Мугивара умеет ждать

Ло никогда не смеялся. Луффи доводилось видеть его усмешку и даже улыбку, смущенно-робкую, мелькнувшую на его губах, как искра – как искра, румянцем осветившая его скулы и тут же исчезнувшая, но оставшаяся в памяти Монки Ди навсегда. Луффи нравился его смех, тот самый, который ему никогда не доводилось слышать – нравился заочно. Не могло быть так, чтобы Траффи просто не умел смеяться, Мугивара все знал. И он любил его смех за потенциальную возможность быть, за сокровенность и девственность, за то, что он был скрыт где-то там в самом Ло, под его татуировкой, под кожей и мышцами, где-то, куда не достать ни руками, ни взглядом. Трафальгар привыкал к небу и морю. Субмарина показывала ему воду в разрезе и изнутри, а потом, двигаясь к Дресс Розе на корабле, хирургу, слишком поглощенному составлением идеального плана, было не до морей и небес. Но теперь, когда он вдруг понял насколько легко можно дышать, не коптя себя в соках желчи и ненависти, его глаза отражали всепоглощающую синь. Ло было очень легко прочитать. Накинутый на его голые плечи плащ, залатанный и постиранный, развевал по ветру пустыми рукавами, хлопал, аплодировал тканью, а врач, не шевелясь, часами смотрел вдаль, выискивая землю острова Зоя. Луффи хотелось подойти к нему и обнять, со всей дури хлопнуть по его по-прежнему слишком напряженной спине, но Монки Ди держался поодаль. В глазах у Трафальгара поселилось восхищение, но стоило подойти к нему ближе, он его прятал, скрывал половину лица тенью от козырька кепки, и Мугивара старался ему не мешать. И, когда на лице врача поселялось это хрупкое, не привычное его амплуа выражение, отходил в сторону, чтобы позволить ему раскрыться, расцвести во что-то новое, более яркое и сильное, и укорениться добром в привыкшей блуждать среди темени жестокой жизни душе. Ло менялся. Его освобожденный и очищенный от прошлого мир расширялся, расширялся с бешеной скоростью, и Хирург Смерти впервые видел перед собой новые горизонты. И новое небо и новое море тоже, само собой. Трафальгар стал свободен от ненависти и мести, и Монки Ди не мог себе и представить тонны этого груза, что спали и облегчили его плечи. Трафальгар стал свободен, и Луффи хотелось, раскинув руки, проорать об этом на весь мир. Но право этого принадлежало Траффи, а он себя в этом порыве сдерживал – Мугивара не верил, что это может оказаться не так. Ло поджимал губы, и не выдохнутый крик распирал изнутри его грудную клетку, как будто врач проглотил надутый воздушный шар. Ветер плевал в паруса морской солью, ее взвесь в воздухе вместе с брызгами воды оседала на коже, но слабым и разнеженным Луффи делало совсем не это. Трафальгар смотрел верх, как окрепшая, оправившаяся после того, как ей перебили крылья, птица смотрит в небо и не верит, что снова способна летать. Это все было вопросом времени, когда хирург решится и шагнет, сделает первый взмах и взмоет в небо, когда он сможет смеяться и не беспокоиться ни о чем. Монки Ди умел ждать и заранее и непоколебимо любил смех Ло. И он был готов целовать Трафальгара в горло, в предвкушении рождения этого чуда, но, опасаясь спугнуть, не приближался. Да, будущий Король Пиратов наблюдал за союзником из-за угла.