Fatum

Липкий смрад, окутавший весь город, неприятно оседает на лёгких, забивается в каждую клеточку тела. Среди могильных плит относительно безопасно, шёпот мёртвого народа не так страшен, как рёв одержимых грешников. -Чудовища повсюду... Где-то вдали горит алый закат, возвещая о начале битвы на выживание. За каждым придорожным камнем таится опасность в виде мерзких тварей, с острыми клыками, собравших в своем образе самые отвратительные черты, способные родиться только в мозге какого-нибудь пропащего безумца. Сон есть единственное спасение, но даже там, в гуще сада, в тени крон деревьев, не пропадает страх и отчаяние, которые были моими верными спутниками с самого начала. Мне холодно и невыносимо жарко одновременно. Холодно от затхлого воздуха и ветра, обдающего кожу, жарко из-за скользящих по телу широких ладоней и влажных прикосновений языка к шее. В стальных глазах напротив виден звериный оскал, нетерпение и жажда. Я стискиваю зубы, стараясь не издавать никаких звуков, когда пальцы, покрытые слюной, проникают в мое разомлевшее тело. Неприятно и больно, но только в начале. -Ночь охоты длинна и темна. Тебе хватит сил чтоб дойти до конца? Я не слушаю эту болтовню. В голове появляется образ маленькой девочки, и этот печальный взволнованный голос: «Папа ушел на охоту. Мама пошла его искать, но так и не вернулась». Наивное дитя. Как только я немного привыкаю к резким движениям пальцев их тут же убирают. Гаскойн кладет руку мне на затылок, притягивая к себе для поцелуя, болезненного и удушающего, со вкусом крови. Моя ладонь оглаживает напряженные мышцы груди и пресса, цепляя старые шрамы и недавние царапины. -Ты тоже станешь одним из них. Он признает только грубость и силу. А мне остаётся только задушено вскрикнуть, ощущая жалящий шлепок по ягодице. Почему я вообще позволяю такое обращение с собой? Я не ручная собачонка, которую достаточно посадить на поводок и потрепать за ухом. Я-Охотник, такой же как и он, сносящий головы и разрубающий гнилое мясо одним взмахом топора. Но когда чужая рука обхватывает мой давно стоящий член, и совершает несколько размашистых движений, мне становится неведома гордость, ноги сами собой расходятся, создавая удобную позу. -Как же ты красив сейчас.-на его лице читается усмешка. «Да уж, выгляжу как самая прожженная путана»,- с упреком и стыдом думаю я. Находясь на грани восприятия реальности и терпкого предвкушения удовольствия, мне хватает мозгов осознать, что сейчас должно произойти, и вся извращенность ситуации только подстегивает волну возбуждения. Зажмуриваюсь, предвкушая прилив боли. Член медленно входит в меня, на глаза наворачиваются слезы. Я, конечно же, не надеялся на то что смогу легко принять такой немаленький размер, но все же не ожидал настолько невыносимых ощущений. Меня будто разрывает изнутри, наверняка пойдет кровь. И вот твердая плоть уже полностью во мне, Гаскойн хрипло дышит, не двигается, давая мне привыкнуть. Должно быть ему самому надо перевести дух, прочувствовать и подстроиться под узость и тесноту. Я быстро беру себя в руки, дергаю бедрами, стараясь не обращать внимание на уколы боли ниже поясницы. Неожиданностью для меня становится трепетно-нежный поцелуй в скулу. -Сын мой, я не оставлю тебя. Я помогу тебе заслужить очищение. Собственное возбуждение становится невыносимым. Толчки из плавных и аккуратных перерастают в глубокие и резкие. Разрывающая боль начинает доставлять какую-то извращенную радость и блаженство. Украдкой смотря на лицо Отца, я вижу сумасшедшую улыбку, он действительно похож на зверя, дорвавшегося до своей измотанной добычи. Его ладонь обхватывает мой оставшийся без внимания член, от этого с моих искусанных губ срывается непозволительно громкий стон. Я хватаюсь за рельефные широкие плечи, неумело пытаюсь подстроиться под бешеный ритм. Даже блаженные ангелы с бескрайних райских лугов отвернулись сейчас от нас, закрыв в стыде и грехе лица и взоры ладонями. Милостивый Бог глух к немым молитвам. Но смотря на кровавый дождь и улицы, заляпанные потрохами, начинаешь задаваться вопросом: есть ли там, за облаками, Бог? Не напрасно ли труженики возвели эти темные своды церквей, во славу того, кто позволяет собственным детям пожирать друг друга? Охотникам не положено забивать голову такими мыслями, охотникам нужно служить свету и оберегать людей. Оберегать людей от самих себя. Какая поразительная ирония... Мои стоны теряются на фоне звука соприкосновения двух разгоряченных тел. Под напором плотского удовольствия, вперемешку с пламенем страсти, выдержка тает быстро. Сквозь толчки и боль прорывается чувство тепла и наполненности, дополняемые тяжелым вздохом. Запоздалая брезгливость теряется на фоне оглушающего, захватывающего душу и тело, удовольствия. Уткнувшись в чужую шею я шепчу что-то самому неведомое, молитвы или проклятья, уже не важно. Член выскальзывает из меня. Горячее семя медленно вытекает наружу, только в этот миг я ощущаю на себе грязь и скверну. -Может нам стоит обрести прозрение вдвоем? Устало прикрыв глаза я откидываюсь спиной на ледяной могильный камень, пытаюсь привести в порядок поток мыслей. Эта ночь будет очень долгой.