Опустить занавес

Уильям, не двигаясь, проницательным взглядом изучал красноволосого пациента на диване. Яркие люди никогда не нравились ему, раздражали и всегда опускались в его глазах за отличающийся облик. По крайней мере, ему казалось, что так всегда и было. Насколько он помнил. Но беспрестанно продолжал сверлить дыру на лице пациента. В голову сразу стали приходить мысли о возможном диагнозе каждого человека из группы. Шизофрения? В этой клинике каждый больной казался ему гребанным психопатом, страдающим галлюцинациями. Так блистательно улыбаться могут только совершенно свихнутые люди. Тем более в таком месте. Спирс нахмурился, когда почувствовал чужой взгляд на себе. Это всегда выводило его из себя. Очень, очень сильно. Именно поэтому он всегда отвечал на них и холодно смотрел на виновника своего раздражения. Пациент стоял в углу и смущенно кидал взгляды то на Уильяма, то на группу на диване. Больной неожиданно двинулся в сторону Спирса. Незаметный сутулый человек с грязными волосами по плечи доплелся до Уильяма и, приподнявшись на носках, прошептал в его ухо: “Ты остерегайся Сатклиффа. Он не такой, каким кажется тебе сейчас.” А после мгновенно поторопился исчезнуть из общей гостиной. Уильям стоял в небольшом смятении. Однако быстро вспомнил, что находится в психиатрической клинике, и раздражённо выдохнул. Как же мерзко контактировать с душевнобольными. Но он снова быстро переключился на группу на диване. Спирс, разумеется, понимал, что внешний вид всегда может быть обманчив. Понимал это как никто другой, но все равно никак не мог убедить себя, что можно настолько реально притвориться живым в этом мертвом гнилом месте. Только настоящие шизофреники могут искренне сиять, будучи запертыми в тюрьме. Кто-то яро выигрывал. Смеющийся юноша со светло-рыжими волосами сидел на полу и вскакивал каждый раз, когда кричал “с тебя пятьсот фунтов!” и по-детски показывал язык остальным. Уильям считал, что обладал способностью анализировать людей по их внешнему виду. Но осознал, как сильно ошибался, попав в Кейн Хилл. Странный сухой и дохлый человек с длинными серыми космами сидел краю дивана и хихикал. Больничная рубаха свисала с его плеч и свободно болталась на руках, которыми он взмахивал, словно чучело, когда кому-то, видимо, выпадала удача. Высокий блондин угрюмо переставлял фишки, время от времени смотря в потолок и кивая свисающей над ним люстре. Небольшой тонкий шатен с прилизанными к щекам патлами задумчиво смотрел на игровое поле. Иногда он хитро скалился и злобно смеялся в голос, запрокидывая голову назад, отчего его кадык двигался верх-вниз, шея вибрировала, а глаза жмурились, как у кота. Славно. Помимо громкой компании в зале больше никто не издавал ни звука, поэтому Уильям мог слышать отчетливо чуть ли не все, что говорили пациенты. Но красноволосый человек привлекал внимания больше всего, даже ни разу не разинув рот. Он казался… милым. Да, пожалуй, верное описание. Уильям сам себе утвердительно кивнул. Потому что не знал больше, что думать о нем. Выразительные эмоциональные глаза и скромная улыбка, из-за которой под теми самыми глазами вырисовывались очаровательные морщинки. Слишком славным был этот парень для душевнобольного. Спирс понял, что следил на компанией слишком долго, и оказался замеченным. Искристый рыжик широко улыбнулся и помахал Уильяму рукой. А седоволосый захихикал, хотя, наверное, вряд ли над Спирсом. Красноволосый одарил мужчину секундным взглядом и – неужели стеснительно? – отвел глаза. Никто больше не обратил внимание. Спирс зарычал на собственный промах и резкими шагами вышел из комнаты отдыха. Взбесился. *** Вечерами Кейн Хилл превращалась в хаос. Когда темнело, все пациенты будто с удвоенным безумием сходили с ума. Кричали, гаркали, рыдали, вопили, нападали друг на друга, царапаясь отращенными заслоившимися когтями, кусались, бешено носились по коридорам от людей в белом и рвали на себе рубахи. Одни шипели, что они – дети ночи, вампиры, проклятья богов, что тьма – их вторая сущность, их натура; другие гудели, что боятся темноты, что из любого черного угла их сейчас же поймают