Baby, it was real

Йошиатсу фыркнул и, безразлично выдохнув мутный дым в лицо всему миру, прикрыл глаза, стремясь хотя бы так огородиться от надоедающей музыки, бьющей по ушам. С выработанной улыбкой разгребая завалы собственных проблем, мимо мужчины сновали, пошатываясь от выпитого алкоголя, десятки знакомых музыкантов, но в тот момент вокалисту казалось, что на всей планете он остался совсем один. Тоска. Открыв глаза, Йошиатсу швырнул истлевшую сигарету в бокал какого-то парня, из последних сил требующего у бармена новую дозу жидкого наркотика, и, покинув высокую табуретку, направился к выходу из клуба, решив, что на сходке музыкантов засветился достаточно хорошо, чтобы завтра обиженные коллеги не обвиняли его в нелюдимости. Но сбежать так просто не удалось. - Скучаешь? Приторный голос заставил мужчину обернуться, из-за чего тот почти врезался в кокетливо щурящего Минфу, сжимающего в пальцах высокий стакан, наполненный каким-то алым коктейлем. На фоне спертого воздуха, насквозь пропахшего дешевым алкоголем и грязной похотью, невысокий басист с его нежно-розовыми прядями, беспорядочно рассыпавшимися по плечам; чуть приоткрытыми пухлыми губами и тонкими ногами, обтянутыми изящными белыми джинсами, казался особенно хрупким и беззащитным, из-за чего Йошиатсу с отвращением сморщился. - А должен веселиться? – без лишней грубости, но с подчеркнутой холодностью поинтересовался он. - Помню, раньше ты любил подобные места, - мягко улыбнулся, словно не заметив колкого выпада в свою сторону, Минфа. – Отрывался так, что другие только смотрели с завистью… И я тоже смотрел. Смотрел и восхищался. Йошиатсу насмешливо поморщился. Кажется, в безнадежном желании охмурить его, этот наивный паренек явно выбрал неправильную тактику: говорить о собственном прошлом с едва знакомым человеком сомнительной наружности вокалист желал меньше всего, особенно сейчас. - А дальше-то что? – Йошиатсу выжидательно изогнул брови, прожигая едким взглядом Минфу, продолжающего дружелюбно улыбаться ему, чуть поджимая пухлые розовые губы. – Пришел сказать, что больше не восхищаешься мной? Теперь я скучный? Я рад, можешь катиться к черту. Не дожидаясь ответа, вокалист резко развернулся, намереваясь, наконец, покинуть отвратительное заведение, но вдруг растерянно замер, подозрительно осматриваясь. Затхлый воздух разрезал дразнящий аромат элегантного парфюма, коварно обволакивающего затуманенное сознание мужчины. Йошиатсу зажмурился, пытаясь увернуться от мощного потока воспоминаний, что вдруг навалились со всех сторон, явно намереваясь сбить его с ног. Слишком любимый запах, слишком давние события. Перед лицом пролетели сотни действий, слов и поступков, изменить которые уже было нельзя, и Йошиатсу в каком-то паническом ужасе обернулся к заинтересованно разглядывающему его басисту, стремясь не потерять тонкую ниточку любимого аромата. Однако было поздно: дразнящий запах уже растворился в мерзком смраде окружающего мира. - Что у тебя за духи? – хрипло просипел Йошиатсу, хватая удивленного парня за тонкие запястья и грубо выворачивая их в стороны. – Как они называются? Вопреки всем ожиданиям Минфа вовсе не испугался или шарахнулся в сторону, а, напротив, широко улыбнулся, хитро глядя на вокалиста снизу вверх, после чего отрывисто прошептал: - Поехали ко мне? Не ожидавший такого ответа Йошиатсу растерянно отпрянул от парня, резко отпустив его руки. В кофейных глазах Минфы заплясали дьявольские искорки, которые он, не желая раскрывать все козыри раньше времени, поспешно спрятал за нежно-розовой челкой. Вокалист был озадачен: никогда прежде никто так открыто не предлагал ему себя, а потому сейчас Йошиатсу потерял всю свою невозмутимость, за которой трусливо прятался от всего мира, сотканного из обрывков старых воспоминаний. - Не хочу. После всех фраз, безразлично выплюнутых Йошиатсу, эта вдруг показалась какой-то слабой и неуверенной, и Минфа, убедившись, что никто не смотрит в их сторону, резко схватил мужчину за локоть и настойчиво потащил к выходу. В движениях басиста ощущалась неожиданная сила, и Йошиатсу, запутавшемуся от такого странного поворота событий, пришлось почти бежать, чтобы не казалось, что хрупкий парень тащит его за собой, хотя буквально так оно и было. В собственную машину с затемненными стеклами вокалиста Минфа затолкал почти грубо, не дав ему даже рта раскрыть, чтобы возразить. Поэтому теперь, наблюдая, как