Холодные камни Арнора (16) //О Кольцах Власти и разных Эпохах//

Волны. Тихие волны. Едва слышные. Шелест одежд. Шепот голосов. Почти бесшумные шаги. Волна за волной, они уходили: по одному и несколько. Эльфы и редкие люди. Осторожно, словно полную до краев чашу, неся светлую печаль прощания. Их было… десятки? сотни? – но почти каждый шел один. Не задеть другого. Не потревожить его хрупкий мир. Не нарушить тот светлый образ ушедшего друга, который сейчас – в последний раз и на века вперед – создается в сердце оставшегося. Волна за волной, они уходили тихо. А многие стояли, глядя в спокойно дышащие волны залива Лун, еще связанные незримой нитью с кораблем, которого уже было не различить даже эльфийскому взору. Солнце зашло, но пока было светло. Когда стемнеет – надо будет возвращаться в сегодняшний день. Но пока горизонт ясен – можно быть во дне вчерашнем, быть с тем, кто оставил тебя, но с кем ты всё еще не можешь проститься. Хотя корабль уже далеко. …хотя корабль уже в другой судьбе. …уже там, где нет никакой судьбы. Волна за волной. Идущие прочь из Гаваней не поднимали глаз на тех, кто смотрел на запад. Словно виноваты в чем-то. Словно прося извинений, что их печаль разлуки не так глубока. Молчали и фалмари. Ни звука флейты или арфы. Не нарушить тишины. Только вздохи моря. Волна за волной. Взгляд. Не прикоснуться рукой, не потревожить словом. Но дотронуться взглядом – осторожным и вежливым. Гаэлин. Этот юноша умеет смотреть – почтительно, настойчиво и скромно разом. Юноша? Сколько тысяч лет Гаэлину, если за те без малого семнадцать веков, что вы знакомы, он не изменился ни лицом, ни нравом? Как давно он спрятался от судьбы в этой раковине облика почти мальчика? Юность и слабость – надежная броня… как давно ты надел ее, вечный слуга Кирдана? Эпоху назад? Две? Три? От Куйвиэнен? Хэлгон глубоко выдохнул. Надо идти. Надо жить дальше. Ждет лорд. И чего-то хочет… Нолдор вопросительно приподнял бровь. – Владыка Кирдан просит тебя придти, – с легким поклоном произнес Гаэлин, – в Беседку Ветров. Хэлгон менее всего ожидал такого места для разговора. В октябре Беседка Ветров обычно принадлежала тем, в честь кого и звалась, – пронизывающим северо-восточным ветрам и дождю. Но последние дни было ясно и тихо, словно лето решило вернуться. На столе горел небольшой масляный светильник под слюдяным узорным абажуром. Почти стемнело. – Владыка? – Ты быстро пришел. Я думал, Гаэлину придется дольше звать тебя. – Почему сюда, владыка? – А разве ты не любишь эту беседку? Нолдор усмехнулся: – Люблю? В ней я испытал больше мучений, чем в любом другом месте Средиземья! У меня было легче на сердце, когда я спускался в тролльи пещеры и входил в логова орков, чем когда поднимался сюда! – Надеюсь, ты шутишь. – Отчасти нет. Легче выслеживать тварей, чем облекать чувства в слова и отдавать слова листу. Гораздо легче. Кирдан ответил сдержанным кивком. – Я звал тебя, Хэлгон. – Я слушаю, владыка. – Я звал тебя, чтобы не говорить, а показать. И, может быть, не только показать… Подойди ближе. Тот повиновался. Кирдан протянул сжатую руку к светильнику, перевернул ладонью вверх и медленно раскрыл пальцы. Сверкнули грани – и словно свет засиял в каждом из них. Сапфир, адамант и рубин. Три Кольца. – Они?! Кирдан опустил веки, подтверждая. – Можно?! – Можно – что? – Потрогать. – Бери. Кирдан положил Кольца на стол. – Вы, нолдоры, любите драгоценности. Играй, – он усмехнулся, садясь в высокое кресло. Хэлгон не слышал его. – Я и помыслить не мог, что прикоснусь… Работы Келебримбора покоряли не хитросплетением