Вечера на лыжной базе близ Каракола

Горнолыжную трассу окутала темнота. Остановились подъёмники, спрятались ратраки, затих снегоход. Зажглись огни в окнах гостиницы, исчезли со стоянки машины, и всё вокруг погрузилось в тишину. Наступил вечер. Вечером, по старой традиции, катающиеся собирались в небольшом уютном кафе в самом низу склона, куда не долетала весёлая музыка из гостиницы и где царила почти сказочная тишина. - Молодёжь-молодёжь… - проворчал старый мудрый сноубордист, отпивая из своей кружки пива. Тихонько смеющиеся на другом конце стола юные лыжники примолкли, все остальные чуть подались вперёд, вглядываясь в лицо мужика. Тот отставил кружку в сторону и погладил свою роскошную курчавую бороду. Задумчиво оглядели всех присутствующих добрые синие глаза. Широкие ладони легли на стол, и сам сноубордист вальяжно откинулся на спинку стула. По другой старой традиции, этот сноубордист, закончив степенно попивать тёмное пиво из объёмистой кружки, начинал рассказывать. Рассказывал он всегда интересно, неторопливо, так, что истории хватало на два-три вечера, а порой все сидели и слушали его до самого утра. По слухам, этот мужик приехал в Каракол несколько лет назад со своей семьёй, и теперь был тайным хозяином всей горнолыжной базы. Многие поговаривали, что все официантки – его дочери, а хозяйка гостевого дома «Элита» - его жена. Личность сноубордиста всегда была окутана тайной, что делало его ещё более привлекательным рассказчиком в глазах жадной до легенд молодёжи. Мужик кашлянул и ещё раз оглядел всех собравшихся. Перестала цокать каблучками официантка, замерев в дверном проёме. Притих лыжник, выстукивавший на столешнице замысловатую мелодию. Прекратил чистить свои лыжи припозднившийся отдыхающий во дворе, во все глаза глядя на странное сборище. Что уж говорить о тишине за столом – слышно было, как муха, не рассчитав скорости, врезается в чей-то шлем. По такой тишине все знали – старый мудрец выбирает тему для сегодняшней истории, которая никогда уж больше не повторится, потому что легенд он знал немеряно и ни разу не рассказывал дважды одно и то же. - Молодёжь-молодёжь… - задумчиво повторил сноубордист, наконец, нарушив тишину. Все разом задвигались, повинуясь какому-то негласному знаку, принимая наиболее удобную позу. Мужик подождал, пока все устроятся, и продолжал: - Знаете ли вы, кому обязаны сейчас, что сидите в этом кафе, пьёте это пиво и едите этот шашлык? Знаете ли вы, кому должны говорить спасибо, спускаясь по трассе и сидя на подъёмнике, отдыхая и расслабляясь? О том и поведаю вам сегодня, ибо история это поистине удивительная и странная, и многие отказываются верить в неё, но что было то было, и никто не сможет вернуть время назад и проверить, правду ли я сказал. А стоит всё у меня перед глазами, ибо эту легенду мне рассказал мой отец, ему его отец, а тому мой прадед. История эта передаётся из поколения в поколение в нашем роду, и каждый из нас должен считать за честь услышать её, ибо до последнего времени хранилась она в моей семье, как самая ценная тайна. Ни на одну фразу, ни на одно слово, ни на один звук не исказилась она с того момента, как много десятилетий назад услышал её впервые мой дальний предок, вот так же сидя за столом и внимая искусному рассказчику, как сейчас вы. Жил когда-то на этой самой горе и катался по этому самому склону сноубордист. Был он храбр, отважен, силён, и был ему сноуборд его поддержкой и опорой. По слухам, именно он открыл первые трассы, именно он нарисовал план первых подъёмников и именно он заложил первый кирпичик этого дома, где мы с вами сейчас сидим. И не было ему равных на этом склоне, никто не мог сравняться с ним в искусстве владения доской. И имя было ему: Бордер, сын Бордера, внук Бордера, Король-Над-Горой. С сотнями и тысячами сноубордистов сражался он в умении делать трюки