парень на водительском сидении решительно крутит руль и спокойно усмехается, Йошиатсу хмурился, понимая, что неприятный вечер перетекает в еще более отвратительную ночь. В темном салоне мужчине казалось, что вызывающий запах духов становится почти невыносимым, но в самый последний момент это навязчивое наваждение растворялось в воздухе, а Минфа лишь довольно хмыкал, с ловкостью вписываясь в очередной поворот. Любопытства Йошиатсу не испытывал – в душе была лишь жгучая злость на человека, перечеркнувшего все его планы на этот вечер своим нелепым поведением. Один раз вокалист даже попытался выхватить у Минфы руль, из-за чего на секунду машина выехала на встречную полосу, и владелец автомобиля, досадливо наморщив аккуратный нос, с искусным спокойствием пихнул мужчину на место. В квартире Минфы изматывающий запах, определение дать которому никак не получалось, стал только сильнее, и Йошиатсу, подчиняясь какому-то внутреннему голосу, покорно стянул ботинки и выжидающе посмотрел на басиста. Тот с легкой улыбкой кивнул ему в сторону зала, а сам без лишних слов растворился на кухне. Йошиатсу с осторожностью прошел в просторную светлую комнату, пытаясь найти источник рвущего память на клочья аромата, однако тот затаился где-то в стороне, продолжая сводить мужчину с ума издалека. Не переставая внимательно оглядываться, вокалист присел на мягкий кожаный диван, тщательно изучая каждую деталь интерьера квартиры Минфы, будто сейчас это имело какое-то значение. Почему-то в собственном сознании Йошиатсу представлял жилище парня совсем другим: с кучей каких-то милых безделушек, мягкой мебелью и обилием теплых тонов. На самом же деле гостиная – первая комната, в которой Йошиатсу пока удалось побывать – была полностью выкрашена в белый, а единственными предметами мебели здесь были узкий диван из черной кожи, модный шкаф-купе, занимающий большую часть одной из стен, и широкая плазма, размещенная на стеклянной тумбе. По собственной квартире Минфа передвигался бесшумно, будто бы паря по воздуху, а потому его гость не сразу заметил, что парень уже стоит в дверном проходе, с интересом глядя на него. Йошиатсу сразу же напрягся, стремясь принять свой обычный невозмутимый вид, абстрагируясь от всего происходящего, но басист в ответ на это лишь насмешливо фыркнул и, придерживая маленькую чашку в одной руке, второй щелкнул по выключателю. Гостиную осветили дополнительные лампы, встроенные в дверцы огромного шкафа, и Йошиатсу недовольно прищурился, прикрыв лицо руками, из-за чего на секунду потерял хозяина квартиры из вида. Когда вокалист достаточно привык к ослепляющему белому свету, чтобы открыть глаза, Минфа, кусая свои пухлые губы, уже стоял напротив него, чуть склонив голову набок. Его изучающий взгляд, такой же неуловимый, как и его парфюм, плавно скользнул вниз, остановившись на аккуратной чашке. - Я приготовил чай. - Пошел к черту. Минфа смущенно опустил голову вниз, прикрыв лицо, больше похожее на маску дорогой фарфоровой куклы, за волосами, а затем мягко, словно прося об одолжении, произнес: - Детка, мы находимся в моей квартире. Поэтому играть теперь будем по моим правилам. Йошиатсу удивленно вскинул голову вверх: фамильярное обращение резануло слух, но возмутиться или хотя бы удивиться мужчина не успел. Не переставая приторно улыбаться, хозяин квартиры резко вылил на него содержимое чашки, и вокалист, ошарашенно ощущая, как липкий, явно переслащенный чай оседает на его коже противной паутиной, смахнул с лица холодные капли, пытаясь вынырнуть из сладкой ледяной волны. Не дав ему такой возможности, Минфа, отшвырнув пустую чашку в сторону, забрался к мужчине на колени, приближаясь к его лицу практически вплотную. Йошиатсу сразу же попытался спихнуть басиста, однако в нос тут же ударил дразнящий аромат дорого парфюма, и парень, воспользовавшись заминкой своего гостя, обхватил его подбородок ледяными пальцами, рывком притягивая его к себе. Минфа целовал вокалиста грубо и, с жесткостью терзая его пухлые губы, размазывал по ним выступившую кровь, удобнее устраиваясь на острых коленях мужчины. Басист буквально насиловал рот Йошиатсу, подчиняя его язык своему, и свободной рукой судорожно срывал пуговицы с клетчатой рубашки своего гостя, прилипшей к влажному от сладкого чая телу. Вокалист попытался было вырваться это этой цепкой хватки, но тонкие пальцы Минфы сильнее сжали его скулы, впиваясь