Two Cakes

Первые солнечные лучи уже проникают в окно, когда Китнисс поворачивается на спину. В мягком свете зари, струящемся сквозь занавески, ей прекрасно виден её муж, который занял собой все пространство, где она только что лежала. Он храпит, откинув руку, и, кажется, даже во сне пытается ее нащупать, чтобы притянуть поближе. Сегодня воскресенье. Благословенный день. Единственный день на неделе, когда они могут отсыпаться. Но, видимо, сегодня у нее это не выйдет. В любом случае, сегодня она все равно поспала чуть подольше, чем они встают обычно. После тридцати пяти лет совместного сна для нее уже немыслимо оставаться одной в постели, когда он ее утром покидает. Конечно, когда дети были маленькими, все было совсем по-другому. Порой они были так измотаны, что засыпали где и когда придется. Но теперь, когда дети уже превратились в подростков, даже если ей не нужно на охоту, она все равно не может валяться, если Пит уже на ногах. А пекарю не судьба поспать дольше, чем до начала шестого утра. Не обращая внимания на его протесты и заявления, что ей не стоит беспокоиться, она готовит ему завтрак, пока он принимает душ, целует его на прощание, а потом, пока дети не встанут, копается в саду. Если же на улице слишком зябко, она принимается дубить кожу на кухонном столе. Он этого терпеть не может. Говорит, что это негигиенично и что от этого смердит весь дом. Но она все равно и не думает с этим завязывать, а когда он кидается развешивать по дому ваниль в тряпичных мешочках, только смеется. - О чем ты сейчас думаешь? – рокочет его сонный голос. На самом деле и он уже не в состоянии спать, если ее нет рядом. Стоит ей ночью от него откатиться, как он принимается метаться и обязательно в итоге просыпается, если она к нему вновь не прильнет. Она вздыхает, слегка причмокнув губами. - О том, какой же ты смешной, когда ты злишься? Он приподнимается на локте, изображая обиду. - О ком ты вообще говоришь? Я никогда не злюсь. - А вчера, когда Флетчер на четыре часа припозднился к ужину, это что такое было? - интересуется она иронично. - Ну, это было редкое исключение, - отвечает он. - И я не злился. Я беспокоился о его благополучии. - Поэтому ты брызгал слюной? И лицо у тебя побагровело… Он придвигается ближе и кончиком носа начинает водить по ее ключице. - Это, должно быть, от освещения. - А я думаю, что с освещением все в порядке. - В самом деле? - он убирает лямки ее ночной рубашки и начинает покрывать изгиб ее шеи и плечи легкими поцелуями. - Потому что твое лицо тоже слегка посинело. Пожалуй, нам пора заменить лампочки на кухне. - Пит… - она уже тяжело дышит и стонет от его прикосновений. Он невинно улыбается, но в глазах мелькает коварство. - Что, Китнисс? Ты волнуешься об этих лампах? Могу спуститься вниз и разобраться с ними прямо сейчас. - Даже не вздумай, - уже рычит она. - А что такое? - спрашивает он в притворном замешательстве, нежно проводя пальцами от ложбинки между ее грудей по животу и дальше вниз, попутно стягивая с нее ночную рубашку. - Мы так давно этого не делали, - шепчет она. Он усмехается уже где-то возле ее пупка. - Целую неделю. Кто бы мог подумать, что ты будешь так ненасытна в столь преклонном возрасте… оу. Он больше не может говорить, потому что она его хватает. - Если ты меня сейчас же не возьмешь, Пит Мелларк, ты вряд ли будешь в состоянии ходить. Скользя на нее сверху, он шепчет ей прямо на ушко. - Вот уж не знаю, любимая. А вдруг это ты не сможешь ходить? И есть что-то такое в его голосе, от чего у нее сводит пальцы ног в сладком предвкушении. - Ты ведь не помнишь что сегодня за день, верно? - лениво спрашивает она, пока он пытается восстановить сбившееся дыхание. Голова ее покоится у него на груди, а подернутые серебром волосы разметались до края кровати и спадают вниз. - Конечно, помню, - отвечает он почти обиженно. После короткого замешательства, он опускает на нее глаза и отвечает ей в тон, - Как я могу забыть тот день, когда Том сломал ногу, помогая мне передвинуть печь? Ты меня ранила в самое