smacked upside of the head by the harsh daylight

- Плохая идея, - нараспев говорит Ванда. - Хороших у меня не было с шестьдесят третьего года, - отвечает Питер. - В конце концов, - Ванда фыркает, но все-таки отрывается от книги, хмурясь, - если мама узнает… - Я в курсе, - говорит Питер и возвращается вниз, чтобы снова обшарить бумажники Чарльза Ксавьера и Хэнка Маккоя, а также карманы парня, у которого нет ничего, что помогло бы установить его личность. Когда Питер вновь наверху, Ванда еще даже не перевернула страницу. - Они не копы, - говорит он, усаживаясь на кровати рядом с ней. - Как будто кто-то думал, что они копы, - парирует Ванда, - Это все еще плохая идея. Он не рассказывает ей, что хотят от него мужчины этажом ниже, в этом нет нужды. - Просто продолжай отвлекать маму, - говорит он, - Ты ведь прикроешь меня, ну? Ванда только вздыхает, а он снова отправляется вниз, чтобы сказать тем парням, что он сделает это, и когда возвращается, она едва успевает сделать выдох. - Как обычно, - говорит она, когда он вырывает из ее рук «Второй пол», отмечая прочитанное закладкой-фантиком, и отправляет книгу на тумбочку. Ванда не успевает даже моргнуть, глядя на свои опустевшие ладони, она просто вздыхает, когда он залезает на кровать и касается губами ее лба. Она обхватывает его запястья, но лишь на мгновение, и он отстраняется и уходит до того, как кто-то из них успевает попрощаться. *** За восемь недель до этого - ему кажется, что у его времени нет ничего общего с временем, существующим для всего остального мира, - Питер заносится в дом, его руки заняты Space Race. Аркадные автоматы слишком тяжелы для него, но, если он продолжает двигаться, то, как правило, не замечает этого, пока не становится слишком поздно. Space Race неплохо смотрится рядом с автоматом Pong Doubles. Симметрично. Его джинсы порваны на колене, он тяжело дышит – не от бега, он мог бы бегать вечно, если бы захотел, но эта штука действительно чертовски тяжелая, - и Ванда отрывается от «Под стеклянным куполом», чтобы сказать: - Не стоило снова брать автомат. - Они никогда не додумаются, что это я смог стащить игру, - отвечает Питер и плюхается на диван рядом с ней. - Я уверена, они думают, что за этим стоит целая банда, - говорит Ванда. Питер отправляется за газировкой, и, отметив, что мама все еще наверху, в ванной, моет голову Лорне, утаскивает пару сигарет из ее сумочки, возвращаясь к Ванде. - Я выбрался чистым, - настаивает Питер, и Ванда подцепляет пальцем дыру на его джинсах, красноречиво выгибая бровь, - Ладно, почти чистым. Ванда закрывает глаза, ее губы шевелятся, и когда она вновь размыкает веки через несколько секунд – целый час – она предупреждает его: - Копы скоро будут здесь. - Черт, - вырывается у Питера, - Черт. Не то, чтобы они могли бы поймать его или доказать, что он что-то сделал, и он уверен, что нет такой клетки, что была бы способна удержать его, - он знает, что его может удержать, и это не клетка, – но он пытается хотя бы немного облегчить жизнь их матери сейчас. Он перетаскивает Space Race наверх, в комнату Лорны, а затем вспоминает, что старался не таскать настолько тяжелые бандуры по лестницам, даже двигаясь достаточно быстро для того, чтобы преодолеть большинство сил, действующих на него. Школьные годы не прошли для него даром, ну конечно. Ванда все еще читает «Под стеклянным куполом», все еще на той же самой странице, когда он возвращается. Она присматривается довольно долго, чтобы усмехнуться новому уродливому пятну на его футболке, оставленному пультом управления. Громкий удар в дверь, и Питер несется наверх, пытаясь вновь передвинуть Space Race, преуспевая только в том, чтобы случайно опрокинуть его, руша любимый кукольный домик Лорны и издавая оглушительный грохот, который, он уверен, точно слышно на улице. Ругаясь сквозь зубы, он пытается поднять его, чувствует боль в спине и, наплевав на