вне трасс, прыгать с трамплинов и всячески ездить по лесу, используя те способы, коих не знает теперь ни один из вас, ибо были они утеряны, и я, пожалуй, да ещё пара стариков, помнят, как в юности им обучались. И ни одна душа, облачённая в бордерское тело, не могла победить его. Множество подвигов совершил Бордер, сын Бордера, о коих вы ещё услышите, как о том, который я собираюсь поведать вам в этот вечер. Многих победил он, многие соревнования выиграл и множество призов получил, коим нет теперь цены, и никто не знает, где они хранятся, ибо были они спрятаны настолько искусно, что ни один человек не сумеет их отыскать. А были все они из чистого золота и серебра, украшены самоцветами, а медали висели на алых шёлковых лентах и каждая стоила не менее всего этого курорта, а некоторые и дороже. Все сокровища мира блекли перед залой, где хранил Бордер, сын Бордера свои награды. Жил он небогато, ибо ни одной из них не продал – все были ему дороже собственной жизни, ведь то была его честь. Жил Бордер, сын Бордера, в небольшом домишке под землёю, где места было в достатке и для него, и для его семьи: красавицы-жены да удалых сыновей. А женат был тот Бордер на самой царице горной, что явилась ему из-под трамплина, подала руку и помогла подняться с земли после падения. Сказочной она была красоты, и подарила любимому мужу амулет, что всегда его защищал. А сыновья Бордера были самыми красивыми парнями во всех Тянь-Шаньских горах, самыми сильными и храбрыми, и никто не мог сравниться с ними в искусстве владения доской, ибо учились они всему у собственного отца. А теперь поведаю я вам, какой подвиг совершил он, что сделал и почему не сидели бы вы здесь сейчас, если бы не он. Когда птицы здесь ещё не летали, звери ещё не бегали, и снежные барсы приносили котят чаще, чем теперь, но когда лежала на этих горах вечная шапка снегов и когда великое озеро Иссык-Куль было поистине великим, жил здесь всего один человек. Был он высок ростом, молод и красив, а парой лыж владел лучше, чем кузнец владел своим молотом. Жил он в небольшой избушке и катался он по этим склонам, ибо были они ему, как дом родной. И встретил он однажды женщину немыслимой красоты. Длинные белые косы её обвивали гору до самого основания, глаза её были темнее ночи, а кожа белее снега. Лицо её было величественнее, чем у любой царицы, жившей до и после неё, стан был строен, а одеяние блестело, подобно снегу в ясный солнечный день. Была то великая владычица по имени Иссык-Куль, что вышла из озера и что по сей день охраняет наши горы. И была та женщина неприступна, сердце её не знало любви женщины к мужчине, но знало любовь матери к ребёнку, и заботилась она о своём народе, что населял и населяет Тянь-Шаньские горы. И явилась она тому лыжнику, дабы посмотреть, кто тревожит святое её правление своими воинственными вскриками, кто загордился собственной властью и возомнил себя правителем всего Тянь-Шаня. И взглянула она на него своими прекрасными очами, и посмотрел на неё лыжник, и понял, что полюбил великую владычицу Иссык-Куль. И исполнилось сердце женщины той сострадания, ибо увидела она, что это всего лишь человек, что владеет в совершенстве любимым делом своим. И позволила она ему уйти, но дала на прощание серебряное крепление для ботинка. Стоило теперь лыжнику топнуть трижды этим ботинком о снег, являлась она ему и выполняла одно из его желаний, ибо такова была её обещание. Собрал тогда лыжник прочих любителей гор, и начал он обучать их искусству владения лыжами и палками. И стали они все искусными лыжниками, и не стихали более на склоне воинственные крики их, и возомнили они себя владыками гор. Огорчился тогда лыжник, и решил он показать, сколь велико его могущество, и что никто из его учеников никогда не сравнится с ним. И топнул он три раза оземь ботинком своим, и явилась ему владычица