в кожу острыми ногтями. Когда кровь из прокусанных губ, смешанная с вязкой слюной, уже начала стекать по подбородку Йошиатсу, хозяин квартиры резко отпихнул его от себя, судорожно вдыхая горячий воздух. Вокалист откинулся на спинку кожаного дивана и, восстанавливая сбившееся дыхание, морщился от ощущения того, как подсыхающий чай противно стягивает его кожу. Минфа, нагло разместившийся на его ногах, оказался неожиданно тяжелым, и колени мужчины уже начали затекать, из-за чего он вновь попытался скинуть бесцеремонного басиста, за что тут же поплатился. Вцепившись в напряженные плечи Йошиатсу, Минфа резко вскочил на ноги, с неожиданной силой буквально швыряя мужчину на скользкий паркет, а затем, усмехаясь, присел рядом с ним на корточки. Падая, вокалист успел вытянуть руки вперед, однако, столкнувшись с полом, все равно не удержался и насквозь прокусил нижнюю губу, после чего больно проехался носом по холодному паркету. Не дожидаясь, пока Йошиатсу придет в себя, басист быстро заломил его руки назад, ловко стаскивая с мужчины его пропахшую чаем рубашку, все пуговицы с которой уже давно рассыпались по полу цветными горошинами. Вопреки всему сопротивления Йошиатсу не оказывал, хотя и никаких встречных действий не предпринимал: вокалист просто лежал на полу и, тяжело вдыхая воздух, пропахший его кровью и манящими духами, слабо улыбался, искоса глядя на спокойного Минфу. Приблизившись к замершему мужчине, басист схватил его за черные волосы, также влажные от холодного чая, и с напускной нежностью прошептал в самые губы: - Детка, не думай о прошлом. Думай обо мне. Привыкнуть к столь сладкому обращению не получалось, но отшатнуться от парня Йошиатсу не успел: не отпуская его обнаженных плеч, Минфа мягко накрыл губы вокалиста своими, с какой-то деланной нежностью слизывая с них соленую кровь. После случившегося минуту назад этот поцелуй казался неестественным и успокаивающим, но, стоило Йошиатсу задуматься об услышанных только что словах, как его грудь всколыхнула острая боль. Отшатнулись друг от друга парни практически одновременно. Коварно улыбаясь, Минфа замер на коленях рядом с растянувшемся на скользком полу вокалистом, по груди которого, обволакивая белоснежную кожу алой лентой, извивалась тонкая струйка крови. Йошиатсу рассеянно наклонил голову, разглядывая рваный порез, протянувшийся от его правого плеча до середины груди, а затем его затуманенный взгляд остановился на окровавленном лезвии в руках Минфы. Боли почему-то не было – только покалывающее удовольствие, растекающееся чуть пониже живота. Басист дразняще поджал губы и, пряча острый нож за ремнем белых джинсов, на которых уже алели несколько красных капель, вновь потянулся к груди Йошиатсу, раздвигая ловким языком припухшие края кожи вокруг широкой царапины. Мужчина резко выгнулся и заскреб пол дрожащими пальцами, когда ощутил, как Минфа мягко проникает в его рану, вылизывая ее изнутри. Кровь стекала по груди, смешиваясь с коричневатыми подтеками от чая, и Йошиатсу, глядя на это зрелище с каким-то нарастающим возбуждением, вцепился в тонкие запястья басиста, грубо впиваясь в его мягкую кожу острыми ногтями. Минфа отстранился от своего занятия, довольно слизывая кровь с розовых губ, а затем, коварно поглядывая на вокалиста, резко выдернул свои руки из его цепких пальцев, чуть отодвигаясь назад. Йошиатсу, не успев ничего сообразить, непроизвольно подался за ним, а затем непонимающе замер, ощущая, как собственное сознание убегает от него все дальше. Минфа тихо рассмеялся и, приложив тонкий палец к губам, знаком приказал вокалисту оставаться на месте, после чего поднялся на ноги и направился к широкому шкафу-купе. Не успел Йошиатсу ничего сообразить, как ослепляющий белый свет перед глазами вдруг исчез, а кожи коснулся мягкий шелк. - Не верь тому, что видишь перед собой, - обжигающий шепот Минфы опалил ухо, а уже через секунду парень завязал узелок на черной шелковой ленте, закрывшей глаза вокалиста. Йошиатсу слепо повертел головой, пытаясь сориентироваться в пространстве, но в сознании все плыло. Возбуждающий шепот басиста слышался где-то рядом, но мужчина никак не мог понять, откуда он доносится, а Минфа где-то в стороне только посмеивался, кривя окровавленные губы в слабой улыбке. Легкое подобие паники, покалывающее где-то в затылке, заключило Йошиатсу в свои ледяные объятья: теперь, не видя совсем ничего, он оказался