Забыл, чтобы вспомнить

Выступление прошло как-то пресно. Не хотелось признаваться самому себе, но всё Лазарев напортил, надо же было ему мимо них со Стасом именно в тот момент пройти! Да ну его, Влад решил, что не будет об этом думать, Лазарев его не касается, точно так же как и он его, и нечего было так смотреть, как будто бы… В гримёрку постучали, и, не дождавшись ответа, вошли. Лазарев, мать его. Ну что может быть надо?! А надо, как выяснилось, было много чего. Он сразу начал спрашивать, с кем это Влад стоял, совершенно не реагировал на вполне оправданную реплику, что к нему это не имеет никакого отношения, он подходил всё ближе и ближе, всё наглее и наглее смотрел, нёс какую-то чушь, что он не может поверить. Как будто бы его кто-то в чём-то пытался убеждать. Лазарев, казалось, уже собрался начать Влада в чём-то обвинять, как в открытую дверь его гримёрки ворвался администратор и, еле переводя дыхание, шумно начал радоваться, что он нашёл Лазарева, чей выход должен был быть следующим. Как только за ними захлопнулась дверь, Влад как можно быстрее собрался и уехал на вокзал, не важно, что его поезд должен был уходить только через полтора часа. Очень хотелось домой. Не получалось забыть. Никак, совершенно никак не получалось забыть про него. Снова и снова Влад проматывал в голове, словно плёнку, этот минутный разговор в гримёрке перед дурацкой солянкой. Он как бы видел себя со стороны и понимал, как жалко звучало это его «Не подходи! Не подходи, я сказал!» А что было бы, если бы он подошёл, если бы приблизился на два шага? Да что? Банально - они бы поцеловались, потому что, он видел, Серёжа очень хотел его поцеловать. А Влад не мог, не хотел. Боялся. «Не подходи» этот его дурацкий заевший рипит на все реплики Серёжи в ответ – глупо, а что оставалось, если хотелось, так хотелось заткнуться и дать подойти, дать высказать, всё выслушать и понять. Нет. Стас. Он лучше, он взрослый, он знает, как надо, с ним спокойнее. Не надо снова Серёжу. Серёжа, Серёжа, Серёжа… В груди сжимается при произнесении каждого звука этого имени. Черт с ним!!!!!!!! Один вечер, всего один чёртов вечер можно подумать о нём, можно вспомнить каково это – так любить человека. Влад подошёл к полке с дисками, наклонился к самому низу и извлёк из-под бесчисленных модных новинок старый, хорошо знакомый и порядком покорёженный футляр с диском «старой» Земфиры. Серёжа очень любил Земфиру. Но он почему–то почти стеснялся этого, ни разу не упоминал об этом в интервью, всё время повторяя, что любит качественную популярную музыку. «Не можем же мы сами говорить, что терпеть не можем то, что поём, - старался он втолковать Владу после фраз в интервью того про пристрастие к ледзепам. - Влад, ну пойми, ты же не обязан говорить, что любишь Бритни Спирс, тебе ведь не сложно сказать, что ты больше всего ценишь в музыке качество». Вообще-то Влад больше всего ценил в музыке смысл, но он понимал, что Серёга прав, и перестал потом уже говорить про привитые с детства вкусы. Но как-то не удобно было за все эти розовые слюни, и он стал после фраз про девушек, цветы и попсу показывать в камеру рокерскую козу. Смешно получалось. Только на фотографиях с Серёжей, где они так тесно прижимались друг к другу или заваливались один на другого – здесь козу показать не приходило в голову, потому что это была правда, это не казалось Владу чем-то недостойным восемнадцатилетнего парня, слишком наигранным или чересчур нежным. Серёже действительно нравилась Земфира, он знал почти все песни наизусть, постоянно её слушал, подпевал и уговаривал Влада, что «вот оно!». Всегда, когда они были вдвоём, на заднем фоне Земфира, она пела им, пела свои песни со слишком автобиографичными текстами, которые тут же становились для каждого прослушавшего точно такими же просто биографичными. И для Влада. Черт