Тонкая грань

      Когда людям страшно, они тяжело дышат, кусают губы, стучат зубами, постоянно оборачиваются — нервничают. Всего лишь нервничают, ведь это всё пройдёт, всё закончится и станет как прежде…       Когда людям очень страшно, у них подкашиваются ноги. Страх так сковывает тело, что сил даже оглянуться просто физически не хватает. Разум затуманивается, сами люди либо полностью немеют, либо кричат, пока не сорвут глотку.       Но когда человека окутывает настоящий ужас, становится всё равно, живёшь ты и ли умираешь — даже это понять сложно. Человек остаётся под властью примитивных инстинктов, которые твердят: «Живи». Даже если не хочется. Лишь только благодаря этим «чужим» мыслям в голове он продолжает существовать в этом мире.

***

      Она шла. Она не знала, сколько прошло времени, она не помнила ничего, даже собственного имени. Всё, что было в памяти, вмиг исчезло, оставляя после себя гнетущую пустоту.       Она шла. Шла, будто запрограммированная машина, формальный исполнитель, управляемая кем-то, пустыми стеклянными глазами с огромнейшими зрачками разглядывая почти не меняющуюся картину леса. Леса, в который она неизвестным образом попала, и в такой же степени неизвестно, выберется ли она оттуда. Живой.       Тишину нарушал шелест засохшей травы и хруст разбросанных повсюду веток, по которым она шла изорванными в кровь босыми ногами — ботинки, как и сумка с вещами, и лёгкая курточка оставили хозяйку при её последнем падении со склона в глубокую яму. Катившись вниз, она растеряла всё… включая надежду и веру в спасение.       Она перестала поднимать глаза вверх — всё равно ничего не менялось. Такие же громадные сухие голые стволы деревьев, устремившие верхушки в непроглядную высь неба, нависавшим над лесом тёмно-серым и тяжёлым полотном. Казалось, вершины одномастных деревьев изо всех своих нечеловеческих сил удерживали над землёй это полотно, и если сухие стволы сломятся, тучи так и рухнут вниз, делая лес ещё более безжизненным. Хотя куда уж дальше?       В руке она сжимала несчастные клочки бумаги, которые, как бы глупо это ни звучало, являлись её единственным спасением. С них всё началось, и с ними же всё и закончится. Обоняние, осязание и слух за ненадобностью отключились. Однако вкус остался с хозяйкой, давая ей ощущать непонятную, но острую горечь во рту.       Глазами она бегала по однообразному на первый взгляд окружению: по земле, по стволам деревьев… Вдруг мелькнуло что-то белое. Резко ускорив шаг, она дошла до дерева, остановилась и подняла голову вверх. Это дерево казалось ей ниже остальных. Что это может значить? Она обошла дерево, затем подняла голову. Чуть выше её, сантиметров на двадцать, висел помутневший, рваный и изрядно помятый от времени клочок бумаги с рисунком чёрными чернилами, размытыми из-за устоявшейся кругом влаги. Бумага была прижата к старому стволу кусочком высохшей коры; она оторвала его. Треск мгновенно разлетелся эхом по всему лесу. Ей в руки упала записка.       «Шестая…» — наконец, появилась своя, собственная мысль в голове.       На рисунке был изображён Слендер. Высокий, и даже можно сказать, длинный мужчина в чёрном похоронном костюме. Он был без лица.       Такой рисунок уже третий, на другой половине записок было корявым почерком написано: «ПОМОГИТЕ», «ОН УЖЕ РЯДОМ», «МЫ ВСЕ УМРЁМ»…       Только сейчас, в шестой раз за всё блуждание по этому мистическому месту она чувствовала, как хочет жить. Сжав записку в руке, она устремилась вперёд, глазами начиная резво бегать по другим деревьям. Она выглядела… счастливой. Она почти бежала, ища оставшиеся подсказки, последние клочки, в целом составляющие спасение. Сейчас казалось, всё так просто — всего-то найти пару бумажек…       Но устраивал ли такой ход хозяина? Зачинщик игры за человеческую жизнь – Слендер. Могло ли его устроить то, как беззаботно она бредёт по его лесу, по его территории, где он вершит всем? Убить? Сейчас же? Нет. Кто искал лёгкие пути? Может, многие. Но не он. Надо ждать…       Беззаботно шагая всего секунду назад, она вдруг резко остановилась и, покачнувшись, схватилась за голову. В голове возникали какие-то посторонние звуки. Такое бывает, когда очень тихо, у всех — это нормально… Но не здесь. Она сделала пару жевательных движений, подвигав челюстью.       