Реабилитация, или Путь к новой жизни

День первый: Джон неподвижно лежит на кровати, вперив невидящий взгляд в одну точку. Шерлок сидит на кресле напротив него, пребывая в полном смятении чувств. Он понятия не имеет, что нужно говорить в подобных случаях, но слова слетают с языка сами собой: - Джон, тебе необходимо выговориться. Делай, что угодно: кричи, плачь, бей посуду. Только не молчи, умоляю тебя. Твоё молчание убивает меня. - Даже в такой момент ты думаешь только о себе. Хотя удивляться тут совершенно нечему, - в сдавленном голосе Уотсона столько неприкрытой горечи и обречённости, что у Холмса невольно перехватывает дыхание. - Уверяю тебя, что ты не прав. - Да неужели? Признайся же, что Мэри тебе никогда не нравилась. Она была досадной помехой на твоём пути, мешала нашей с тобой совместной работе... Какое счастье, что она наконец-то устранена, пусть и не твоими руками. Не правда ли? - Сейчас ты пытаешься причинить мне боль для того, чтобы тебе самому стало хоть немного легче. Я это понимаю, Джон, и не держу на тебя зла. - Почему так произошло, скажи мне? Ты ведь такой умный. Светило Шерлок Холмс! За что мне всё это? - На всё воля Божья... - И это говоришь мне ты? Тот, который считает Господа Бога не более, чем абсурдной фантазией?! - Увы, иного объяснения этой трагедии я не вижу. - Убирайся из моего дома, немедленно. И больше не возвращайся. - Даже не надейся от меня избавиться. Я оставлю тебя одного ненадолго, но вернусь завтра в это же время. День второй: без изменений. День третий: Проведя очередную бессонную ночь в тщетных попытках отыскать выход из сложившегося положения, Шерлок осторожно открывает своим ключом дверь квартиры Джона. Внутри царит поистине мёртвая тишина. Ему страшно. Он боится до дрожи в коленях. Боится, что опоздал. Боится, что Джон сдался и свёл счёты с жизнью. Корит себя, на чём свет стоит за то, что оставил его одного. Доктор Уотсон всё так же неподвижно лежит на постели, лицом к стене. Он дышит, и это самое главное. - Джон, я принёс еду. Тебе необходимо съесть хоть что-нибудь, - Холмс бесшумно ставит на прикроватный столик пластиковую тарелку, в которой находятся куриные крылышки под соусом карри и овощной салат. - Меня тошнит от одного вида еды, - раздаётся приглушённый, лишённый всяческих эмоций, ответ. - И от тебя, кстати, тоже. Детектив покорно проглатывает жгучую обиду. Если от этих жестоких слов доктору Уотсону станет хоть немного легче, он готов без малейших колебаний наступить на горло собственной гордости. - Джон, если ты не будешь есть, то умрёшь. - Я уже умер, если ты ещё не заметил. Вместе с Мэри и нашим нерождённым ребёнком... Шерлок буквально падает в кресло, ощущая своё полное бессилие как-либо изменить ситуацию: - Джон, скажи, что мне сделать? Я готов на всё, чтобы помочь тебе. - Почему нашего малыша лишили шанса на жизнь? Я и Мэри... согласен, мы совершили в своей жизни немало грехов. Но разве это справедливо, что дети должны расплачиваться за грехи родителей? - Я не знаю. Не я придумал эти законы. - Пошёл вон. - Я не позволю тебе хоронить себя заживо, Джон! Мэри умерла, но ты жив... - Проваливай из моего дома! Я видеть тебя не могу. Никого не хочу видеть... Рассеянно слушая эхо удаляющихся шагов Шерлока, Джон до крови прикусил губу, тотчас же почувствовав во рту металлический привкус. Сжал руки в кулаки до побеления костяшек пальцев, так, что ногти впились в ладонь, словно иглы. Ему хотелось кричать. Хотелось выть, подобно одинокому волку, отбившемуся от стаи. Выть, как верный пёс, брошенный на произвол судьбы любимым хозяином. Хотелось умолять Шерлока остаться. Хотелось судорожно обнять его, прижавшись всем телом, полной грудью вдыхая его запах. Родной запах, обещающий надежду и вожделенный покой. Хотелось поделиться с ним хотя бы частичкой той невыносимой боли, от которой на части разрывалась душа... Но доктор Уотсон не издал ни звука. С напускным