с ними, с этими хиппующими рокерами, Серёжа приходил, и Влад всегда позволял засовывать в свой центр Её. И так получалось, что Она всё про них знала. Но особенной для него была песня «Кто». Влад решил мучить себя до конца, он даже решил не растягивать эту пытку; он сразу же поставил в CDтюнер нужный альбом и, подержав палец на прокрутке, приготовился к тому, что сейчас запертые в глубине сознания чувства вылезут, они заставят вспоминать, хотеть увидеть, хотеть вернуться… :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::: Самым хорошим, близким, добрым и нужным человеком. Вот таким был всегда для Влада Серёга. Они были такими друг для друга, Влад чувствовал. Они были действительно друзьями, даже не потому что у них не было выбора – либо просто терпеть постоянное присутствие другого рядом, либо становиться ближайшими друзьями из-за того, что слишком часто и слишком подолгу им приходилось находиться вместе. Но Влад был уверен, что встреться они при других обстоятельствах, скажем, просто познакомившись в компании, будучи обычными студентами, они бы обязательно стали друзьями. Такими друзьями, которым больше никто не нужен. Эти отношения можно было с уверенностью назвать братскими. Они безоговорочно доверяли друг другу, говорили совершенно обо всём, могли есть одной ложкой и делили проблемы пополам. Да, но братья не целуются в губы. Всё получилось как-то неожиданно, и поначалу даже сложно было понять – это что-то вроде нового проявления ласковых доверительных отношений или это уже никуда не годится. Владу тогда не хотелось настойчиво расспрашивать, из-за чего на этот раз его отец так орал на Серёжу, конечно, лучше, если бы Серый всё рассказал, они смогли бы обсудить это, возможно, Влад даже смог бы чем-то помочь. Но не хотелось давить, хотелось просто быть рядом. Из своего соседнего гостиничного номера Влад услышал, как за его отцом захлопнулась дверь в Серёжин номер, а потом там включили телевизор и послышались какие-то незамолкающие посторонние звуки. Как только шаги отца были слышны уже где-то в конце коридора, Влад вышел из своего номера и без стука толкнул дверь в соседний. Так и есть – Серёжа лежит на кровати, закинув руку за голову, а другой щелкает на пульте кнопки, бездумно переключая каналы; пытается делать вид, что его ничего не беспокоит. На звук открывшейся двери Серёжа вскинул голову и, увидев Влада, как-то вымученно улыбнулся ему, он знал, что Влад всё слышал, поэтому не имело смысла притворяться. Он похлопал рядом с собой по кровати, и Топалов, осторожно улыбаясь в ответ, забрался на кровать рядом с Серёжкой. - Ну как тебе сегодняшний концерт? Мы так и не обсудили, - Серёжа выключил телевизор, отложил в сторону пульт и повернулся на бок, лицом к Владу. - Серёж, может, мне надо поговорить с папой, - всё-таки было невыносимо знать, что Серёже приходиться терпеть постоянную грубость его собственного отца, а он сам так просто остаётся в стороне. - Владька, всё нормально, давай не будем об этом, - он привычным ласковым жестом взъерошил топаловскую макушку и попытался снова заговорить на другую тему, - ты сегодня был таким молодцом на концерте, я боялся, всю песню придётся сначала начинать, музыки вообще не слышно было. Правда, ты очень здорово сегодня держался, - Серёжа не убирал руку от светлой растрёпанной шевелюры, водил по ней, запутываясь пальцами, казалось, эти движения его даже как-то успокаивают. - У них здесь в городе девчонки какие-то сумасшедшие, так орать, блин, я думал оглохну, - Влад улыбнулся и потёрся щекой о Серёжину ладонь, которая соскользнула с головы, было приятно, что Лазарев по крайней мере охотно болтает с Владом хоть о чём-то, а не просит оставить его одного, как уже бывало несколько раз после таких ссор. Но он такой расстроенный, а концерт и правда прошёл отлично. - Ну что ему могло не