чьи-то костлявые монстрячие руки и утащат в ад. Третьи же – более адекватная группка людей, - должно быть, следовали тенденциям в этой психушке, у пациентов которой аллергия на ночь, и притворялись, будто тоже сходили с ума. И порой Уильяму казалось, что он тоже съезжает с катушек. Поэтому он сидел в палатке до ужина, а после ноги машинально повели его в тот зал, где он впервые в, возможно, своей жизни заинтересовался другим человеком. И от этой мысли по позвоночнику вдруг пробежал спазм раздражения. С чего ему бы вообще интересоваться чьей-то еще жизнью помимо своей? Какой-то хилый обыкновенный юноша, таким несвойственно привлекать к себе внимание… гордых людей. Уже идя по коридору по направлению к комнате, Уильям почувствовал, как воздух словно бы потяжелел. Такое случается, когда обычной большой массой людей охватывает… страх. Если что ужасное произошло в самом нормальном уголке в этом ненормальном месте, то он свихнется. Спирс свихнется окончательно. Аккуратно ступая за поворот и равняясь с широким проходом, его внезапно оглушил мерзкий женский визг. - Спасите! Кто-нибудь! Кровь! Нападение! Насилие! Он снова безумствует! – а затем последовали рыдания. Нет, на женщину никто не нападал. Она и еще десяток уродов с отраженным ужасом на их лицах глазели на дикое зрелище перед собой. Глаза Спирса мгновенно расширились, губы изогнулись в отвращении, он ступил на шаг назад. Красноволосый юноша прижимал какого-то дохляка к полу, а его рука тянулась к своим же белым широким трусам под задравшейся рубашкой. Жертва билась, пыталась кричать, но получалось только храпеть, так как безумец прислонял к его горлу… нож. Твою мать, и каким только гребанным образом самый настоящий, острый, блестящий нож мог оказаться в руках заключенного психиатрической клиники, - вот что думал Уильям. Но ненужные мысли сами мгновенно улетучились. Стадный страх добрался и до него, глядя на разворачивающийся перед ним спектакль. Сцена изнасилования, классический жанр. Если бы не настолько ненормально горящие глаза и страшная, опасная, воистину безумная улыбка, обнажающая ряд акульих зубов. Острых, белых, действительно заточенных зубов. Сумасшедшая улыбка, жуткий смех. Нет, хуже – эта улыбка была ужасающей, как ночной кошмар про монстров под кроватью, как старая легенда о Кровавой Мэри, что появляется в зеркалах и убивает вызвавшего ее глупца. Улыбка была бесчеловечной. Так скалятся маньяки, о которых говорят в новостях. С такой улыбкой можно выйти на улицу и заколоть любого встречного – перерезать шею, испачкаться в брызнувшей крови, с наслаждением облизывая обляпавшиеся руки и губы, вонзить режущее лезвие в лоб, выпотрошить живот, оставляя торчать длинные и скользкие, словно змея, кишки и бесформенную печень, отрубить конечности, а потом оставить жертву на асфальте безмолвно гнить с застывшим криком, пока несчастный очевидец не найдет труп. Да, так смеются только безумцы из фильмов. Глаза больного лихорадочно горели, был расширены до предела, брови сведены к переносице, и получался абсолютно ненормальный лик на исказившемся лице. А нож врезался в горло несчастного урода под ним еще глубже, до появления первых бордовых капель. При их виде красноволосый словно взорвался, затрясся, взбудоражено смеясь над ужасом на лице несчастного. Другая рука уже вытаскивала возбужденный покрасневший член из трусов. “У психа встал на вид крови,” – замерло в голове Уильяма вместе в отвращением на лице. И потом он мог бы похвалить всех несуществующих богов за то, что люди в белом наконец освободились от атаки тех остальных четверых с дивана, что яро сдерживали их, и схватили безумца под подмышки и оттащили от испуганного мальца. Нож выпал из дрожащей руки, а сам красноволосый бормотал себе под нос: “опять вы… ха-ха… опять остановили… мне не дадут здесь расслабиться, ха? А-ха-ха…” Он на выдохе смеялся, разочарованно смотрел на того, кому чуть не перерезал горло, и казался невероятно легким в руках белых людей, но в следующую секунду его лицо окрасил гнев, и он принялся буйно вырываться, яростно кричать, ругаться, плеваться, его лоб покраснел, и на шее