автомат, снова бросается к Ванде. - Сделай так, чтобы этого не было, - говорит он. Шаги мамы слышатся со стороны лестницы. Ванда нарочито медленно откладывает книгу: - Что, прости? - Сделай так, чтобы этого не было, - настойчиво повторяет Питер, - Пожалуйста. Пожалуйста. Прекрати это. Ванда закрывает глаза, сжимает пальцы, что, Питер знает, означает сосредоточение, и начинает бормотать себе под нос что-то невнятное. Ее пальцы вспыхивают розовым светом, и мир вокруг как будто… рушится, чтобы снова восстановиться, но уже немного другим. Больше никто не кричит на улице, Лорна наверху ноет о том, что шампунь щиплет ей глаза, и, когда он смотрит вниз, его джинсы и футболка вновь целы. Он решает проверить комнату Лорны. - Тебе не нужно было возвращать игру, - он недоволен. Ванда вперивается взглядом в него: - Я не могу контролировать это, - отвечает она чрезмерно невинно и тянется за сигаретами, торчащими из его кармана, - Ну, дашь ты мне уже одну, или как? *** Питер не рассказывает им о своих сестрах. Они не просят - хотя Логан продолжает посылать ему задумчивые взгляды в зеркало заднего вида, по правде говоря, слишком уж задумчивые, - в любом случае, кажется, у них достаточно своих проблем, с которыми приходится иметь дело. Фляга в руках чувака с визиткой профессора наполнена вовсе не водой, и нервный ботаник в очках не отводит взгляд, как если бы он был готов в любой момент выскочить из машины, чтобы погнаться за своим приятелем. Они едут чертовски медленно. Ванда скажет маме, что он отрывается с друзьями, и, разумеется, мама поверит, потому что она захочет в это верить. Питер оставляет спорящих на заправке Логана и Хэнка, заимствует горсть мелочи из кассового аппарата киоска и звонит домой из телефона-автомата: три звонка, и он вешает трубку. Они с Вандой придумали этот шифр несколько лет назад, когда Питер еще не был так хорош в воровстве, как сейчас. Три звонка значат, что все в порядке, четыре – «найди меня и вытащи из этого дерьма». Ванда не устает объяснять Питеру, что изначально ее сила была задумана вовсе не для того, чтобы исправлять его, Питера, косяки, но они же близнецы, и ему кажется, что в их способностях должна быть какая-то симметрия. Вряд ли это совпадение: то, что Ванда может исправить все, что он портит. Он возвращается до того, как Логан выдает очередной мудацкий комментарий, и улыбается, будто был здесь все время. Ксавьер опускает солнцезащитные очки, чтобы одарить Питера задумчивым и достаточно долгим непроницаемым взглядом. Питер пожимает плечами и только улыбается шире, в то время как Ксавьер выглядит поистине прискорбно. *** Его волосы всегда были седыми, даже когда он был ребенком, слишком маленьким для того, чтобы его способности могли заявить о себе. Дети в школе всегда смеялись над ним, но он был всегда быстр, набрасываясь с кулаками и громко вопя, и его мама, казалось, была неотъемлемой частью интерьера кабинета директора. Ванда была спокойной, но жестокой, что проявлялось в том, как она шипела, нервничая, и это наводило других девочек на мысль о том, чтобы держаться от нее подальше. Это было немного пугающе первые несколько раз, когда мама, открывая холодильник, чтобы приготовить ужин, находила его доверху забитым любимым мороженым Ванды и только им; когда первые несколько раз мир вокруг Питера замедлялся, но этого никто не замечал, кроме него самого. Тогда у него еще не было подвала, они все еще делили спальню наверху, две односпальные кровати с соответствующими по цвету покрывалами, периодически разрывая в клочья настенные плакаты друг друга. Он мог бы рассказать обо всем, что творилось с ним, Ванде, потому что не было ничего такого, что он не мог бы рассказать ей, но ему казалось, она была обеспокоена чем-то тогда, чем-то, что пыталась облачить в слова, но так и не смогла этого сделать. Когда они были очень маленькими, достаточно маленькими, чтобы из-за кошмаров