Иссык-Куль. И возжелал тот лыжник, чтобы на пустом месте появился дом из чистого золота, где была бы комната для него самого и где ждала бы его прекраснейшая из женщин Тянь-Шаня. Исполнила желание его владычица и пропала. И все удивились и восхитились такому могуществу, а потом пригласил лыжник всех учеников своих пировать в тот золотой дом. И стали они жить в том доме, и стали оттачивать свои навыки владения лыжами, и вновь возгордились они и стали мнить себя владыками Тянь-Шаня, ибо каждый день теперь ели и спали на чистом золоте, как настоящие короли. И опечалился тогда лыжник, и топнул он вновь трижды оземь своим ботинком, и явилась ему вечно юная и прекрасная владычица Иссык-Куль. И пожелал лыжник, чтобы был дом обнесён высокой стеною, и чтобы вокруг той стены были роскошные дома и сады, цветущие весь год, и чтобы появились на склонах подъёмники из чистого серебра. И исполнила его желание владычица Иссык-Куль, и вновь пропала она. И стали ученики лыжника жить в тех домах, есть плоды из тех садов, пировать в его дворце и гулять по своему прекрасному городу. И стали они ещё усерднее совершенствовать своё мастерство, и загордились они, и вновь возомнили себя владыками всех гор, ибо теперь каждый из них был богат. И огорчился вновь лыжник, и топнул он трижды своим ботинком, и явилась ему владычица Иссык-Куль. Но была она прекраснее, чем когда-либо, и, глядя на неё, не мог лыжник ничего придумать, чтобы попросить, и пожелал он тогда, чтобы полюбила его владычица Иссык-Куль, и чтобы стала она его женой. И разгневалась тогда владычица, ибо никто ещё не дерзнул просить её о таком. И хлопнула она в ладоши, и осыпались пеплом все дома и стены, и запылали сады, и растаяли в воздухе подъёмники. И взмахнула она руками, и упали, поражённые молниями, все ученики того лыжника. И сорвала она с ботинка лыжника того серебряное крепление, и скрылась навсегда от него в своём озере. Прошло много лет. Возвёл лыжник тот дома, возвёл он подъёмники, и стал он один кататься по трассам всем, ибо помнил, что случилось от гордости учеников его, и решил он больше никого не брать в ученики. И возгордился он тем, что, как король, может делать всё, что пожелает, но в сердце его осталась обида на владычицу Иссык-Куль, уничтожившую его богатство. И ехал он однажды на подъёмнике своём, и нужно было ему палки поднимать, дабы не шкрябали они по земле, когда проезжает низко над землёю он. И близилось место, где надо было поднимать ему палки свои. И радостный, воскликнул он: -Не я разве владыка этих гор? Не я разве построил всё это великолепие? Не я лишь разве достоин ими владеть? Должен ли я делить власть с владычицей Иссык-Куль? Что делает она – и что сделал я! И услышала это владычица Иссык-Куль, и вышла она из озера своего, и разгневалась на того лыжника. И топнула она ногою, и осыпались прахом все дома, что возвёл тот лыжник. И хлопнула она в ладоши, и исчез тот подъёмник, будто его и не было. И посмотрела она прямо на лыжника того, и так страшен был её взгляд, что не выдержал он и умер. И прошло много лет. И стал Бордер, сын Бордера, внук Бордера, Король-Над-Горой, жить на этом склоне. И позабыли все о том лыжнике и о несчастной судьбе его, ибо не появлялась более владычица Иссык-Куль, лишь из озера своего следила за народом своим. И вот, однажды, когда стемнело уж над горами и спустились все в прекрасный дом, построенный Бордером, остался тот один на самой горной вершине, и решил он спуститься вниз в заключительный раз, дабы насладиться ночным видом Тянь-Шаньских гор. И помчался он на сноуборде своём, и если бы кто видел его, решил бы, что это птица летит над склоном, так быстро и ловко спускался он и так невесомо летел над снегом, не падая и взлетая ввысь на трамплинах. И остановился он возле кафе на самой горе, дабы отдохнуть и посмотреть на горы, коими владела