Предельно честно

Застегни пиджак, сделай глубокий вдох. Моргни. Вдохни, выдохни. Делай то, что должен. Без лишних слов, по возможности. Это то, что Уэсли делает лучше всего: следует приказам, сжимая нити своей безграничной преданности, натягивая их, чтобы Фиск был уверен: он всё ещё здесь, и ничто не способно разорвать связь между ними, он скорее пожертвует своими пальцами, чем позволит кому-то еще воспользоваться ножницами или ножом. Прежде он работал на другого человека, обладающего силой и властью, подобной электрическому току, пробегающему по кончикам пальцев. Во время одной из деловых встреч, Фиск заметил его. Он подошёл к Уэсли и с подкупающей прямотой сказал ему, что тот напрасно тратит своё время и свои исключительные способности на человека, который через год станет никем. Фиск не просил, не заставлял, не обещал золотых гор и решения всех проблем, но было что-то в его голосе, что-то в его манере стоять близко, но не слишком близко и говорить тихо, тщательно подбирая слова, что Уэсли всё-таки угодил в театр кукол Фиска: невидимые нити опутали его по рукам и ногам, и он не смог бы вырваться, даже если бы попытался. Сказать по правде, Уэсли уже упаковал свои вещи и собирался отправиться домой или куда-нибудь ещё - куда угодно. Этот город заползал под кожу, и каждую ночь невыносимый зуд вынуждал его расчёсывать её до крови, чтобы хотя бы попытаться заснуть - он больше не мог этого выносить. Город, словно дым, проникал в лёгкие и оседал копотью в альвеолах. Он остался из-за Фиска. Он позволил городу оплести себя ядовитыми лозами и прорасти в грудную клетку. Потому что Фиск хотел его. - - Уэсли считает в тишине (один, два, три, четыре и т.д.) всякий раз, оставаясь наедине с Фиском, главным образом, в машине, когда они сидят лицом друг к другу. Он считает и знает точно, что на самом деле означает их тридцатисекундное невербальное общение или четырёхсекундная пауза, отделяющая один приказ от другого, или десятиминутное разглядывание из окна разрушающихся городских строений. Раз, два, три, четыре, пять... Счёт замедляется в его голове, сопровождаемый лёгким постукиванием пальцев по бедру. Просто числа никогда не были его сильной стороной - он складывал и вычитал по пальцам, пока благополучно не добирался до двадцати. И двигаться так сквозь минуты, полагаясь лишь на свой голос, было, словно осторожно ступать по высохшей поверхности озера, стараясь не угодить в трещины. Прошло пять минут или шесть? Каким-то образом ему всегда удавалось определить это. Между пятью и шестью была целая пропасть. - - Он совершил так много вещей, которыми не гордился бы прежний Уэсли. Прежнего Уэсли мучили бы сомнения, прежний Уэсли по вечерам пытался бы забыться за бутылкой ликёра. Он оставил эту старую версию себя далеко в прошлом, и избавиться от воспоминаний оказалось на удивление легко - будто покромсать на мелкие кусочки бесполезную кредитку. Лишь однажды, в одну из тех долгих ночей, когда усталость, навалившаяся за день, достигает своей наивысшей точки и начинает стирать границы между деловым и интимным, Фиск спросил: что он делал, кем он был прежде? "До нас", - сказал он. Уэсли засмеялся - так, как, наверное, умел смеяться только он: с осторожной деликатностью, не допускающей сомнений в том, что он смеётся над сутью вопроса - не над самим Фиском. Он никогда не смеялся над Фиском. Никогда. "Не стоит говорить об этом", - произнёс Уэсли, закрывая тему. - - "Ты сделал бы для него всё что угодно?" "Да", - Уэсли ответил бы не задумываясь. Это чистая правда. Он сделает всё. Всё что угодно. "Ты бы умер за него?" Возможно, он бы задумался, но лишь на мгновение. "Да", - ответил бы он. Предельно честно. - - Он не любит его - ему нравится говорить себе это. Я не люблю Уилсона Фиска. И всё же это любовь. Возможно, не совсем в привычном понимании этого слова. Он не мог представить себя засыпающим в его постели, их - вместе готовящими завтрак по утрам, Фиска - прикасающимся к нему с нежностью. Но не существует иного слова для этого странного чувства, заставляющего всё внутри сжиматься, когда Фиск хотя бы ненадолго задерживает на нём взгляд. Есть лишь одно слово, способное объяснить, почему он делал то, что от него требовалось, почему он прошёл все эти мили по тонкому льду и ни разу не оглянулся назад, почему он готов был рисковать своей жизнью, лишь бы дать Фиску несколько минут покоя, почти невозможного при их образе жизни. Это должно было быть любовью, потому что ничем иным быть не могло. - - Застегни пиджак, сделай глубокий вдох. Моргни. Вдохни, выдохни. Делай то, что должен. - - "Ты бы умер за него?" "Да", - думает он в тот момент, когда пули пробивают его грудь и разрывают в клочья лёгкие. "Честно?" "Предельно". И эта мысль - последняя в его жизни.