безразличием отвернувшись к стене, он с головой накрылся одеялом... День четвёртый: Куриные крылышки под соусом карри и овощной салат остались нетронутыми. Холмс хладнокровно отправил испорченную еду в мусорное ведро. - Джон, как ты думаешь, что бы сказала Мэри, если бы увидела, как ты сейчас себя ведёшь? - его голос звучал в высшей степени осуждающе. Если бы взглядом можно было убивать, детектив тотчас же превратился бы в горстку пепла. Презрения и ненависти в глазах Джона - хоть отбавляй. Но это всё же лучше, чем немое безразличие. - Я не верю в жизнь после смерти. - А что, если она всё-таки существует? - Если ты задался целью заставить меня возненавидеть тебя, то знай: ты уже практически добился своего. Уходи. Сейчас же. Пока я не позвонил в полицию и не потребовал силой вывести тебя отсюда. Уверен, что Лестрейд мне поможет. - Не думаю. Гордон не станет тебя слушать. Он на моей стороне. - Он Грег. - Рад, что ты это помнишь. А моё имя, надеюсь, ещё не забыл? Ответом его никто не удостоил. Кто бы мог подумать, что в молчании таится столько скрытого смысла... День пятый: Шерлок неожиданно понял, что является счастливым обладателем железобетонного терпения. А также осознал, что настала пора принимать радикальные меры по реабилитации Джона Хэмиша Уотсона. - Джон, немедленно поднимайся с кровати. Посмотри, на кого ты похож. Тебе просто жизненно необходимо принять душ. - Лучше не нарывайся. У меня вполне хватит сил тебя убить. - Весьма амбициозное заявление. Но я не собираюсь принимать твои слова на веру. Бесцеремонно схватив Джона за шиворот, Холмс чуть ли не волоком потащил сопротивляющееся тело в ванную комнату. Уотсон отчаянно брыкался, словно необъезженный скакун, но все его попытки вырваться были изначально обречены на провал. Всё закончилось тем, что Шерлок наклонил его голову, засунув её под струю ледяной воды. Метод довольно варварский, зато действенный. Это послужило некой отправной точкой. Последние хрупкие барьеры самообладания Джона рухнули в то же мгновение. Он едва осознавал, что делает: кричал, ругался, бил Шерлока кулаками в грудь, обвиняя его во всех своих невзгодах. А потом просто прижался к нему всем телом, судорожно вцепившись в воротник пальто, как будто утопающий - в спасательный круг, и горько разрыдался. Шерлок плакал вместе с ним, ласково гладя его по голове, как маленького ребёнка, шепча слова утешения, и с готовностью разделяя одну боль на двоих... День шестой: Джон поел немного овощного салата. На этом позитивные перемены закончились. Речь Холмса превратилась в непрерывный монолог, ибо все вопросы, заданные Уотсону, неизбежно разбивались о воздвигнутую доктором неприступную стену молчания... День седьмой: - Джон, тебе надо выйти на улицу. Подышать свежим воздухом. - Я не могу, Шерлок. Пока не могу. Я не готов к этому... - Дай мне знать, когда будешь готов. - Хорошо... Шерлок? - Да? - Всё, что я наговорил тебе в эти дни... Я был не в себе. Прости меня, если сможешь, потому что я себя за это никогда не прощу. - Пустяки, Джон, забудь. Скорее всего, я бы на твоём месте вёл себя ещё хуже... День восьмой: - До сих пор не могу поверить, что тебе удалось вытащить меня из дома. Чудеса, да и только... - Я не волшебник, я только учусь. Они сидели на скамейке в парке и разливали в пластиковые стаканчики виски из бутылки с надписью "Coca-Cola". - Я остался совсем один... - Не смей так говорить! - Шерлок с горячностью сжал руку Джона в своей ладони. - У тебя есть я. И я всегда буду рядом с тобой. - Не надо лгать. Мэри тоже так говорила. И оставила меня, - в глазах Уотсона блеснули слёзы. Убирать руку из плена тёплых пальцев напарника он не спешил. - Это не её вина. - Что мне теперь делать, Шерлок? - Продолжать жить, Джон. Самое главное - сделать первый шаг на этом пути. - На каком ещё пути? Холмс грустно улыбнулся, нежно прикоснувшись подушечкой пальца к его губам: - На пути к новой жизни...