его жена. И пока смотрел он, услышал вдруг, как задвигался подъёмник, и голос страшный произнёс: - Поднимите мне палки! Огляделся тогда Бордер, и увидел он сидящего на подъёмнике лыжника, чьи палки волочились по земле. И хотел было их поднять Бордер, но нагрелся вдруг амулет, его охраняющий, что означало опасность. И не стал он поднимать палки, а лыжник всё продолжал просить глухим голосом, приближаясь к кафе. И позвал тогда Бордер сына своего, и просил он постоять на посту возле подъёмника одну ночь. И встал на пост сын его, и поехал Бордер вниз, и зашёл он в домишко свой, и лёг он спать. И поднялся Бордер, сын Бордера, на гору следующим утром. И увидел он, что одно сиденье подъёмника согнуто и поломано. И повелел он тогда заменить сиденье то, и поехал он вниз, и нашёл там сына своего, и увидел, что тот был мёртвым. И склонил тогда голову Бордер в великой печали, и схоронил он тогда сына своего над горою, и насыпал ему курган, и воткнул сверху сноуборд, и оплакивал он его три дня и три ночи. И не выходил он все три дня и три ночи на склон, и не брал он в руки свой сноуборд. И вышел он на склон на четвёртый день, и пошёл прямо к сторожу кафе, и спросил его, что произошло ночью. И ответил ему сторож, что лыжник тот, когда подъезжал к месту, где палки надо было поднимать, всё стенал глухим голосом. И что бросился к нему сын Бордера, и поднял ему палки, и ударил его тот лыжник палкою своей прямо в сердце, и упал сын Бордера мёртвым. И опечалился тогда Бордер великой печалью, и ударил он сноубордом своим со злости в землю, да так, что тот застрял по самые крепления. И выдернул он после свой сноуборд из земли, и встал на него, и поехал он вниз, и катался он весь день в великой печали о сыне своём. И вновь наступила ночь, и остался Бордер, сын Бордера один на самой горной вершине, и решил он спуститься вниз в заключительный раз, дабы насладиться ночным видом Тянь-Шаньских гор. И помчался он на сноуборде своём, и если бы кто видел его, решил бы, что это дикий зверь бежит за своей добычей, так быстро и ловко спускался он, и так плавны были его движения, и так высоко взмывал он на трамплинах, будто бы снежный барс в погоне за дичью. И остановился он возле кафе на самой горе, дабы посмотреть на горы, коими владела его жена. И пока смотрел он, услышал вдруг, как снова задвигался подъёмник, и голос страшный произнёс: - Поднимите мне палки! Огляделся тогда Бордер, и увидел он сидящего на подъёмнике лыжника, чьи палки волочились по земле. И не захотел поднять их Бордер, но позвал он сына своего и просил постоять на посту возле подъёмника, и строго-настрого наказал ему не поднимать палки лыжника, а лыжник всё продолжал стенать глухим голосом, приближаясь к кафе. И встал сын его на посту, а сам Бордер поехал вниз, и зашёл он в домишко свой, и лёг спать. И поднялся Бордер, сын Бордера, на гору следующим утром. И увидел он всю красоту гор тех, и пожалел, что не видит этого сын его. И увидел он, что ещё одно сиденье подъёмника погнуто и поломано, и повелел заменить его. И поехал он вниз, и нашёл там сына своего, и увидел, что тот был мёртвым. И склонил тогда голову Бордер в великой печали, и схоронил он тогда сына своего над горою, и насыпал ему курган, как и другому сыну, и воткнул сверху сноуборд, и оплакивал он его три дня и три ночи. И не выходил он все три дня и три ночи на склон, и не брал он в руки свой сноуборд. И вышел он на склон на четвёртый день, и пошёл прямо к сторожу кафе, и спросил его, что произошло ночью. И ответил ему сторож, что лыжник тот, когда подъезжал к месту, где палки надо было поднимать, всё стенал глухим голосом. И что не выдержал сын Бордера, и исполнился он жалости, и бросился он к тому лыжнику, и поднял ему палки. И ударил его тогда лыжник своею палкою прямо в сердце, и упал сын Бордера мёртвым. И опечалился тогда