сердце. - Молчи уж. Переместив ее голову к себе на колени, он садится: - Китнисс, я бы скорее умер, чем забыл о Дне рождения нашей дочери. - То-то. И впредь не смей шутить на эту тему! - бросает она в упрек, тоже садясь на постели. Он выскальзывает из кровати и натягивает просторные пижамные штаны, а следом и халат. Солнышко играет на светлой необильной поросли его груди. - Ты думаешь, что я шучу? - Пит… - начинает она. - Я сейчас спущусь вниз и положу в духовку коричные рулеты, что заготовил с вечера, - не дает он ей договорить, наклоняясь, чтобы чмокнуть в щеку, - Поговорим, когда они будут готовы. Китнисс кивает, покусывая губы. Спорить смысла нет. Пит редко избегает разговоров о чем-то, но если уж он это делает – значит, действительно не расположен к обсуждению. Его память – увы, вещь ненадежная. Иногда он буднично об этом шутит, а иногда за шутками скрывает то, как бесконечно он обеспокоен. И предсказать его реакцию порой невозможно, даже после стольких лет. Вслед за ним поднявшись с постели, она идет в душ и старается сосредоточиться на хорошем. Теперь это не так уж трудно. Кошмары стали посещать ее не часто, и его приступы - уже большая редкость, а их дети… ими действительно стоит гордиться. Она теряет счет времени, отдаваясь теплым струям воды, омывающим ее спину и плечи. И вдруг слышит крик свей дочери. Страх, который она вот уже семнадцать лет всеми силами пытается задавить, взрывается внутри нее как парашютная бомба. Она вылетает из душа, не потрудившись даже выключить воду. Схватив ближайшее полотенце, она неуклюже в него заворачивается прямо на бегу. И распахивает дверь в спальню как раз в момент, когда Пит громко ревет: - Что это такое, черт возьми? Флетчер выглядывает из двери в свою комнату – он в одних трусах, а волосы в полнейшем беспорядке. - Папа? - вопрошает он сонно, выпучившись на отца. Пит же стоит на пороге комнаты дочери, держа тарелку с коричными рулетами и апельсиновый сок. Стакан он сжимает так сильно, что тот вот-вот разлетится на осколки. Лицо у него сейчас уж точно багровое. Хоуп, одетая в пижаму, мнется у двери. И глядит на отца с совершенно потерянным видом. Китнисс выдыхает от облегчения, убедившись, что с ее дочерью хотя бы внешне все в порядке. Однако потом ей сразу приходится резко вдохнуть, когда она вдруг замечает возле Хоуп некое долговязое тело. - Что он делает в твоей комнате? – шипит ее отец. Мальчишка прислоняется к дверному косяку и проводит пальцами по своим непослушным темным кудрям. - Это вовсе не то, что вы подумали, мистер Мелларк, - говорит он легкомысленно пожимая плечами. Будь это возможно, лицо Пита побагровело бы еще сильнее. Флетчер фыркает от смеха. Поняв, что надо срочно что-то предпринять, пока у Пита не приключился припадок прямо на глазах у незваного гостя, Китнисс делает шаг к мужу и забирает у него стакан с оранжевой жидкостью – его захват сейчас скорей напоминает клещи. - Так что на самом деле здесь происходит? - Да мы… вчера вечером… болтали и… уснули, - Хоуп явно не по себе от собственного объяснения, и ее обычно бледные щеки пылают так же как лицо ее отца. - Болтали? Так вот как это теперь называется? - откликается на это Флетчер. Китнисс поворачивается и шлет ему недобрый взгляд. - Ладно, ладно. Я собираюсь пойти еще поспать. Знать ничего не желаю, - дверь в его комнату резко закрывается. - Он спал в твоей постели, - с трудом выдавливает Пит. - Думаю, вам бы стоило беспокоиться, если бы я не спал, - замечает мальчик, сверкая зелеными глазами. Тарелка трескается со звуком, похожим на выстрел. Рулеты разбросаны по полу. Китнисс откашливается и говорит. - Джаспер, наверно, тебе лучше… исчезнуть. - Конечно-конечно, - кивает мальчик. Он наклоняется и нежно целует Хоуп, и шепчет ей что-то на ушко, от чего она рдеет еще больше. Не успевает Пит ничего сказать, как мальчик уже проскальзывает мимо него, и уносится вниз по лестнице. - ХОУП, ДА Я ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ! - взрывается Пит, услышав, как хлопнула входная дверь, - Нагло