полностью беззащитным перед хитрым басистом, затаившимся где-то рядом. Впрочем, вокалист не был уверен, что, у него было какое-то оружие даже тогда, когда шелковая повязка не закрывала его глаза. Прохладный ветерок скользнул по обнаженной коже, стянутой чаем и подсыхающей кровью, все еще сочащейся из изящной раны на груди Йошиатсу. Минфа приблизился неожиданно. Обхватив плечо вокалиста тонкими пальцами, он принялся почти ласково обводить контуры татуировки, украшавшей кожу мужчины, стремясь не упустить ни одной черточки. Йошиатсу вздрагивал от каждого леденящего прикосновения, а Минфа только хмыкал, все сильнее впиваясь ногтями в горячую кожу, пока на плече вокалиста не выступили первые капли крови. Мужчина хрипло зашипел, отстраняясь в сторону, и холодные пальцы, больше напоминающие острые иглы, отпустили его руку, однако уже через секунду и сам Минфа куда-то исчез. На коленях пятясь назад, Йошиатсу держался за окровавленное плечо и пытался сориентироваться, где находится выход из комнаты, как вдруг за его спиной раздался легкий шорох. Слепо повернувшись на звук, мужчина зарычал, когда Минфа грузно опустился на него сверху, всем своим весом прижимая его к скользкому полу. В нос снова ударил дразнящий аромат, и Йошиатсу, растерявшись в пространстве, упустил тот момент, когда длинные пальцы сомкнулись на его шее. Минфа душил вокалиста со всей возможной нежностью и, удобнее устраиваясь на его обнаженной груди, слабо ерзал, не боясь испачкать белые джинсы в бурой крови. Чужие руки сдавливали кожу, особенно сильно давя на пульсирующие артерии, и Йошиатсу судорожно хватал ртом капли воздуха, издавая едва различимые сиплые хрипы. На черном фоне, стоявшем перед глазами, поплыли цветные разводы и яркие пятна, и вокалист, почти проваливаясь в пучину сладкого безумия, вдруг ощутил, как холодные пальцы отпускают его шею, в последний раз скользнув по посиневшей от жесткой хватки коже. Но уже в следующий момент Минфа грубо затолкал гладкий скользкий шарик в рот вокалиста, зафиксировав кляп под его языком, а через секунду на затылке Йошиатсу щелкнул маленький замок. - Детка, слова все только портят. Протягивая к вокалисту свои скользкие щупальца, прошлое выскочило из глубины разлагающегося сознания и, смешиваясь с неповторимым ароматом духов, вновь потянулось к шее, и мужчина, не видя, а скорее ощущая, где находится Минфа, вытянул пальцы вперед, царапая нежную кожу на его шее, за что тут же получил холодный удар по рукам. Недовольно поджав губы, басист встал с груди Йошиатсу, а затем резко отпихнул его ногой, задев только-только подсохшую рану на плече. Не удержавшись, вокалист попытался было издать короткий крик, но зафиксированный в одном положении язык отказывался подчиняться. Раздалось мягкое шуршание – Минфа вновь полез в шкаф. Лежа на холодном полу, Йошиатсу ощущал, как теплая слюна из открытого рта стекает по его подбородку, а трещинки на растянутых губах становятся все глубже. Дышать с разбитым носом было тяжело, и, когда шаги басиста раздались где-то рядом, кислорода стало катастрофически не хватать. Йошиатсу хотел зашипеть от боли, когда грубым пинком Минфа отшвырнул его назад, однако изо рта вырвалось только смазанное: - Ааа… Усмехаясь, басист одним рывком вывернул руки мужчины в противоположные стороны, на секунду прижав его к себе, а затем Йошиатсу ощутил под своей спиной холодную стеклянную поверхность, после чего на его покрасневших запястьях защелкнулись жесткие ремни. Минфа приковал его к телевизионной тумбе. Одним рывком хозяин квартиры раздвинул в стороны обтянутые черными брюками ноги вокалиста и удобно устроился между ними, лаская напряженные плечи мужчины. Как-то запоздало Йошиатсу осознал, что футболки на Минфе уже не было, и, когда его соски соприкоснулись с мягкими сосками басиста, по телу пробежал электрический разряд, вынуждая мужчину прогнуться в пояснице, больно выворачивая руки. Хозяин квартиры снова засмеялся, глядя, как покорно извивается под ним красивое тело, а затем, откинув взмокшие волосы с лица, вновь вытянул из-за ремня острое лезвие с подсохшей кровью. Йошиатсу замер, когда тонкий нож вычертил замысловатую линию на его напряженном животе, а Минфа с нарастающим возбуждением наблюдал, как бесцветная царапина наполняется алой кровью, которая уже через секунду начала медленно стекать вниз. Пока парень резал совсем не глубоко, и боли не было – только