Бордер великой печалью, и ударил он сноубордом своим со злости в землю, да так, что тот застрял выше самых креплений. И выдернул после он свой сноуборд из земли, и встал на него, и поехал вниз, и катался весь день в великой печали о сыне своём. И вновь наступила ночь, и остался Бордер, сын Бордера один на самой горной вершине, и решил он спуститься вниз в заключительный раз, дабы насладиться ночным видом Тянь-Шаньских гор. И помчался он на сноуборде своём, и если бы кто видел его, решил бы, что это сам дьявол явился из недр горы, так был он быстр и ловок, такие трюки он делал и так летел над склоном, почти его не касаясь. И остановился он возле кафе на самой горе, дабы посмотреть на горы, коими владела его жена. И пока смотрел он, услышал вдруг, как опять задвигался подъёмник, и как страшный голос произнёс: - Поднимите мне палки! И огляделся Бордер, и увидел он сидящего на подъёмнике лыжника, чьи палки волочились по земле. И исполнился он тогда великой ярости. И ударился Бордер, сын Бордера, внук Бордера, Король-Над-Горой три раза об землю, перевернулся в воздухе, подумать успел: «Негоже мне кататься без шлема», и превратился в чудище ластоногое. И бросился он на того лыжника, и ударил тот его палкой в сердце, но увернулся Бордер, и ударил лыжника по шапке своими ластами. И бросился он на него второй раз, и снова ударил лыжник его палкой своей прямо в сердце, но снова увернулся Бордер, и снова ударил он лыжника по шапке своими ластами. И бросился он на него в третий раз, и в третий раз ударил его лыжник палкой своей прямо в сердце, и в третий раз увернулся Бордер, и в третий раз ударил он лыжника по шапке своими ластами. И упал лыжник с подъёмника, и сломались обе палки и обе лыжи его, и повелел ему Бордер уходить и никогда больше не возвращаться. И ушёл тогда лыжник, и не возвращался он более. И вернулся Бордер, сын Бордера, внук Бордера, Король-Над-Горой к жене своей и сыновьям своим, и остался он с ними, и вновь не было ему равных на всём склоне, пока он не состарился и не умер. Старый сноубордист замолчал. Вновь повисла тишина, и было слышно, как муха, врезавшаяся в шлем, жалобно жужжит. Все перевели дух. Официантка снова зацокала каблучками, направляясь за барную стойку, а припозднившийся отдыхающий вновь вернулся к очистке собственных лыж. Сноубордист отпил из свежепринесённой ему кружки пива и погладил свою бороду. Лыжники на другом конце стола опять захихикали, все задвигались, меняя положение и разминая затёкшие конечности. И вдруг снова все замолчали. Подъёмник на склоне задвигался сам по себе, и все собравшиеся услышали леденящий душу страшный голос: - Поднимите мне палки! Официантка выронила стакан. Отдыхающий за окном уронил лыжи. Лыжники на другом конце стола дружно рухнули на пол со стульев, а старый сноубордист вскочил и бросился на улицу. Те, кто был посмелее – за ним. На подъёмнике сидел лыжник, обломки его палок волочились по земле, и он продолжал стенать глухим голосом. Старый сноубордист схватил свой сноуборд, ударился три раза об землю, перевернулся в воздухе… И превратился в чудище ластоногое. Три раза он бросался на лыжника, три раза тот пытался ударить его прямо в сердце, три раза сноубордист уворачивался, и три раза он бил лыжника по шапке своими ластами. На третий раз, наконец, лыжник упал наземь, и сноубордист оторвал ему голову. Тут же и тело лыжника, и его голова испарились, будто бы их и не было, а чудище ластоногое вновь стало старым мудрым бородатым сноубордистом. Все вернулись в кафе. Официантка убрала осколки стакана и села за стол. Припозднившийся отдыхающий зашёл в помещение, оставив во дворе недочищенные лыжи. А вся компания слушателей вернулась на свои места и вновь приготовилась слушать, ожидая, пока старый сноубордист – потомок того самого Бордера – допьёт своё пиво и вновь приступит к рассказу.