young and beautiful

Сэхун выворачивает вправо, выезжая на автостраду, и вжимает педаль газа в пол. Лёгкое раздражение колется под бледной кожей, вынуждая пальцы сильнее сжиматься на покрытом кожей руле. Стрелка спидометра уже за отметкой в две сотни километров в час, и яркие огни ночных фонарей за стёклами сливаются в одну флуоресцентную полосу. Мужчина всматривается в дорогу за лобовым стеклом, краем глаза наблюдая за парнем, сидящим в кресле справа. Куртка расстёгнута до конца и чем-то заляпана, под ней тёплая пайта с карманами спереди, куда сложены грубоватые кисти рук. Он смотрит в боковое стекло, покусывая нижнюю губу, за всё это время не проронив ни слова. Сэхун думает, что это к лучшему – он терпеть не может оправданий. Не то чтобы подобное случалось часто, но всё же бывает. Сэхун никогда не разбирается в том, что произошло - ему вообще всё равно. На каждое хён, заберёшь меня? отвечает только: ты хоть знаешь, как я занят?, но неизменно приезжает по одному и тому же адресу. На вопросы подсознания о том, какого чёрта, Сэхун поджимает губы. Он ловит движение на соседнем кресле. Парень рядом тянется к карману светлых джинсов, доставая оттуда пачку сигарет, и вытаскивает одну, обхватывая фильтр пухлыми губами. - Выбросил, - в низком голосе мужчины стальные нотки, заставляющие парня недовольно покоситься в его сторону. - Сейчас же. Тот закатывает глаза и, игнорируя, достаёт из кармана зажигалку, чиркая шестерёнкой. - Я тебе говорю, Чонин, - Сэхун видит в отражении ветрового стекла, как тот, сощурившись, зло выдыхает. Чонин цокает, но сигарету убирает обратно в пачку, после чего складывает руки на груди и снова отворачивается к боковому стеклу. Старший не курит, ему противен даже запах табачного дыма, и Чонин это знает, конечно (просто безмолвно требует внимания). Они сворачивают на главную улицу. Отсюда до дома Чонина совсем недалеко – пара кварталов. Сэхун останавливается на пешеходном, пропуская молодую гуляющую пару и группу подростков. Чонин провожает их взглядом до тех пор, пока они не скрываются из виду, после чего опускает голову вниз, снова пряча ладони в карманы. Сэхун не видел, но на костяшках загорелых рук кожа покрасневшая и в мелких царапинах, что неприятно саднят. - Можно к тебе? Голос хрипит от долгого молчания. Сэхун кидает короткий взгляд в сторону Чонина и тяжело выдыхает, поджимая губы. Небрежно брошенный смартфон старшего больно бьётся о содранные костяшки. - Напиши сестре. Он резко разворачивает машину, направляясь в противоположную от Ёнсана сторону. // Они поднимаются на пятый этаж сеульской высотки: Сэхун идет впереди, Чонин плетётся следом, проклиная ремонтные работы лифтёров. Чёрная железная дверь справа от лестничной площадки, Сэхун поворачивает ключ дважды. Обычная холостяцкая квартира, ничего особенного. Но Чонину нравится (и Сэхун искренне недоумевает почему). Младший был здесь сотню раз, поэтому, быстро скинув изношенные (потому что любимые) кроссовки, идёт на кухню, по-хозяйски хлопая дверцами ящиков и – Сэхун усмехается – заглядывает в холодильник. - Хён, как ты ещё не умер, тут же нет ничего, - Чонин бубнит под нос и осматривает полки на наличие чего-нибудь пожевать, обнаружив лишь пару яиц, стакан странного питьевого йогурта и не распакованную пачку малинового джема. Обычное дело, ведь сегодня пятница, конец трудовой недели, а значит завтра Сэхун встанет часов в семь утра, чтобы пойди в магазин взять что-нибудь ровно на эти оставшиеся два дня выходных. Хён почти не бывает дома когда работает, поэтому его квартира пусть и чистая (Чонин даже сказал бы вылизанная), но выглядит какой-то пустой с тех пор, как Суджон собрала вещи. Сэхун не любит разговоры о прошлых отношениях, особенно если спрашивает Чонин, особенно если о своей старшей сестре, особенно с его ухмылочкой и манерным растягиванием слов. Сэхуна это раздражает даже, но для этого обормота он всегда эталон спокойствия. А Чонин будто только и ждёт, когда чаша терпения хёна переполнится, методично капая на нервы излишним