узора, а благородной простотой. Сдержанность и сила была в каждом изгибе линий, сила, которая не нуждалась в том, чтобы подчеркивать себя. А камни… огонь светильника играл на их гранях, и Хэлгону всё казалось, что кристаллы оживут, засияют собственным светом… вот уже, вот уже почти… но нет. Лишь отраженным. – Они… – он посмотрел на Кирдана, мучительно ища замену тому слову, что вертелось у него на языке. Слову «умерли». – Их сила иссякла, – кивнул владыка Гаваней. – Это теперь только древние кольца. Красивые, прославленные, но всего лишь украшения. Нолдор горько вздохнул. Взял Нарья, поднес к свету, заставляя рубин затеплиться хотя бы иллюзией жизни. Стемнело. За арками беседки простиралась темно-серая осенняя ночь: ни звезд, ни месяца. Огни Гаваней отсюда были не видны, и только света, что пламя лампадки и отблески на кристаллах. Живой огонь и огни умершие. Лицо Кирдана бесстрастно, как морская гладь. – Владыка, позволь спросить. Почему Нарья? Почему не Нэнья было твоим? Не Вилья? – Воды у меня достаточно и без Кольца. По его тону Хэлгон понял, что Корабел шутит. Нолдор сел напротив, готовый слушать.

Отблески минувшего

Ты помнишь Олорина, Хэлгон? Я не о Гэндальфе, я о том майаре, что прибыл из Валинора когда-то. О том добром мечтателе, готовом сострадать всему миру. Беспредельная доброта. Беззащитная доброта. Я отдал ему Кольцо, чтобы его мечты обрели силу. Ибо нет ничего добрее огня – согревающего, но и нет ничего опаснее огня – жгущего. Кто сейчас поверит, что Гэндальф – победитель балрога, Гэндальф, нашедший способ сокрушить Саурона, – это тот светлый мечтатель Олорин! Я сам с трудом верю в это. Я знал, что делаю, отдавая ему Кольцо, но я и предположить не мог, что перемена будет столь разительна. Я знал, что делаю, потому что видел, насколько Оно изменило меня самого. Вспомни Первую Эпоху, Хэлгон. Я сам не вступил ни в одну битву, если только она не подходила к моим стенам. Но я предпочел сдать Бритомбар и Эгларест, укрыться на Баларе – лишь бы уберечь мой народ. Вспомни, как я перепугался, узнав о Резне в Альквалондэ, и послал гонца Тинголу… да, именно тогда он и запретил эльдарам говорить на квэнья. А, так ты не знал, от кого Тинголу стало известно… да, вот этот злобный клеветник, сидит перед тобой. Я не был труслив, Хэлгон. Я был осторожен. И превыше всего ставил тихую жизнь моего народа. Там, где народ Тингола погиб, несмотря на Завесу Мелиан, – мои фалмари уцелели. Кроме тех, что сами рвались в ваши битвы с Морготом. А теперь спроси, какая сила могла заставить самого осторожного из правителей Белерианда вступить в Последний Союз и не просто послать войска, но и биться на склонах Ородруина самому? Вот она, эта сила. Вернее, ее оболочка. Лежит на столе. Да, Хэлгон, я понимаю, тебе больно слышать, но это так: того, прежнего Кирдана никакие бы мольбы не убедили послать войско в битвы Арнора. Тот Кирдан сказал бы, что беды людей должны отводить мечи людей. Ну и что, что Кольца у меня тогда уже не было? Оно пробыло со мной достаточно, чтобы я стал другим. Оно заставило этого моллюска выбраться из своей ракушки… А эти… Нэнья дало Галадриэли мудрость и силу, о которой та мечтала. Ты же слышал о разрушении ею Дол Гулдура? Я не удивлен. А Вилья сделало Элронда подлинным владыкой. Его с охотой признавали те, чей род никак не ниже… Гил-Галад? Гил-Галад… я помню его мальчиком, Хэлгон. Он был мне как сын. Это был истинный король. И Кольцо было не нужно. Изо всех нас оно изменило его всего меньше. Но я еще не всё рассказал о Нарья. Ты же видел вчера этих