залазить в материнскую постель, у их матери была старая скрипучая двуспальная кровать с нелепо искривленными металлическими прутьями на спинке, излишне скрученными и неустойчивыми для того, чтобы быть просто предметом искусства. Питер привык водить пальцами по буграм и изгибам металла, когда они закутывались в одеяло рядом с мамой, читающей им сказки, от которых глаза Ванды загорались. Эта кровать была тем, о чем он думал, когда однажды мать усадила их двоих и сказала, что их отец, их постоянно отсутствующий отец, который, наверняка, не имел ни малейшего понятия о том, что двое близнецов, его копий, блуждают по планете, не был… нормальным. Он мог управлять металлом, сказала она, сгибать и изменять форму по своему желанию. Ванда ответила тихой задумчивостью, но Питер потребовал объяснений, почему она не сказала им, не предупредила раньше, потребовал слишком громко, слишком враждебно для сложившейся ситуации, так, как он всегда это делал. Позже, вновь лежа в своей кровати, когда свет был выключен, а мама заснула, Питер знал, что Ванда не спит. Он повернулся на бок, чтобы разглядеть ее темный силуэт, накрытый простынью, в полосе тусклого света, пробивающегося сквозь жалюзи, и спросил: - Что ты думаешь об этом? О том, что мы отличаемся от всех? Ванда может оставаться незаметной, в отличие от Питера, ведь даже если бы он связал себя, пытаясь стоять спокойно, проживая каждую гребаную секунду своей жизни, он все равно не сможет избавиться от своих волос. Он пробовал краску и ножницы, но они никогда не изменятся. Он больше не пытается, но это рознит их. У Ванды темные волосы, что, возможно, досталось ей от отца, а может, и нет, но она выглядит нормально. Это немного жестоко, что так выглядит Ванда, которую едва ли можно назвать обычной, такой как все, но никто в мире не знает об этом. - Мы оба отличаемся от них, вместе, - наконец мягко отвечает Ванда, - Это ведь самое важное, не так ли? *** Завтра они идут в Пентагон. Они останавливаются в мотеле, как будто хоть кто-то из них сегодня ночью собирается спать. Ксавьер откуда-то достает виски – возможно, все это время бутылка валялась в багажнике, Питер достаточно долго проверял его на отсутствие чьего-нибудь трупа, - и садится на балконе с сигаретой и непонятным выражением лица. Хэнк валится на кровать в почти что бессознательном состоянии, и одному богу известно, куда подевался Логан с его мрачными воспоминаниями о будущем и ужасным, отвратительным отношением ко всему окружающему. - Итак, - говорит Питер, уже прошвырнувшийся по мотелю, чтобы узнать, кто и чем занят в комнатах, и есть ли у них, чем поживиться, всего за три минуты отсутствия, - хотите освободить того парня, чтобы найти свою сестру? Ксавьер застывает, но затем, наконец, кивает, не глядя не него. Между двумя затяжками Ксавьера Питер успевает проплыть восемнадцать кругов в бассейне мотеля, пока не замечает на дне презерватив и решает вернуться. Его волосы сохнут на бегу. - Сестры, да? – говорит он. Ксавьер искривляет губы в горькой улыбке. Питер не хочет знать историю, стоящую за ней, он только надеется, что никогда не будет выглядеть так же, если у Ванды появится кто-то кроме него. Или у Лорны, быстро добавляет он. Не сказать, чтобы он забывал о Лорне, нет, но, конечно же, он никогда не думал о ней так, как думал о Ванде. - Сестры, - соглашается Ксавьер и через секунду предлагает Питеру виски. - Поверить не могу, что кто-то мог позволить Вам учить детей, - удивляется Питер, но, так или иначе, принимает бутылку из его рук. Рот Ксавьера резко кривится, но он ничего не говорит. Это нормально. Питер уверен, что он просто не готов слышать подобное. *** Ванда всегда была единственным человеком, для которого Питер был готов замедлиться. Конечно, были и другие девушки – в школе, в их городке, - и он нарезал круги во время свиданий с ними, занимался десятками других вещей, в то время как должен