любопытством. У эти двоих вообще странные отношения. Они не то чтобы близки, однако Сэхун-хён – первый человек, которому можно позвонить в случае происшествия какой-нибудь херни и который точно не заложит Чонина родителям или сёстрам. Сэхун сразу уходит в свою комнату. На кровать (что приставлена изголовьем к окну) летит кофейного цвета пальто и чёрный пиджак. - Завтра утром чтоб не было тебя здесь, - Сэхун не оборачивается, потому что точно знает, что Чонин сейчас стоит в дверях и наблюдает. - Злишься, хён? – он прислоняется плечом к косяку у двери в комнату старшего и складывает руки на груди. Сэхун молчит, но Чонин знает, что нет. Не злится. И это так тешит самолюбие, что губы против воли расползаются в улыбке (глупой улыбке). Сэхун-хён – супермэн его детства. Он всегда помогал с математикой, спасал испорченное Рождество, даже брызгал антисептиком коленки после жёсткого приземления на асфальт и никогда не повышал голоса на провинившегося Чонина, который часто блокировал телефон (потому что не знал пароля) и менял сахар с солью. Сэхун никогда не злился (только щёлкал по носу). Сэхун-хён супермэн даже сейчас. А Чонин часто чувствует себя болваном рядом. - Хён, я, правда, не виноват, - Сэхун оборачивается, чтобы взглянуть на младшего, останавливаясь в пол-оборота к дверному проёму, и говорит: - Как всегда, - с полуулыбкой. Чонин слабо смеётся, а Сэхун думает, что тот до ужаса красивый и до ужаса похож на Суждон. Чонин думает, что хён невыносимо притягателен в этой светлой рубашке с ослабленным галстуком (и наблюдает, как старший вынимает тёмные запонки из петель). Сэхун вздыхает и качает головой, когда проходит мимо на кухню. Чонин хвостиком следует за ним (он всегда так делает. Сэхун думает, что это уже просто привычка), неотрывно следя за каждым движением хёна. Старший достает из холодильника йогурт и джем, берёт с верхней полки бумажный пакет с мукой и нужную посуду. - Если перестанешь так пялиться, половина оладий - твои, - Сэхун высыпает в миску муку и йогурт, смешивая содержимое. Сэхун правда думает, что Чонин хороший парень. Но есть в нём одно, что порой вымораживает – у Чонина глаза-сканеры, и он постоянно пялится. Чонин вообще любит поиграть во взрослого. Смотрит всегда томно, чуть улыбаясь. Голос у него низкий с едва заметной хрипоцой, (и Сэхун уверен, что младший это специально), и иногда задевает горячими руками чужое тело (на ноль целых одну тысячную секунды дольше задерживая ладони, и это уже нельзя списать на случайное прикосновение). Сэхун не подыгрывает, но наблюдает, отмечая, что Чонину вообще-то очень идёт быть таким. Но это всё – напускное какое-то. Чонин, просто Чонин, намного лучше, когда не пытается казаться кем-то еще. - Сядь, - говорит О, отодвигая ногой стул от стола. Чонин слушается. Они почти не разговаривают, пока пьют чай. Чонину достаётся всё, что есть на тарелке, (я не голоден, - Сэхун всё же не ест на ночь), и тот с какой-то непонятной щенячьей радостью накидывается на предложенное угощение. Таким он нравится Сэхуну больше. Но это уже лишнее; старший с силой выдыхает, ставя пустой бокал на стол. - В душ идёшь первым, - говорит он, вставая из-за стола. - Вещи найдешь там же, где и всегда. Чонин не отвечает, просто слушает, как шаги хёна затихают где-то в районе его комнаты. // Чонин знает, что выглядит жалко. Сейчас, и вообще. Шум воды, льющейся из душа, успокаивает, а прохладные капли остужают разгорячённое тело, но этого мало. Надо бы закричать от бессилия, но тогда хён точно убедится в том, что он - конченый придурок, и ещё чего хуже - отправит домой. Рука тянется на маленькую полку у зеркала, и пальцы сжимаются на холодном стекле небольшого флакона. Чонин подносит его к лицу, вдыхая шипровый аромат, который так привык слышать на хёне, и зажмуривается. Ким Чонин - хренов фетишист и гореть ему в аду. Вечно. Рука непроизвольно сама тянется вниз. Чонин стискивает зубы, чтобы не издать ни единого позорного звука. Это так унизительно, но виноват во всём только он сам. Рваные движения