Легче не стало.       Сначала она не обращала внимания, сосредоточившись на поиске записок. Но шумы усиливались. Они были похожи на шипение, которые возникали в телевизоре, когда сигнал отходил.       Всё сильнее и сильнее…       Ближе…       Ещё ближе…       Едва не сгибаясь пополам, она продолжала поиски спасения. Внутри всё скручивалось, сжималось, вертелось, будто все внутренние органы смешивались в единое кровавое месиво.       Она разлагалась. Её хоронили заживо.       Силы покидали измученное тело.       Тем не менее она понимала, что всё это лишь для того, чтобы отпугнуть её. Да! Слендер хотел, чтобы она сдалась и сама молила о смерти. Он был бы рад… если из-за отсутствия лица не разучился чувствовать что-либо, кроме жажды мучений и убийства.       Но она не будет… Она не будет бояться — тогда она сможет всё. Она не будет останавливаться — тогда всё кончится быстрее. Она не поддастся — но…       Она не думала, что очередная записка найдётся так быстро. Она потеряла счёт времени, однако по сравнению с предыдущими поисками прошло гораздо меньше времени, сколько бы это ни было — минута или сто…       Клочок бумаги надорван сверху и прикреплён этими частичками к дереву способом, аналогичным предыдущему. Она дотронулась до бумажки.       Острая боль мгновенно пронзила её тело. Ей показалось, что позвоночник поломался на несколько частей, а позвонки рухнули в месиво разлагающихся органов. Мозг будто вытекал из головы, затыкая уши, лёгкие и вены. Сердце билось из последних сил.       Она упала на колени и закричала. Но не услышала себя. Горло жгло, разрывало на части, зубы отчего-то сильно резали десну, язык, казалось, скоро свернётся и просто выпадет либо изо рта, либо в горло, а она всё кричала, даже не осознавая зачем. Она по-прежнему не слышала себя саму — это было главным.       Схватив записку, она поднялась и побежала вперёд. То и дело она спотыкалась, каждый раз касаясь земли рукой, но продолжала идти, не теряя надежды на спасение.       В её руках седьмая записка. Шум продолжал мутить мысли, формировавшиеся в желейном еле функционирующем мозгу, но инстинктивно она продолжала идти. Восьмая… Осталась восьмая… Осталась последняя…       Она обернулась.       Внезапный ветер ураганом пронёсся по лесу, сбив её с ног. Колючие ветки беспощадно хлестали кожу, трава стала острой, будто колья; она прижала руки с записками к груди, сжалась в комок…       Бушующая стихия прекратилась так же резко, как и началась. Раз — и нет. Тишина… Даже странное шипение в голове смолкло. Она поднялась, продолжая крепко сжимать в руке семь клочков бумаги… как вдруг заметила на сучке дерева, стоящего прямо напротив неё, записку. Последнюю записку.       Она вздрогнула.       Вот она, грань жизни и смерти. Такая тонкая, будто шёлковая ниточка, готовая порваться в любой момент.       Забыв про всё, она кидается вперёд, большими прыжками преодолевает разделявшее её с запиской расстояние…       Она останавливается. Тормозит обеими ногами, на удивление ровно и твёрдо. Будто за неё это сделал кто-то другой.       Она подняла глаза.       Если бы сейчас на неё смотрели огромные голодные глаза с выжженными начисто веками, а лицо озаряла безумная улыбка разрезанного до самых ушей рта, было бы не так страшно. Но тот, кто стоял перед ней, возвышаясь за счёт роста чуть ли не на полметра, не смотрел на неё и не улыбался.       Не потому, что глаза были серьёзными, взгляд твёрдым и настойчивым, а губы являлись лишь тонкой розоватой полоской.       Лица просто не было. Ни глаз, ни носа, ни рта — ничего. Даже впадин на местах глаз и выпуклости на месте носа не было. Абсолютно никакого рельефа, будто пустая белая маска.       Она закричала. Завопила, что было сил, в этот раз отчётливо слыша себя. Она мелко попятилась, запнулась о корень дерева и упала. Соприкоснувшись телом с землёй, она, продолжая срывать глотку, приподнялась на локтях и поползла назад, готовясь пнуть ногой безликое чудовище, если то посмеет приблизиться.       