протащить его тайком в свою комнату – его! – и… Не рановато ли тебе так себя вести, юная леди? После исчезновения галантного гостя смущение Хоуп сменяется яростью: - Конечно, папа, ведь когда ты был в моем возрасте ты же не заявлял на всю страну, что мама от тебя беременна и все такое. - Это было не по-настоящему, Хоуп, - говорит Китнисс ровным, управляемым голосом. - Ну, и у нас с ним тоже не по-настоящему, - орет Хоуп, - Мы просто разговаривали, а потом заснули. Ничего не было. Пит принимает крайне едкий тон: - Мне дела нет до того, чего у вас там не было, юная леди. Мальчишки его возраста хотят лишь одного, и, будь я проклят, если я буду сидеть сложа руки, пока этот долговязый псих с мочалкой на голове лишает невинности мою дочь! - Откуда ты знаешь, что этот поезд уже не ушел? – выплевывает Хоуп, защищаясь. Ее отец запускает руки себе в волосы и с силой дергает. - Прекратите немедленно! Вы оба! – ревет Китнисс так пронзительно, что от ее голоса вибрирует весь дом. И они прекращают. Набрав в легкие побольше воздуха, она снова берет слово: - А теперь, Пит, почему бы тебе не присесть в нашей комнате, пока я поговорю с Хоуп? - Н-н-не собираюсь я садиться, Китнисс, - распаляется он. Она поворачивается к нему и сверлит его взглядом. - Тогда испеки что-нибудь. Он спускается по лестнице, прихрамывая гораздо заметнее, чем обычно. Китнисс нагибается, чтобы подобрать две булочки с корицей, и одну из них вместе со стаканом сока отдает своей дочери. - С Днем рождения, гусенок, - улыбается она понимающе, - Думаю, нам и правда нужно поговорить.

***

- Так значит вот о чем только и думают все мальчишки его возраста, а? – мурлыкает она, подкрадываясь к нему сзади. Ее внезапное появление его пугает и он роняет мерный стаканчик, от чего в воздух поднимается целое облако муки. Его халат небрежно брошен на спинку стула, и мука покрывает его голую грудь. Повернув к ней голову, он бросает на нее лукавый взгляд. - Да. - Ну, насколько я помню, ты в его возрасте довольствовался тем, что ничего такого не предпринимал. Ты вообще помнишь, когда мы стали спать в одной постели после войны? Мы определенно не занимались ничем из того, что так тебя заботит. Он поворачивается к ней всем корпусом. - Это было совсем другое, Китнисс. Мы были настолько сломлены… и… - Так ты об этом никогда не думал? О том, чтобы быть со мной как с женщиной. Все эти ночи, когда мы спали вместе, еще и до войны… Разве ты никогда не хотел просто… - она замолкает и ведет кончиками пальцев от его затылка вниз по позвоночнику. - Конечно, хотел, я ведь всего лишь человек, - говорит он застенчиво, уставившись в пол. Еще мгновение спустя он наклоняет голову, следя за ней краешком глаза, как будто ему снова шестнадцать, - И ты была… так… хороша. Она старается игнорировать бабочек, порхающих у нее в животе. И в сердце. - Но ты ведь ничего не предпринимал. Момент ускользает… - Конечно, не предпринимал! Мы собирались отправиться прямо в ад! Но этот парень ни с чем таким в жизни не сталкивался. У него вообще нет никаких забот! А в голове сплошной секс-секс-секс! - Ты думаешь, он может вынудить Хоуп сделать что-то против ее воли? - спрашивает она прямо. - Ну… нет. - И ты доверяешь своей дочери? - она складывает руки на груди. - Да, - говорит он тихо. - По ее словам, ничего у них не было. И я ей верю. Мы можем, конечно, закрутить гайки и заставить ее ходить по струнке, но все равно в конце концов все упирается в доверие, Пит. Он наклоняется и нежно ее целует. - Ты права. И тут вдруг… Лишь сейчас она замечает, что кухонный стол сплошь заставлен ингредиентами для выпечки. И их там было гораздо больше, чем требуется для всего одной партии чего бы то ни было. - Что ты тут печешь? - она наклоняется над столом, когда он идет в дальний угол за шваброй. - Торты, - говорит он рассеяно, принимаясь подметать. - Больше одного? Зачем? Он быстро кривится и возвращается к своему немудреному занятию. - Один для Дня рождения Хоуп. - А другой? Отложив швабру, он шлет ей виноватую улыбку. - Для меня.