был сосредоточиться на беседе. Постоянно всматривался в циферблат часов, потому что время тянулось как патока, темное, липкое, мерзкое. С Вандой он мог просто сидеть рядом и следить за тем, как она читает, переворачивая страницу за страницей, размеренно, не обращая ни на что внимание, и он совершенно не чувствовал, чтобы время липло к нему. *** - Я принес тебе бейсболку команды охраны Пентагона, - говорит Питер и кладет ее на колени Ванды. - Ты приносишь мне очаровательнейшие подарки, которые я никогда не смогу использовать, - отвечает она. Ее шкаф забит дорожными знаками, разложенными в алфавитном порядке, и время от времени Питер предлагает ей вернуть их назад или хотя бы снести на свалку, но она не позволяет ему этого сделать. Питер тыкает ее локтем до тех пор, пока она не двигается, освобождая достаточно пространства для того, чтобы они могли улечься вдвоем; не совсем комфортно, задевая друг друга ногами и руками, но в привычной безопасности после тех двух дней, что он провел среди пуль, которые, возможно, и были пластиковыми, но решительность их была уж точно настоящей, и среди взрослых со взглядами, о которых он не хотел вспоминать. Он рассказывает ей хорошую часть, о том, как он беспрепятственно вытащил Эрика Леншерра из места, что считалось самой охраняемой тюрьмой на планете, а затем облапошил охранников, даже не прикладывая особых усилий, и Ванда смеется в нужных местах и щипает его под ребром, когда он описывает, как заставил двух охранников вмазать друг другу. Он умалчивает о том, каково это, переместить в воздухе летящую пулю, потому что все еще думает об этом, о том тепле между его пальцев, о сознании того, что могло случиться, просто щелкни он ногтем как-нибудь иначе. - Ты ведь знаешь, кто такой этот пьяный и похожий на бездомного профессор? – говорит, наконец, Ванда, поднимаясь на локте, чтобы взять один из тех научных журналов, что она время от времени получает из университетской библиотеки. Питер готов был таскать их оттуда для нее, но Ванда не прочь немного изменить мир, например, таким способом: эти журналы всегда находятся в их доме и всегда находились. Реальности, в которой они были бы в университетской библиотеке, попросту не существует. Так или иначе, это и есть то, как она использует свои способности. - О да, я же знаю всех пьяных и похожих на бездомных профессоров, - ехидничает Питер, - Я собираю их фотографии вместо карточек с Капитаном Америкой. Ванда фыркает и листает журнал, чтобы показать ему: - Это Чарльз Ксавьер, тот профессор генетики, о котором я тебе рассказывала. Когда они впервые открыли для себя свой дар, она занялась исследованием, в отличие от Питера. Его больше интересовало то, как далеко он мог убежать, а затем вернуться домой, чтобы при этом никто не заметил его отсутствия. Эксперименты Ванды же включали в себя чтение книг. Питер берет журнал и хмурится: - Я помню, ты рассказывала мне какую-то ерунду, которую вряд ли понял хоть кто-то кроме тебя и того профессора, что эту ерунду написал, - говорит он, - Хочешь сказать, что Пьяный-И-Плохо-Одетый-Профессор-Страдалец и есть этот чувак? - Мне правда было интересно, куда он исчез, - спокойно говорит Ванда, но ее лицо неожиданно выдает грусть. Некоторое время они лежат в тишине, прижавшись друг к другу. - Кажется, я вытащил из тюрьмы парня, убившего Джона Кеннеди, - в итоге говорит Питер, - Стой, ты ведь сможешь сделать так, чтобы ничего не было, если в итоге выяснится, что это была чертовски плохая идея? Ванда удрученно стонет и отвешивает ему шлепок журналом. Питер слишком устал, и он позволяет ее удару прийтись точно в цель. - Ты худший брат за всю мировую историю, - сообщает она ему, но в ее голосе нет ни капли раздражения. - Эй, - протестует Питер, - Я украл тебе кепку охранника из Пентагона! Ванда поворачивается на бок и демонстрирует ему хитрую улыбку: - О да, - говорит она, - как я могла забыть.