Он ждал.       Гортань невыносимо жгло. Выпученные глаза так болели, как будто могли вскоре просто выпасть и покатиться по земле. Новые раны на руках кровоточили. Все семь записок порвались на мелкие кусочки.       Доползя до дерева и упёршись в него спиной, она закрыла лицо руками, зажмурилась и резко затихла. Казалось, она перестала дышать.       Пару секунд она ничего не слышала. Это было странно, и она осторожно слегка опустила руки и приоткрыла глаза. Вдруг невесть откуда появившееся чёрное гладкое щупальце медленно обвило её талию и приподняло над землёй. От шока она не могла и дёрнуться.       Было не больно. В следующую секунду в её голове созрела мысль, что сейчас Слендер может опустить её на землю и вмиг исчезнуть; она заберёт последнюю записку и отправится домой.       Но… разве это реально? Может ли вор, искусно проникший в богатый сокровищами дом, добровольно сдаться полиции? Может ли спортсмен, невероятным образом победивший на чемпионате, остановиться на достигнутом результате? Таким же образом убийца не может позволить своей жертве уйти.       Но мысль о «хеппи-энде» продолжала крутиться в голове, пока безликий оставался недвижным.       Она увидела, что странное щупальце исходит из его спины, ещё одно такое же, будто окаменевшее, спустившись к земле, застыло.       Страх даже начал понемногу спадать. Но извечное ожидание закончилось в один миг.       Лежащая на земле конечность резко взметнулась в воздух, и не успела она опомниться, как её голову в области лба проткнул неожиданно ставший острым хлыст. Насквозь.       Окровавленный наконечник торчал из её затылка. Она не могла понять, остановилось ли её сердце, или же так сильно сжалось, как и она, что стало неощутимым. Первое щупальце, что на талии, крепче обхватило ещё напряжённое женское тело.       Затем второе щупальце Слендер резко рванул на себя. Голова с жутким, леденящим кровь хрустом оторвалась от обмякшего тела.       Наконечник остановился в воздухе в полуметре от Слендера. Свежая кровь брызнула на его голову и воротник белой рубашки. Безликий издал нечто вроде брезгливого рыка и слегка отодвинул висящую голову от себя.       Из шеи торчали повисшие позвонки, по белым костям стекала алая кровь, падая на траву. Другое щупальце отпустило бездыханное тело, и оно шумно рухнуло на землю. Вскоре к нему присоединилась и изуродованная голова.       Самым ужасным здесь был даже не факт смерти. Не даже жуткие изощрения или истощение своеобразным квестом… Но близко. Всё начиналось с мысли о том, что была цель. Найди записки — правила удивительно просты. Всё, что оставалось — это слепое следование цели. Хотя бы потому, что она была единственной.       В этом и заключалась ошибка. Мало кто дослушивает правила до конца — пускается наутёк, едва заслышав о этих треклятых записках. Ведь за ними спасение… Драгоценная жизнь!       Никто бы не сдвигался с места без этой идеи. Их нужно было просто занять…       За ними не было спасения, не было жизни. Всё изначально было решено. Смерть неизбежна. А от неизбежного так хотелось избавиться… В этом суть людей. Сломать систему! Действовать! Искать! Жить!       Жить? Жить невыносимо с мыслью о том, что все эти потуги не имели ни малейшего значения сейчас. И никогда не имели. Это неизменная константа мира — ты обречён. Жить?       Нет. Жизни уже не было. И самое ужасное именно это. Её нет! Никакого шанса! Бежать за мчащимся поездом в надежде успеть? Впрочем, с поездом шансов и то было больше. Здесь же их не было. Что толку, как быстро ты всё отыскал, как хорошо ты держишь себя в руках — сдохнешь! Сдохнешь — как пить дать! А ведь хотелось бежать, искать до самого конца — ведь есть цель. Ей надлежит следовать. Следовать, во что бы то ни стало. Следовать с закрытыми глазами. Следовать — самое бесполезное занятие. Следовать этой тупой цели с призрачным концом — единственное, что оставалось.       Следуй за ней и умри. Умри и следуй за мной…