понравиться, из-за чего он так орал? Мы ведь с тобой всё делали вместе, почему он предъявляет свои дурацкие претензии только к тебе?! – не получилось сдержаться. - Ты же знаешь, он считает, что я за всё отвечаю, а ты делаешь как я скажу. Владюш, пожалуйста, я не хочу про это, – Серёжин грустный взгляд больше всего расстраивал, Владу действительно хотелось поговорить про выступление, но он видел, что Серого это совсем не интересует. Неужели Влад сейчас уйдёт, а Серёжа будет лежать здесь и думать про всю эту ерунду один. Топалов уже собрался было сказать что-то… - Давай просто обнимемся, - Влад улыбнулся и потянулся к Серёже, чтобы крепко-крепко его обнять и дать понять, что он с ним, здесь, и всё будет хорошо. Ничего такого необычного не было для них в этом объятии, крепком мужском дружеском объятии, ничего необычного в нежных поглаживаниях пальцев по щекам, в том, как Сережа медленно прошёлся по овалу его лица, потом отнял голову от плеча Влада и приблизил губы к его лицу, едва касаясь, прошёлся лёгкими поцелуями по лбу. Влад счастливо улыбался в Сережиных объятиях, подставляя щёки, закрытые глаза и подбородок этим приятным, заботливым коротким поцелуям. Возможно, не все братья позволяют такое проявления чувств друг к другу. Возможно, просто не все в нём нуждаются. Им это было действительно нужно. В течение месяцев, когда были долгие, выматывающие репетиции и гастроли, только они были друг у друга, и только друг от друга они могли получить чувство тепла, так необходимого для каждого. Эти редкие физические контакты проходили как обмен человеческим теплом, чувством взаимной нужности и заботы, или, как это было сейчас, как сеансы успокоения. Серёжа оторвался от хорошо изученных родинок и, отстранившись, заглянул в распахнувшиеся глаза Влада. Лазарев переводил взгляд от улыбающихся глаз к не тронутым им губам. Губы, глаза, губы… глаза… губы… Казалось бы, слишком маленькое расстояние, чтобы уловить, как мечется взгляд – всего каких-то несколько сантиметров, но зрачок всё равно делает заметное движение: пробегает от тёплых карих глаз с мягкими пушистыми ресницами (он точно знает, что они именно такие), спускается от покрасневших от усталости уголков глаз к переносице, слегка задевает кончик носа и, наконец, сбегает к треугольнику в середине верхней губы и останавливается на нижней… Потом опять вверх. Это доли секунды и очень небольшое расстояние, но всё-таки Влад замечает движение Серёжкиных глаз. Ответный взгляд уже перестаёт быть улыбающимся - Влад сосредотачивается и пытается понять, что означает… точнее, он пытается понять, верно ли он думает, что… - Ты не против? - тихо-тихо шёпотом спрашивает Серёжа, всё так же переводя взгляд от губ к глазам, уже дольше задерживаясь на губах. - Нет, - одними губами отвечает Влад. Серёжа медленно преодолевает расстояние между их лицами и слегка дотрагивается до мягкой, нежной кожи чужих губ. Влад не спешит делать ответные движения, наоборот, он замирает и ждёт. Может, Серёжа сейчас также осторожно поцелует его несколько раз, как до этого касался щёк, носа и лба. Он немного, совсем незаметно приоткрывает глаза и видит совсем близко Серёжино лицо, его глаза с опущенными веками и ощущает вместе с лёгкими поцелуями на губах его тёплое дыхание. Больше подглядывать не хочется. Ощущение лёгких поцелуев сменяется ощущением более откровенных движений губ, которые хотят раскрыть его собственные и сделать поцелуй, наверное, теперь уже точно настоящим. Странно и непривычно так чувствовать Серёжу, ощущать его губы, влажность его рта, чувствовать его вкус. Медленные, робкие движения языков, приятное ощущение, когда Серый мягко обхватывает нижнюю губу, и Влад чувствует уже что-то новое, приятное и очень нежное к Серёже, к его объятиям и этим поцелуям. Они оба не пытаются стараться, чтобы показать, чему научились за свой небольшой юношеский опыт, им просто приятно чувствовать губами друг друга, и они продолжают медленные ласки. ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::: Она пела. Совсем и не думая хоть чуть-чуть пожалеть его и подождать с этим куплетом: Сколько уже прошло, Сколько ещё пройдёт… И мне без тебя тяжело. Просто давай дружить, В губы давай дружить, Я буду твоим НЛО… У музыки есть поразительное свойство. Она может переносить узнавшего знакомую мелодию в тот самый момент, когда эти звуки были услышаны впервые. Но это срабатывает только тогда, когда сопровождением к мелодии являлись особые обстоятельства. Грустные, счастливые или романтичные – это неважно, главное, что с человеком происходило что-то особенное в этот момент. Влад невпопад вспомнил, как часто в слезливых американских мелодрамах стоит только рассорившейся паре проживших вместе десяток лет супругов услышать какую-нибудь дурацкую мелодию восьмидесятых, Она восклицает «Джим, это же была наша песня! Ты помнишь?». Глупо, дурацкие американские банальности. И, конечно же, Он вспоминает, приглашает её на танец, прямо как в вечер их первого знакомства или во время танца невесты и жениха на их свадьбе, и они мирятся… Тошнотворная голливудская романтика. Но ведь, правда – это действительно необыкновенное чувство, услышать ту самую, особую песню. Впрочем, да какая теперь разница, почти со злостью подумал Влад, Он сейчас не появится, не сядет рядом, не будет подпевать этим глупым словам. Не будет со смехом уговаривать дружить в губы, как это было тогда… :::::::::::::::::::::::::::::::::::: На следующий день после тех нежных, ласковых, восхитительных поцелуев было непривычно, как раньше, просто смотреть Серёже в глаза, когда он что-нибудь говорил. Было вообще всё непривычно, и непонятно, как теперь им общаться. Может быть, это был только один такой вечер, просто Серёже нужны были его, Влада, губы, чтобы лучше почувствовать его поддержку? Ерунда какая-то. Серёжа и так прекрасно знал, что Влад его всегда поддержит, для этого не обязательно проверять, согласится ли он с ним целоваться. Топалов пытался украдкой смотреть на Серёжу, стараясь найти ответ. А когда Серый замечал его беглые взгляды, то даже не пытался спрятать глаза или делать вид, что вчерашний вечер не закончился как-то по-особенному. Наоборот, он ловил стеснительные Владькин взгляд и просто улыбался ему. Пожалуй, только эти их взаимные, почти незаметные окружающим улыбки, говорили Владу: «Нет, тебе это не приснилось. Вы вчера с ним целовались в губы». От этих мыслей пробегали мурашки. Хотелось снова целоваться? Да, в губы… Не получалось сосредоточить мысли на словах песен, на музыке, на лицах поклонниц, да и как могло уже так же интересовать всё это, по сто раз пройденное, если вчера вечером они с Серёжей, ох… Влад уже был в своём номере и думал, что, наверное, пора бы укладываться спать, старательно борясь с ожиданием чего-то. «Наверное, того, что сейчас стучится в дверь» - подумалось ему, когда в дверь и вправду постучали, а после его осторожного «Да» вошёл Серёжа. Он вошёл как обычно, ведь ничего особенного в том, что он зашёл к Владу перед сном обсудить очередной концерт, просто поболтать, обняться, поце… Влад мысленно себя пнул. - Привет, - Серёжа произнёс это так, как будто бы они увиделись первый раз за этот день. У Влада не получилось ничего ответить, ему показалось, что ответное «привет» прозвучало бы глупо, он смог только улыбнуться и подвинуться с середины кровати, освобождая Серёже место, когда тот сел на краешек, без умолку болтая про сегодняшний концерт, про кучу белых роз, которую охранники передали в его номер, а он их лучше отдаст Владу, если он, конечно, хочет. - Хочешь? Изучая во время Сережкиной болтовни рисунок покрывала, Влад вдруг понял, что не один он неуверенно себя