разыгрывающийся азарт. Гремя кожаными ремнями с металлическими заклепками, Йошиатсу, ощущая, как тонкие струйки густой крови щекочут кожу, толкнулся навстречу Минфе, норовя уронить с подставки дорогой телевизор, однако хозяин квартиры лишь хмыкнул, размазывая алые капельки, напоминающие кусочки рубина, рассыпавшиеся по белому шелку, по плоскому животу вокалиста. Как только Йошиатсу чуть успокоился, замерев в его руках, Минфа вновь достал блестящее в свете белых ламп лезвие – на этот раз тело мужчины украсили два новых пореза, что были гораздо глубже предыдущих. Один из них пришелся на самый низ живота, проходя под пупком, а второй задел правый сосок, из-за чего Йошиатсу болезненно вывернулся. Кровь потекла быстрее, и теперь уже весь торс мужчины был залит густой жидкостью, а ее редкие капельки даже попали на бледное лицо Минфы. Захлебываясь в беззвучном восхищении, хозяин квартиры разглядывал алеющие порезы, украсившие тело Йошиатсу, и, не удержавшись, запустил окровавленные пальцы в его черные, так контрастирующие с белоснежной кожей волосы. Вокалист резко замер и, забыв о щиплющей боли, принялся внимательно следить за действиями парня, будто заранее зная наперед, что он собирается делать. Постепенно пальцы Минфы сползали все ниже и, вскользь проехавшись по посиневшим отметинам, оставшимся на шее Йошиатсу, замерли на самом глубоком порезе, проходящем через сосок, чтобы уже через секунду грубо проникнуть в него, раздвинув воспаленную кожу. Захлебываясь в собственной слюне и крови, вокалист мычал от раздирающей его изнутри боли и извивался на полу, понимая, что под навалившимся на него Минфой просто не может ничего сделать. Растягивая царапину изнутри одной рукой, хозяин квартиры не удержался и, глядя на растянувшееся под ним тело, испачканное в бурой крови, потянулся к ремню собственных джинсов, однако вовремя одернул себя, перекладывая руку на пах Йошиатсу. Вокалист сразу же перестал метаться, забыв о рвущей его тело на куски боли, как вдруг Минфа вытащил пальцы из глубокого разреза и засунул их в открытый рот мужчины, смазывая его пересохшие губы солоноватой жидкостью. Йошиатсу снова замычал, когда теплые от его крови пальцы басиста принялись дразняще играть с его языком, зафиксированном в одном положении, а затем невольно обхватил острыми коленями талию Минфы, сильнее притягивая его к себе. Усмехнувшись, хозяин квартиры позволил себе короткую слабость и нежно обнял мужчину, укладывая его голову на свое плечо. Хриплое дыхание Йошиатсу раздавалось прямо под ухом басиста, проникая в самые отдаленные уголки его сознания, и Минфа, не удержавшись, ногтями прочертил десять длинных царапин на спине вокалиста, из-за чего тот поспешно отшатнулся, конвульсивно дергая ногами. Теперь кровь заливала тело с двух сторон, и Йошиатсу потребовалось время, чтобы прийти в себя, только вот, когда мужчина сумел выровнять сбившееся дыхание, рядом уже никого не было. Вокалист слепо повертел головой, растворяясь в запахе собственного возбуждения, а затем над его головой раздался щелчок, и затекшие руки мужчины с посиневшими запястьями безвольно упали на пол. Йошиатсу резко повернулся, но скорее почувствовал, чем увидел, что за его спиной уже никого нет. По собственной квартире Минфа передвигался чертовски быстро. Вокалист попытался сдвинуться с места, но тут же завалился на бок, поскользнувшись в луже своей же крови: хозяин квартиры отцепил его от столика, но запястья мужчины по-прежнему были связаны. - Детка, иди сюда. Сладкий голос раздался где-то в стороне, и Йошиатсу понял, что Минфа покинул пределы комнаты. Выставив связанные руки перед собой, вокалист поморщился, когда многочисленные порезы на его теле болезненно натянулись, и, оттопырив бедра, пополз в сторону, где, по его мнению, должен был находиться выход. Передвигаться было невыносимо больно: кровь шумела в ушах, а все тело нещадно саднило, поэтому, когда осколки чашки, отброшенной Минфой в самом начале вечера, жадно впились в ладонь Йошиатсу, тот только досадливо поморщился. Налетев на дверь, вокалист все-таки сумел неловко выползти в прохладный коридор, где, прежде, чем он успел что-либо сообразить, ему в нос ударил головокружительный аромат, затуманивающий все мысли. Минфа резко присел на колени рядом с ним, и в следующий момент с возбуждающим шипением на Йошиатсу вылилось что-то густое и прохладное. Капли вязкой пены попали в