей особой, узнал бы. Я едва не подох от воспаления лёгких, спасибо доктору, выходил. Про боли в груди я даже говорить не буду. Знаешь, мне очень жаль, что в детстве мы дружили. Я всегда прощал… Он замолкает, украдкой стряхивая слёзы. Мне просто нечего сказать. Мне отрапортовали, что он был в целости и сохранности посажен в поезд, откуда я мог знать, что он прозябает в каком-нибудь местном подвале? Да и… Я оправдываюсь. Просто оправдываюсь. - Тебе рассказать, в каких позах меня насиловали? -Замолчи. - Правда колет? - ЗАТКНИСЬ! Я вылетаю вон под его безумный хохот. Букет лилий осуждающе смотрит многочисленными темными пятнышками на красном фоне мне вслед. Целую ночь я ворочаюсь без сна, пытаясь найти себе оправдание и не нахожу его. Утром, наспех оставив неотвеченными стопку писем, я тороплюсь к уже знакомому борделю. Я так растерян,что даже не знаю, что могу предложить ему. И внезапно вспоминаю про крендельки. Он больше не произносит свое «фи», только раздосадованно фыркает, подпиливая ногти. - Дитрих, - зову его я, оставляя бумажный кулёк возле зеркала, - Это тебе… - Плюшек я и сам в состоянии купить, danke schön. - Сарказм отставь. Почему-то от такого тона он тут же смиряется и более миролюбиво продолжает: - Я закажу кофе, раз уж ты пришёл. - Заказывай, - равнодушно пожимаю плечами я и вешаю шинель на крючок. Минута молчания. Он поджимает губы и периодически нервно облизывает их. А потом неуверенно спрашивает: - А что ты делал за эти пять лет? Вопрос глупый, Дитрих и сам это прекрасно знает. Будто он меня не видел по телевизору, не слышал выступлений по радио. Но, видимо, нет. Наверняка всё сразу переключал. - Я делал то же, что и ты. Боролся сам с собой, жил ради государства, забил на себя. Просто жил. «Ну, разве что только ночами не рыдал в отличие от тебя». - И ты ни разу не хотел все вернуть?.. В дверь входит девушка, ставит поднос с салфетками, кофейником и чашками, пытается построить мне глазки, но видит тяжелый взгляд Дитриха и стремительно уходит. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы избежать ответа и беру чашку. - Ешь, - тороплю я его, как торопил когда-то, давным-давно. Он берет крендель в руку и задумчиво рассматривает его. - Ещё теплый… Я помню, как мы уплетали их в детстве. Я ел так жадно, что даже не раз давился. Дитрих стряхивает прилипшие крошки и откусывает. Блаженно прикрывает глаза. Мне приходится пить омерзительный кофе и терпеть. Я тоже вспоминаю. И плохое, и хорошее неравномерными пластами самостоятельно и без моего на то желания появляется на поверхности. Наверное, то же происходит и в его голове. - Ты теперь занятой человек, не стоит тебе здесь появляться. - Мне плевать, кто что подумает, если ты до сих пор ещё не понял. Я буду приходить к тебе, когда захочу. - Волнуешься? - Нет. Просто скучно. - Просто приходить и молчать? Послушай, я шлюха, а не психотерапевт. Спасибо за крендели, конечно, но это лишнее. - Нет. Тебе все равно нельзя ко мне прикасаться. - Пф, ты мне это уже сказал очень давно. - Я просто буду приходить и сидеть здесь. Иногда я хочу почувствовать себя человеком, а не машиной власти. Он вдруг поднимается, подходить к туалетному столику и берет в руки шкатулку, бережно вынимая оттуда патрон на цепочке. - Видишь? Я сдержал обещание. - Да хоть выброси. Что ж, рад, раз он тебе так понравился. Я чувствую, что он хочет что-то спросить, а я хочу в свою очередь что-то ему сказать, что-то тёплое, но мы ничего не говорим друг другу, и я ухожу с сосущей пустотой в сердце. В следующий раз я прихожу к нему с цветами. Кладу три пунцовых розы на столик, кладу тройную плату за посещение и сажусь на свой стул, смотря на подвески люстры. Он некоторое время ждёт разговора, но потом берёт в руки книгу и забывает обо мне. Помнится, мальчиком ты обрывал для меня сирень, а я пытался сделать тебе серёжки как девчонке из обкатанного волнами янтаря. Нет, ты не изменился. Даже взгляд, даже голос. А ещё ты наверняка холодный как лягушка. Едва ли соображая, что творю, я ложусь на кровать рядом. И не удивляюсь, когда его рука ложится на мою макушку. - Уберись. - А что ты хотел, лежа рядом? Терпи. Он не гладит, не путает волосы, ничего. Просто держит руку на макушке. - Знаешь, я бы вернулся, если ты попросил. Но это тебе не нужно. Рука исчезает с моих волос и он перелистывает страницу. -Кстати, я не люблю розы. Если ты хочешь покупать дорогие цветы, то покупай лилии. Я вздыхаю. Кажется, он улыбается.