Имя мужчины

Она кричала. Извивалась в агонии, ломала в безумном, болезненном забытьи свои длинные ногти. Пыталась разорвать путы, кривила пальцы, словно представляя, что выцарапывает глаза, зарываясь ногтями в пустые глазницы. По большей части она просто кричала, пытаясь выплеснуть всю боль из своего тела. А он прижимал алые, сочащиеся жаром, прутья к её бронзовой коже. С чувством отрешённого безразличия вдыхал мясной запах сожжённой плоти. Всё это вызывало тошноту и презрение. К самому себе в основном. В конце каждой встречи с Королём, Насуада, забываясь, выдыхала Его имя. Оно нежно вылетало из уст на полу выдохе едва различимым шёпотом. Но он разлетался по Залу Ясновидящей и, отражаясь от резных стен, становился громким гулом, почти криком. Это имя придавало Насуаде сил, оно же лишало Муртага разума и самообладания. Она говорила много, но именно к нему обращалась крайне редко, пожалуй, даже задушевные разговоры с язвительным Гальбаториксом устроили бы её больше. Боль волнами покидала её тело, жалась к кончикам длинных пальцев и оставляла после себя легкое экстатическое состояние. И Насуада начинала говорить, сначала сбивчиво, сквозь туманную дымку отголосков агонии, потом более четко, задушевно: - Он был высок, хорош собой, его чистый голос бился стягами на ветру, звенел сталью и угрозой. Сила и уверенность успокаивали и беспокоили одновременно. Его руки после сражения были по локоть в крови, от него пахло железом, яростью и безграничной ненавистью. И эта драконица царапала в порывах нежности его своей чешуей, а он только прижимался к ней сильнее и шептал, шептал слова любви и силы на древнем языке. А я видела, что он чужой и мне, и этому миру. Но была готова отдать ему свое сердце. Казалось, чары этого места окутали её разум, голос, холодный и далекий не предрекал судьбу, но выуживал из его усталой души те страхи, которые он так старался не замечать в уверенности своего брата, в холодных хризолитовых глазах его драконицы и хрипловатой, прорывающейся сквозь пламя братоубийственной клятвы. Боль тонким жалом колола где-то меж ребер, потрошила грудину и сердце мокрой тряпкой билось надсадно и глухо. Её слова каленым железом вспарывали плоть, оставляя ужасные раны, глубокие шрамы. Он не мог забыться. Не мог отвлечься. Не мог даже просто умереть. Эрагон изменился, словно, что-то другое текло в его венах, то, что передалось с кровью Морзана, ритуалами эльфов и чистой, горчащей и остро пахнущей магией. Он стал почти эльфом, тонким и изящным воином, с серебрящейся кожей и холодом бесконечно долгой жизни. Только глотки резал по-человечьи, без страха и скорби, пачкая изящные пальцы в густой крови, пытал и допрашивал, натравливал своего дракона и прижимался губами к её окровавленной морде. - Он уже близок, верно? - Насуада отрешенно смотрела в потолок, сорванный голос с трудом выталкивал слова. - Да, но вы, моя дорогая мученица, похоже, совсем не интересуете его,- Гальбаторикс издевался, расхаживая по залу Ясновидящей, он рассказывал пленнице об ужасах войны, о том, как Эрагон казнит предателей и шпионов, как огнем и мечем прокладывает себе дорогу к Урубаену. - Мальчик перерос свои сентиментальные привязанности и теперь, наконец, осознал все грани силы и власти. Боюсь, вы ему больше без надобности. Низкий голос истекал приторным сочувствием, но отвратный яд правды сочился с губ короля. Она знала, чувствовала, что молодой Всадник, надежда Варденов, изменился. Видела это в глазах короля и бесконечных, незаживающих, сочащихся кровью ранах Муртага. В его страхе потерять своего Торна. Теперь и она тоже боялась. Но ей оставалось лишь лежать на этом проклятом камне, терпеть боль и мучатся от неизвестности. Насуада ждала его, ждала, надеялась и верила.