рот, и вокалист с какой-то легкой насмешкой осознал, что хозяин квартиры просто вылил на него целый бутылек взбитых сливок. Клочки лакомства повисли на окровавленном теле Йошиатсу, а некоторые из них коварно замерли на его губах, дразня язык своим сладковатым привкусом. - Детка, а раньше ты ведь любил сладкое, да? Никакие сливки по своей тошнотворной сладости не могли сравниться с приторным, как сироп, голосом Минфы, а потому вокалист лишь слабо, как это позволяла сдавленная шея, качнул головой. Хозяин квартиры лишь насмешливо фыркнул, поражаясь такой упрямости, а затем принялся размазывать белую пену по телу Йошиатсу, специально задевая его воспаленные порезы, чтобы лишний раз услышать слабые стоны. Не удержавшись, Минфа даже слизал сладкое лакомство с соска вокалиста, как бы случайно зажимая потемневшую горошину в острых зубах. А затем хозяин квартиры, тонкими пальцами не переставая терзать и углублять царапины мужчины, переместился к губам Йошиатсу, языком очищая их от белой пены. Такая непозволительная близость сводила с ума, и вокалист подался навстречу Минфе и, пачкая его в собственной крови, смешанной с приторными взбитыми сливками, принялся обтираться об его грудь, стремясь скорее прикоснуться к затвердевшим соскам парня. На секунду Йошиатсу даже забыл о колючей боли, терзающей все его тело, а затем басист вдруг исчез, так же незаметно, как делал это все предыдущие разы. Мужчина тут же отпрянул и, надеясь найти опору в виду стены, принялся слепо оглядываться, тяжело дыша и водя носом, словно стремясь найти Минфу по запаху. Мечась по просторному коридору, вокалист пытался придумать, какую садистскую пытку придумает хозяин квартиры в этот раз, как вдруг сверху на него вылилось что-то холодное, до отвращения сладкое и вязкое. Разодранное тело тут же обожгло ледяным пламенем, и по терпким каплям, попавшим ему на язык, Йошиатсу догадался, что его только что обдало приторной волной дорого шоколадного ликера. Открытые порезы невыносимо щипало, и вокалист, не останавливаясь, вертелся на месте, ощущая, как волосы противно слипаются от смеси когда-то любимого напитка и остатков взбитых сливок. Оперевшись о полку для обуви, Минфа с наслаждением наблюдал, как Йошиатсу корчиться от боли, смешанной с горьким привкусом мазохистского наслаждения, у самых его ног. Допив остатки ликера из красивой бутылки с широким дном и длинным узким горлышком, басист опустился на пол рядом с мужчиной и принялся покрывать его тело короткими поцелуями, уделяя внимание каждому вздувшемуся и покрасневшему порезу. Прижимаясь к Минфе всем телом, Йошиатсу вздрагивал, ощущая, как сладкая пленка стягивает кожу, сковывая все движения и окуная сознание в приторный сироп. Мужчине безумно хотелось избавиться от надоевшей черной повязки, чтобы именно в этот момент увидеть чуть прищуренные глаза Минфы, цвета крепкого кофе с вкраплениями молочного шоколада, но, кажется, черный шелк с его лица убирать никто не собирался. Лаская каждый сантиметр липкой кожи Йошиатсу, хозяин квартиры возбужденно вздрагивал, вспоминая, что ждет его впереди, а затем резко подался в сторону, одним движением стянув мокрые брюки вокалиста вместе с его бельем. Лежа на скользком от вылитого алкоголя и ошметков пены полу совершенно обнаженным, Йошиатсу хрипло втягивал в себя воздух и, ощущая на себе тяжелый взгляд Минфы, равнодушно молчал, хотя слюна тонкой ниточкой продолжала стекать по подбородку, сковывая и без того липкую кожу. Йошиатсу резко подобрался, когда басист грубо раздвинул его ноги и, жестко сжимая налившийся кровью член у основания, несколько раз отрывисто двинул залитой ликером ладонью, собирая с влажной головки вязкие капельки смазки. Непроизвольно связанные руки мужчины потянулись к собственной напряженной плоти, но Минфа резко перехватил его за локти и, схватив плотные кожаные ремни, ловко приковал вокалиста к ручке массивного шкафа. Йошиатсу раздраженно дернулся, ударяясь расцарапанной спиной о шершавую деревянную поверхность, а затем вдруг замер, когда его бедер коснулось что-то холодное. Держа липкую бутылку за широкое донышко, Минфа насмешливо водил ее краем по нежной коже на внутренней стороне бедер Йошиатсу, заставляя его стонать и корчиться каждый раз, когда прохладное стекло проскальзывало в опасной близости от входа. Забыв о боли, вокалист слепо толкался вперед, стремясь сорвать больше жарких прикосновений и мимолетных