чувствует. Да ну и что, что Серёжа старше! Он старше всего на два года, а не на два века. Он ведь тоже не знает, боится; этот его льющийся поток слов про сегодняшний день – это ничего не значащий для него разговор, слова, которыми он пытается ослабить напряжение между ними, он тоже очень хочет понять, услышать Влада. Когда эта взрослая, своевременная мысль посетила его, он поднял уверенный взгляд на Серёжу и, улыбнувшись выражению растерянности на его лице, ответил кивком на дурацкий вопрос про розы. - Правда? – неужели стоило уточнять желание Влада получить пару лишних букетов, нет, Серёжа должен быть уверен, что он не ошибётся, что Влад действительно не против… Они снова целовались. Боже, как же это было хорошо. Мягкие, неторопливые, глубокие и очень нежные поцелуи. Влад не мог точно сказать, сколько они целовались тем вечером. Может быть час, два, три, об этом не думалось, вообще ни о чём постороннем думать не получалось. Только когда Серёжа в очередной раз оторвался от его губ, чтобы дать им обоим секунду перевести дыхание, а потом вдруг сказал, что ему пора к себе, Влад как будто бы вынырнул из полудрёмы. Но ведь он же видел, как у Серёжки горели глаза, они стали у него тёмные-тёмные, и не было похоже, что ему надоело целоваться, ведь он же наоборот стал ещё сильнее прижимать его к себе, так приятно водил губами по шее и жадно целовал его губы. Неужели ему так хотелось пойти спать? Только на следующий, точно такой же вечер, когда Серёжа снова пришёл под каким-то очередным предлогом, Влад понял, каково это, когда после этих их головокружительных поцелуев начинают гореть щёки, губы уже не слушаются и начинают быстро блуждать по Серёжиному лицу, пробегать по шее... Конечно, у обоих стоял. И сложней всего было не дать расстегнуть, точнее не позволить себе разрешить расстегнуть до конца рубашку и запыхавшимся голосом вдруг сказать, что им же завтра рано вставать, нужно срочно укладываться спать. Серёжа соглашался, и они, блестя друг на друга ошалевшими от возбуждения глазами, целовались на прощание, и Серёжа уходил в свой номер. Это была самая странная и сумасбродная неделя для них обоих. Ни намёка, ни жеста за весь день, который выдал бы их, выдал бы, как они хотят прикоснуться, как они ждут, наконец, вечера, когда поклонницы разойдутся из-под их окон, вся администрация группы разбредётся по своим номерам, и они смогут долго-долго целоваться, лёжа в обнимку. Уже было неважно, кто первый к кому приходил, кто первый целовал. Кажется, важным уже становилось только, кто говорил дурацкое «пора ложиться спать». После нескольких таких вечеров у Влада уже совершенно не получалось сделать это первым, ему совсем не хотелось, чтобы Серёжа вообще уходил или уходить самому, но он по-прежнему убирал от себя Серёжины руки, если они соскальзывали слишком низко или пытались забраться под футболку. Серёжа понимал. Он вдруг резко отодвигался, потом, бывало, притягивал Топалова к себе почти за шкирку для последнего поцелуя и, оставляя довольно улыбающегося Влада в тёмном номере, уходил к себе. Влад потом часто думал, а что, если бы им неожиданно пришлось бы в тот момент вернуться в Москву, и тогда не было бы соседних номеров, дней, когда они каждую секунду рядом и, наверное, тогда не было бы той ночи. Они оба понимали, что эти их поцелуи всего лишь игра. Правда, опасная, из разряда Джуманджи, раз уж начал, то нельзя остановиться. Не получится остановиться. Той ночью Влад просто позволил Сережиным рукам всё, что они хотели. Серёжа, будто не веря, нашёптывал Владьке на ухо, что он обещает быть нежным и осторожным. - Я знаю, Серёж, - также тихо шептал он в ответ, проводя по Серёжиному лицу ладонью, заглядывал в его счастливые глаза и снова шептал: - Я тебе верю, - он собирался позволить Серёже той ночью всё… ::::::::::::::::::::::::::::::::::