Немёртвый Бог

      Ему хотелось покинуть службу, мутное перманентное чувство вины выгрызало его, обгладывало до костей, заставляя крепко сжимать веки во сне, заламывать собственные пальцы и стискивать зубы, потому что хотелось кричать. Ему хотелось покинуть службу, но он не смог. Ведь кричать, казалось бы, не по статусу, страдать не по норме, винить себя не в характере. Он железный, нет, он пустой и невидимый; сосуд, состоящий из нулей и единиц; бездушное существо, которое в силах вынести любой груз и потери. Машина. Бог машин.       И ему не было смысла менять мнение о себе, ведь над репутацией тоже приходиться работать годами, тем более, что она была у него и шла далеко впереди, оповещая всех дары приносящих, что они погибнут, сделав неправильный шаг. Ведь машина, она бессердечна; она пуста и отточена, она может убивать, не жмурясь, она может не вытирать с рук кровь. Зачем? Ведь завтра они опять омоются ею. А он был Богом машин.       Он был выше и сильнее; он презрел людские чувства; он искоренил их в себе, он помогал другим стать похожими на него. Вот только будучи Богом, будешь отличаться от своих детищ. Будешь не ими.       Машины не умеют страдать, их невозможно ранить, их можно только убить, позволить истекать обрывками кодов, но не более. Они исчезают, окончив свой путь.       Но Бог... Бога можно ранить, заставляя изливаться реками душевной крови, его можно сломать, лишив чего-то очень дорогого и верного, его можно убить, перестав в него верить. «Бог мёртв!» — говорил Ницше. «Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами — кто смоет с нас эту кровь?»       Бог мёртв! И мы убили его! Он истёк кровью от неверия в него, от обезличивания, от того, что в его душу не верили! Кто смоет с нас эту кровь? Она.       Когда его холодного лба, покрытого мокрой липкой испариной, касаются её пальцы, он кричит, сжимая простынь в пальцах до треска, он кричит так громко, как только может, повторяя имя, прося прощение, прося искупление у чего-то большего, высшего; того, что над всеми и над Мёртвым Богом. Он просит никогда не оставлять его одного, он просит о новой жизни и о вере в него. И это что-то высшее, быть может другой, ещё живой, Бог касается его груди перстом. И на этом месте расцветает алая, ярко-нежная, чистая душа, поверх которой засыпает та, что не оставит, не перестанет верить. Ему хотелось покинуть службу, ему хотелось кричать и ломать пальцы. Ему хотелось покинуть службу, но он не смог. Ведь в криках рождается очищение, в страданиях - понимание, а в вине - прощение.       Он не железный; нет, он не пустой и невидимый; не сосуд, состоящий из нулей и единиц; не бездушное существо, которое в силах вынести любой груз и потери. Он Немёртвый Бог, в которого снова верят.