поглаживаний, как вдруг по его телу пробежала быстрая судорога: узкое горлышко бутылки из-под ликера проникло в Йошиатсу на несколько сантиметров и замерло, пока Минфа указательным пальцем выводил причудливые узоры на груди мужчины. Издавая глухие стоны, вокалист двигал бедрами, стремясь сильнее податься вперед, но хозяин квартиры дразняще убирал бутылку, заставляя Йошиатсу выгибаться в его руках. А затем Минфа, до крови впившись в покрасневшую кожу мужчины острыми ногтями, вогнал в него высокую бутылку до самого основания и принялся быстро двигать испачканной в крови, сливках и сладком ликере рукой, срывая с разодранных губ Йошиатсу рваные стоны, прорывающиеся даже через обслюнявленный кляп. Мужчина дрожал в руках басиста, ударяясь выступающими лопатками о шкаф, из-за чего на его спине появлялись все новые и новые подтеки. Минфа грубо трахал вокалиста скользкой бутылкой, то вбивая ее до самого основания, то вытаскивая ее почти полностью, оставляя в Йошиатсу лишь самый кончик горлышка. Разведя ноги до предела, мужчина прогибался в пояснице, ощущая, как холодное стекло разрывает его изнутри, терзая нежные стенки скользкими краями. Вокалисту казалось, что он слышит, как внутри него, смешиваясь, хлюпают его кровь и остатки сладкого ликера, вытекающего из бутылки, и от этой невыносимой боли хотелось выть от удовольствия, требуя еще и еще. Йошиатсу жалел, что в этот момент не мог видеть Минфу, обнаженного, взмокшего, с лицом, покрытым капельками крови. А сам басист свободной рукой впивался в бедра мужчины, оставляя на них припухшие красные отметины, и кусал губы от неконтролируемого возбуждения, расползающегося по всему телу. От боли, грызущей его изнутри, и сладкого удовольствия Йошиатсу находился на грани обморока, а потому не сразу заметил, что бутылка с окровавленным горлышком уже покинула его тело, и теперь по бедрам мужчины стекала темная, вязкая кровь. Не дав вокалисту ни минуты, чтобы перевести дыхание, Минфа быстро стянул с себя испачканные джинсы и, разместившись между широко раздвинутых ног Йошиатсу, впился дрожащими от предвкушения пальцами в его напряженные бедра, которые тот сразу же приподнял над полом, сморщившись от режущей боли в саднящей спине. Минфа вошел в вокалиста без всякой подготовки, сразу же вколачиваясь в его тело до самого основания, и начал быстро двигаться, ощущая, как Йошиатсу под ним подскакивает от быстрого темпа, выгибая связанные руки. Басист входил в мужчину все глубже, вжимался в него всем телом, придавливая Йошиатсу к полу; вбивался в него так грубо, что тот мог только шипеть и безвольно хватать трясущимися пальцами пустоту, беззвучно моля о продолжении. Казалось, что даже горячий воздух в просторном коридоре пах сексом, и этот сумасшедший запах сводил обоих парней с ума, заставляя их прижиматься все ближе и ближе друг к другу. До крови раздирая бедра Йошиатсу своими ногтями, Минфа входил в него до предела и, вбиваясь до звонких шлепков, слушал, как хлюпает в вокалисте его кровь, а сам мужчина захлебывается в собственной слюне и толкается ему навстречу влажным от пота телом, испещренным воспалившимися порезами. Иногда Йошиатсу казалось, что от дикой боли на какие-то моменты он просто терял сознание, но хриплые стоны Минфы тут же возвращали его в реальность, заставляя двигать бедрами все быстрее и быстрее. Неожиданно басист почти вышел из тела мужчины, оставив внутри него лишь покрасневшую головку, а затем, пока с губ Йошиатсу не сорвались очередные возбужденные хрипы, грубо толкнулся в него вновь, меняя угол проникновения. Нескольких таких жестких толчков хватило, чтобы Минфа, вцепившись в вокалиста так, будто он сейчас мог исчезнуть, обильно кончил и, заполняя Йошиатсу своим семенем, вышел из податливого, разгоряченного тела, опустив горячие, липкие ладони на напряженные член мужчины, сочащийся белесой смазкой. Сейчас, когда сладкий кошмар остался позади, уносясь все дальше, Минфа разрешил себе непозволительную нежность и принялся медленно поглаживать член вокалиста, лаская все еще трясущимися от яркого оргазма пальцами каждую выступающую венку на напряженной плоти. Понимая, что контролировать себя уже не может, Йошиатсу кончил прямо в руку Минфе, в очередной раз прогибаясь в пояснице, когда волна теплого удовольствия пробежалась по его телу. Около минуты хозяин квартиры просто рассеянно сидел на липком полу, переводя сбившееся