Дурь

Впервые Лип видит ее за универом — она выдыхает дым в лицо незнакомого старшекурсника и облизывается так, что парни по близости разбегаются по туалетам. Ему кажется, что его наебали — она до того похожа на Карен Джексон, что зубы сводит и сердце долбится сквозь ребра не то для того, чтобы разбить ей лицо к чертям, не то для того, чтобы вцепиться в нее каждой клеточкой и больше не отпускать. Ее зовут Эффи Стонем, он узнает это пятью минутами позже у того самого старшекурсника, глядя ей вслед. На следующий день он понимает, что она не Карен, — глаза слишком яркие, из таких, которые взглядом обжигают душу и впечатываются в нее намертво, и голос слишком низкий, ее шепот дробит кости и плавит внутренности. У них с Карен одна аура, и от этого хочется лезть на стену. Он цепляет ее после пар, вылавливая во дворике. Она курит «Парламент» и насмешливо ему улыбается, а он говорит, что она дико напоминает ему одну знакомую. Возможно, поэтому он предлагает ей выпить пива, а возможно, и потому, что девушки с ноткой социопатии и тонной похуизма в характере — самая лучшая в мире дурь. С такого наркотика не слезть, уж Лип-то знает, и он лучше будет закидываться, чем подыхать от ломки. — Тебе не нужны проблемы, Лип, — у его имени на ее языке сладкий привкус, а губы так заманчиво приоткрыты, что Лип невольно облизывает свои. — Моя жизнь — одна сплошная проблема. Не обольщайся, думая, что ты можешь сделать хуже, — бросает он; просто хуже — не то слово, думает Лип, ты можешь убить меня нахер, сломать так, что в жизни никто не соберет, но просто сделать хуже? Нет, не тот случай. — Я разобью тебе сердце, — говорит она и глядит на него испытующе своими аквамариновыми глазами, которые душу наизнанку выворачивают. — Какое сердце? — вызывающе спрашивает он, не отводя взгляда. Тем же вечером он имеет ее в своей комнате, наглухо закрытой для всех, кто пожелает сдать его за употребление (Эффи иначе как наркотиком и не назовешь). Она сладко стонет, царапает его спину и выгибается так, что Лип боится ее сломать. Они кончают одновременно, она слизывает капельку пота с его щеки и соскальзывает с кровати, передвигаясь в темноте бесшумно. Лип закрывает глаза на мгновение, а когда открывает, комната пуста, и только валяющаяся на полу зажигалка да задыхающийся Галлагер служат указателями недавнего присутствия здесь Стонем. Она возвращается через пару дней, улыбается так игриво и беззастенчиво, не оставляя и шанса остаться равнодушным. Он отдает ей зажигалку и вместе с тем сердце — вот так вот сразу, без прелюдий и раздумий. Такие девушки — его слабость. Перед ними он выстелит по грязи ковер из собственной кожи и потушит пожар в их доме своей кровью, что уж говорить о каком-то покоцанном сердце. В ее взгляде светится равнодушие, и Галлагеру прямо не терпится вытрахать его из нее, да так, чтоб она орала. Каждый раз, когда она уходит (а она не остается никогда) Лип бьет себя в грудь, словно проверяя, насколько там все фурычит. Ее ведь не вытравишь из грудины ни таблетками, ни ненавистью, она, как до нее Карен, впиталась в его нутро и скребет по нему когтями, будто щекочет, на деле заставляя корчиться в муках. Самое паршивое — что он рад и даже не пытается сопротивляться. Когда она исчезает, облизнув на прощание губы, Лип разобран до основания и схож с фундаментом для Лего, что подарили Лиаму. Выдыхая дым в антрацитовое небо, Эффи поглаживает его сердце, спрятанное за пазухой, и насмешливо улыбается.