лишь бы быстрее закончить с этим. Чонин почти сразу чувствует приятную судорогу в мышцах. Жар поднимается от напряжённых ступней к голове, и его накрывает дрожью. Ладонь пачкается белёсой жидкостью, которую тут же смывают прохладные капли. Чонин закусывает губу, судорожно вздыхая. Ледяной кафель неприятно морозит ступни, и Чонин переминается с ноги на ногу, пока стоит у зеркала. Лицо всё ещё пылает от невыносимого стыда, но он не поднимает глаз, чтобы взглянуть на своё отражение, только подносит к лицу ладонь, с силой проводя по влажной коже. - Конечно, я не виноват. Я просто искал повод позвонить тебе. // Когда Сэхун, сидя за правкой документа, поднимает глаза на дверной проём, на Чонине - только короткое белое полотенце, контрастирующее с загорелой кожей. (Внутри мешается коктейль из злости и негодования, украшенный вишенкой-восхищением красотой тела и щепоткой желания прижать это тело к стене.) - Извини, хён, кажется, я забыл взять вещи. Сэхун мысленно добавляет специально. Тот проходит мимо к шкафу (и это совсем не тот блядский походняк в исполнении секретарш), а Сэхун снова опускает взгляд на монитор ноутбука, пытаясь игнорировать явную провокацию. Чонин чувствует, как к горлу подступает ком. Зачем он так ведёт себя каждый раз, когда ночует здесь, он не знает. Но раз уж играть, то играть до конца. Он достаёт с верхней полки футболку и пижамные штаны (Сэхун никогда их не надевает) и кидает их на кровать рядом с собой. А после, отвернувшись к окну лицом, развязывает узел на мягкой ткани. Полотенце падает на пол как раз в тот момент, когда Сэхун поднимает голову. Чёрт. Плотная серая ткань спортивных штанов обтягивает мальчишеские бёдра. Сэхун следит за неторопливыми движениями младшего, думая о том, что лучше бы отвёз его домой. - Хён, - Чонин чуть разворачивается, чтобы взглянуть на старшего, и усмехается. - А у тебя когда-нибудь было с мужчиной? Сэхун думает, что дальше игнорировать уже нет смысла. У него просто не получится. Потому что злость растекается по венам за доли секунды. Потому что опасно так играть. Потому что неправильный О Сэхун давно неправильно сходит с ума. У Чонина внутри затягивается узел, когда хён поднимается с места. У Сэхуна глаза-чёрные омуты и усмешка с нотой стали. Сэхун подходит вплотную, заставляя Чонина по инерции сделать пару шагов назад. Парень натыкается ногой на край кровати, замирая на месте, - отступать теперь некуда. У Чонина подкашиваются колени от этого сканирующего взгляда, что обжигает каждую клеточку юного тела, но он старается не показывать плещущегося внутри волнения. Дыхание застревает на уровне гортани, когда он опускает свой взгляд на чужие блестящие губы и облизывает пересохшие свои, медленно вздыхая, стараясь набрать в грудь побольше воздуха. - Где твоя смелость, Чонин-а? Сэхун позволяет себе усмехнуться ещё раз, когда Чонин сглатывает, опуская дрожащие веки. А потом притягивает к себе несопротивляющееся тело и целует так, что у Чонина из головы вылетает даже собственное имя. Сэхун целуется потрясающе, крышесносно. И Чонин покрывается мурашками с головы до ног, когда чувствует горячий влажный язык на своих губах, а щёки краснеют от стыда и смущения. Внутри будто надувается шар, Чонин чувствует, как то тут, то там кожу пронзает миллион тонких иголок, а после - зубы старшего смыкаются на его нижней губе, и он прерывисто вздыхает от неожиданности, приоткрывая рот. Рука неуверенно касается выбритой щеки, и когда Чонин чувствует большие ладони, поглаживающие поясницу, резко обвивает бледную шею, отвечая на поцелуй. Когда Сэхун отрывается, Чонин ещё подаётся навстречу, а после резко открывает глаза, с испугом глядя на мужчину. - Хватит с тебя на сегодня, - Сэхун усмехается и делает шаг назад. - Ложись спать. Когда фигура старшего скрывается в ванной комнате, Чонин падает на постель. Щёки залиты алым, Чонин выругивается, чувствуя напряжение внизу. Он с головой забирается под одеяло, вслушиваясь в шум воды, доносящийся из-за двери. Но на сегодня звучало очень многообещающе.