вздулась вена. Он прикусывал язык до крови, и его акульи зубы окрасились в бордовый, а когда он орал – из горла прыскали красные капли. Люди оттащили безумца в коридор с противоположной стороны от Уильяма, но кошмарные гортанные крики раздавались еще следующие несколько минут. Зал сотрясался от стадного страха. Руки Спирса покрылись мурашками от этого зрелища. Действительно – нельзя судить людей по внешнему виду. Особенно если они заперты в больнице для душевнобольных. *** Ночью ему чуялись привидения и духи, фантомные шаги за железной дверью и эфемерное дыхание над ухом, пока тот спит. Уильям слышал жалобные вопли женщины из недавно опубликованного “Сияния” и неустанно представлял, как в дверном окошке внезапно появляется лицо одержимой девочки из “Экзорциста”. Он не совсем понимал, когда читал такие книжки и смотрел нечто подобное в кино, но картинки стоящей посередине палаты окровавленной девушки с безумным взглядом из “Кэрри” и зомби из “Расцвета мертвецов”, бегущих по коридору, мерещились словно реальные воспоминания. Дрожь царапала кожу, и Спирс чувствовал, будто его пожирают сотни акул из “Челюстей”, с хрустом прокусывают кости, наполняя воду кровью. От этого ощущения щекотно, словно по телу пробегают миллионы муравьев. Они заползают в уши, ноздри, заслоняют глаза, через рот проползают в горло и наполняют легкие. Задыхаясь, Уильям пробуждался с песком в груди после каждого кошмара. Ночью спать становилось невозможно. И ужасные кадры из фильмов будоражили нервы, сворачиваясь в отдаленно знакомом экстазе. Вот и заметка про себя. Утром он шарахался от старой дохлой карги с почти выпавшими волосами на голове, дергался от храпящего бледного старикашки, всегда притаившегося в углу, поперхнулся безвкусным пюре в столовой, когда громкий юноша с черными волосами запрыгнул на стол и стал хвастливо объявлять о том, что тот посланник Люцифера и скоро поработит мир людей. Два дня Спирс не решался и ногой ступить за порог проклятого зала, где увидел того безумца с кроваво-красными волосами, а на третий день чуть не потянул мышцы лица, пытаясь заглушить крик, когда над его плечом раздалось крадущееся “хи-хи-хи” от седоволосого тощего больного, который тоже сидел на диване в тот мерзкий день. Доктору Андерсену Уильям бы ни за что не признался, что чувствует что-то помимо злости и раздражения и уж точно никогда не сознается, что, кажется, в нем поганкой поселился страх. Спрашивать о том типе не хотелось, да и тот факт, что его уже не было видно нигде целую неделю, немного облегчал повседневную дозу мурашек от остальных пациентов, что ненароком заставляли его плечи дрожать. *** В темной комнате это растворялось. “Ха… Букашка. Сумасшедший доктор. Жалкие белые цыплята. Убью вас всех… растерзаю… Я ваш Джек Потрошитель… Только попробуйте снова меня упечь здесь надолго… Я вас всех, суки, перережу. Глаза выжгу, кишки покромсаю… я твое сердце одной рукой сдавлю в жалкие ошметки. Я тебе задницу кухонным ножом порву, глотку дубинкой размажу…” он качался туда-сюда, туда-сюда, прислонялся спиной к мягкой стене, утыкался носом в колени. Бормотание утекало зловещим потоком в пространство, рассекая воздух. “Сдохните все…” Замер. Сальная челка упала на затемненное лицо. Дрожащее дыхание остановилось где-то в горле, несколько секунд тишины прорвало хриплое, на грани истерии, сопение. “Где я? Что я здесь делаю? Почему?.. Доктор Андерсен, за что? Выпустите меня, пож-пож-жа-алуйста-а-а-а…” – всхлип, - “Я ничего не делал… А-а-а-а-а… Это все он… это не я… Доктор…” - Пристально следите, когда выйдет его “основное эго”. И позовите меня, немедленно. ”Бесит. В заточении я не могу собрать души. Мне нужна работа. Или следующим будешь ты.” *** Время неумолимо текло, и уже две недели спустя Уильям, безучастно расположившись в кресле, сидел в том зале для отдыха и читал. Книга была вытащена с полки абсолютно рандомно - просто “социопату”, как теперь обозвали Спирса постояльцы клиники, стало снова неимоверно скучно. Как бы иронично это ни было, сейчас Уильям держал “Алису в Стране Чудес” и рисовал параллели между реальной психушкой и домыслами о