полуросликов. Ты знаешь, что они сделали. А теперь задумайся, Хэлгон: насколько этот тихий и мирный народ похож на моих фалмари? Да, насколько возможно сравнивать эльфов и смертных. Но ведь похожи! Веками жить себе в глуши, вдалеке от судеб мира – и вдруг..! Тебя это не удивляет? Уже не удивляет? Вот и меня. Когда я отдавал Кольцо Олорину, я знал, что поступаю правильно. Но я не мог предположить… Хэлгон взял Вилья, наклонился к светильнику, долго в молчании рассматривал Кольцо Воздуха. Положил на стол, неловко стукнув им по столешнице. Кирдан вопросительно взглянул на него. – Такой простой ответ на вопрос, – грустно усмехнулся нолдор, – вопрос, который приводил меня в ярость все эти годы. Владыка Гаваней молчал. Выжидательно. – Я спрашивал себя, как мог он – потомок Финголфина, противостоявшего Феанору и бросившегося на бой с Морготом, Тургона, превратившего свой город в ловушку для драконов Врага, Эарендила, презревшего все разумные слова о недоступном Западе и прошедшего через воды, где гибли корабли нехудших мореходов, – какая сила заставила его отречься от дерзкого и гордого нрава своих предков и запереться в расщелине… – …ставшей Последним Домашним Приютом для многих. В том числе и для дорогих твоему сердцу дунаданов. Хэлгон молча кивнул. Добавил: – Да и я сам спал там спокойно, как нигде. Кирдан сцепил изящные пальцы: – Тебе рассказать о знаменосце Гил-Галада? О том, как он рвался в битву едва ли не больше своего лорда? О том воплощении дерзкой гордости нолдор, которую ты так ценишь? – Теперь я знаю это сам, владыка. Поздно рассказывать. Если бы ты мне рассказал об этом хотя бы вчера! – Вчера? – усмехнулся Кирдан. – Ну представь: вчера Гаэлин сообщает тебе, что я хочу с тобой говорить. И что бы ты ему ответил? А? Нолдор опустил голову. Но Корабел произнес неожиданно мягко: – Я не рассказал тебе об этом раньше по очень простой причине. Потому что я узнал об этом только сегодня. От тебя. – Что?! – Хэлгон, ты воин нолдор, а я правитель. Каждый из нас ценит тот образ действий, который подходит ему самому. Когда Элронд рвался в бой, искрясь отвагой, я старался не замечать его, как человек в июне отмахивается от комара. Когда же после победы, что была страшнее иных разгромов, Элронд стал помогать тем из эльдар, кто не шел под власть гордеца Трандуила, кто был слишком прост, чтобы приблизиться к исполненному древней мудрости Келеборну, кто слишком любил ваши холмистые равнины, чтобы придти ко мне или в Линдон, – когда Элронд стал помогать им, когда он, не возведя стен и башен, создал Дом, что был надежнее всех крепостей… тогда я радовался каждой вести из Ривенделла, и думал, что в сердце Эльфинита отвага уступила место мудрости. Я считал, что это возраст, опыт, след войны… Я не думал о Кольце. Хэлгон переложил Кольца на столе: – Нарья воспламенило твой дух, а Вилья утишило его… – Сколь мне известно, то же произошло и с Галадриэлью. Она сменила гордость на мудрость. Но ты ценишь гордость, а для нас, фалмари, она – вроде болезни, привезенной из-за моря. Нам не понять друг друга. – Отчего же, владыка? Именно нам друг друга и понять. Скала веками стоит неколебимо, но однажды она обрушится с ужасающим грохотом. Вода вовсе не имеет своей формы, но, просачиваясь сквозь малые щели, она сохраняет себя там, где рухнули горы. Владыка, мы столько веков знаем друг друга, и нам легко понять, – он посмотрел в глаза Кирдану, – как глубока и непреодолима пропасть меж нами. Кирдан негромко рассмеялся: – Ваша нолдорская гордость прекрасна, как гроза. Дальняя. Теперь рассмеялся и Хэлгон.