том, что сама главная героиня, скорее всего, нанюхалась мухоморов. Спирс читал седьмую главу – про чаепитие – и вспоминал компанию, некогда играющую в настольную игру. Что же здесь общего? Это то же самое, как искать ответ к загадке про пуганую ворону и письменный стол. Уильям нахмурился, мгновенно осознавая, о чем сейчас думает. Все здесь безумное. Даже книги. Диван прогнулся сбоку, и кто-то легко присел совсем рядом. В глазах запестрило яркими цветами. Уильям упрямо смотрел в книгу. - Привет! Я видел, как ты наблюдал за мной пару недель назад. – глаза расширились, текст перед собой уже не имел значения. Юношеский голос, задорный и добрый. Он?.. - Прости? – он резко обернулся и напыщенно равнодушно прошелся взглядом по парню. Красноволосый психопат с позапрошлой недели сидел перед ним и славно растягивал губы в улыбке, стараясь не показать зубов. - Да ничего, я прекрасно понимаю твое замешательство. Как тебя зовут? – спокойный дружелюбный тон, вопрос, явно заданный с интересом. Глаза, внимательно наблюдающие, казалось, за каждым крохотным движением Спирса. - Слишком резко, тебе не кажется? – он сузил глаза и поднял верхнюю губу, якобы изображая отвращение. - Это моя привычная манера общения, уж извини. Так как? – парень улыбнулся еще шире, отчего под глазами показались небольшие мешочки, и слегка наклонил голову. Эти настойчивость и простодушие заставили Спирса сжать кулаки. - Уильям. – сквозь зубы, - А ты кто? – отвернулся, сильно сжав челюсти. Парень раздражал своей жизнерадостной аурой и наигранной – уж наверняка фальшивой! – невинностью. - Так тебе еще не рассказали? Смешные. Я Грелль. Приятно познакомится. – красноволосый протянул руку для пожатия. Уильям учтиво проигнорировал этот жест. - Странное имя. - Странная болезнь. - Прости еще раз? – Спирс снова резко обернулся, сверкнув раздражением в глазах. - Ты чего здесь? Тебя бы так просто не посадили бы. - Не хочу отвечать на вопросы некого психопата, который пытался изнасиловать человека прямо в комнате отдыха. - У-у-у, как жестоко. – Грелль, как назвался парень, вытянул губы и свел брови, но потом расслабил лицо и хихикнул. Кончики острых зубов скользнули по нижней губе. Они были взаправду настоящие, – Хотя да, понимаю твое сомнение, действительно, что-то я вспылил. – он поправил длинные волосы по поясницу, слегка хмыкнув, - Хах… нашел здесь друзей? - Я не собираюсь заводить друзей среди психически больных уродов. - А ты груб на язык, Уильям. Неужто сам себя таковым не считаешь? - Если сейчас не заткнешься, я тебя задушу. И плевать на охрану. Меня никто не остановит. – Грелль усмехнулся на покрасневшее лицо Спирса. - Но, Уильям, тогда же ты ничем не будешь лучше меня. – он пытливо вглядывался в его глаза и слегка улыбался. - Впервые встречаю здесь кого-то, кто признает свою нестабильность. - О-о-о-о, Уильям, как же ты ошибаешься. – Грелль снова по-доброму улыбнулся. - Ты шизофреник? – Спирс стрелял в парня огненными стрелами из глаз. Раздражает. - Хи-хи… кто знает… Не могу сказать тебе Уильям. - Ты даже не знаешь, какого хрена ты приставил нож к горлу какого-то сопляка и чуть не засунул ему член в задницу?! – еще бы секунда, Спирс бы вскочил с дивана и с кулаками набросился на красноволосого. Жаль, кастетов нет. Спирс не мог объяснить, почему этот юнец вызывал в нем больше ярости, чем даже сам доктор. - Как будто ты сам такого никогда не делал, Уильям… - Сам?! Что ты несешь?! - Уильям, прошу прощения, мне пора идти. Давай потом поговорим. Уверен, что найду тебя здесь снова. Люди в белом появились за спиной Грелля, как только тот встал, надели на него наручники и вывели из зала. Тот спокойно улыбался и послушно следовал за ними. А над Спирсом летали молнии. И казалось, словно черное облако сгустилось над ним, потешаясь над его слепой головой. *** И теперь ночами его преследовал вопрос, сам закрученный в его же мыслях как спагетти на вилку – “а что же бы он сделал сам?” “Просто не знаю, кто я сейчас такая. Нет, я, конечно, примерно знаю, кто такая я была утром, когда встала, но с тех пор я всё время то такая, то сякая – словом, какая-то не такая.” ©