дыхание, а затем, тяжело вздохнув, отцепил вокалиста от массивного шкафа и, придерживая безвольное тело мужчины за талию, отнес его в гостиную, укладывая гостя на дорогой кожаный диван. Сразу после этого Минфа окончательно стянул с запястий Йошиатсу тугие ремни, нежно поцеловав посиневшую кожу, и вытащил из его рта влажный от вязкой слюны шарик, из-за чего вокалист тут же зашелся в приступе глухого кашля, облизывая пересохшие губы. Не открывая глаз, Йошиатсу лежал на прохладной поверхности дивана, ощущая, как внутри него бушует настоящее пламя, а густая кровь, смешиваясь со спермой Минфы, стекает по его бедрам, пачкая дорогую мебель. Кожу стягивала липкая пленка, оставшаяся от приторной смеси сливок и ликера, разбавленной горькой каплей крови, а все опухшие порезы саднили и кровоточили, из-за чего лежать ровно просто не получалось. Вздохнув, Минфа прошелся по комнате и коридору, оценивая масштабы разрушений, а затем, выключив раздражающий свет, вернулся в гостиную, захватив с собой домашнюю аптечку. Найдя в себе силы, чтобы приоткрыть один глаз, Йошиатсу вскользь заметил, что комната погрузилась в приятный ночной полумрак, а затем, сморщившись от боли, мужчина кое-как поднял затекшую руку, откидывая с лица волосы, слипшиеся из-за вылитого на них ликера. Минфа в легком светлом халате, накинутом на голое тело, на котором даже в темноте виднелись капли чужой крови, опустился на ручку дивана и попытался обработать порезы Йошиатсу, однако тот только сморщился и выхватил у него ватку и перекись водорода. Наблюдая за тем, как вокалист, морщась и шипя, разбирается с собственными «ранениями», Минфа чуть улыбнулся, устраиваясь в его ногах. Йошиатсу же, убедившись, что ватный диск полностью пропитался кровью, отшвырнул ненужную вещь в сторону и неловко поежился, с удовольствием отмечая, что каждое движение приносит ему дикую боль, а потому не дает думать ни о чем другом. Волна возбуждения и страсти сменилась привычной апатией, и вокалист слабо усмехнулся, вспоминая приключения минувшего вечера. Минфа, услышав этот пустой смешок, собрался было заговорить, но Йошиатсу опередил его: - Как ты догадался? - О чем? – Минфа невинно улыбнулся, поджимая ногу под себя. - Что я не буду против, - говорить после мучительного молчания было непривычно, а потому голос Йошиатсу звучал очень слабо, почти увядая. - У тебя на лице все было написано, - пожал хрупкими плечами хозяин квартиры, услужливо протягивая мужчине еще один ватный диск, обильно смоченный перекисью водорода. – Но написано только для тех, кто должен прочитать. Вокалист хмыкнул, отказываясь от предложенной помощи, а затем рассеянно подумал, что нужно будет еще напроситься в душ, ибо возвращаться домой в подобном виде через все Токио не хотелось. Лежа на холодной кожаной поверхности, Йошиатсу запоздало подумал, что по ночной улице ему вновь придется идти одному – отличная возможность встретиться с прошлым, которого он так старательно избегал. - Может, будем встречаться? – вдруг спокойно спросил Минфа. - С какой это кстати? - Ты красивый, - мягко улыбнулся басист, с явным наслаждением оглядывая тело мужчины, все еще покрытое липкой пленкой. – Это очень заметно. - И что? – пересилив себя, Йошиатсу чуть пожал плечами, но тут же сморщился от новой волны дикой боли. - Жизнь – не конкурс красоты. - Я расскажу тебе, что у меня за духи. Вокалист фыркнул, не сумев сдержать короткий смешок, а затем, заметив, как собственное прошлое внимательно разглядывает его из угла темной комнаты, щуря свои пустые глаза; вдруг едва заметно качнул головой. - Вечную любовь обещать не могу. Но повторять сегодняшний вечер время от времени можно. * * * - Йоши, Минфа такой маленький рядом с тобой… Ты его точно не обижаешь? Вокалист Dadaroma сдержанно улыбнулся на пьяный хохот музыканта какой-то знакомой группы, чьего имени даже вспомнить не мог, а басист Pentagon искренне рассмеялся, нежно поглядывая на мужчину, стоящего рядом с ним. Убедившись, что больше никто не обращает на них внимания, парочка отошла к барной стойке, где заказала себе по незамысловатому коктейлю. Все текло своим чередом: очередная встреча музыкантов, сигареты, нервно выкуренные одна за другой, постоянные взгляды Йошиатсу, ожидающего, когда же уже можно будет уйти домой, на замызганные часы… Только теперь рядом с ним всегда держался Минфа, готовый вовремя схватить мужчину за руку, когда тоска незаметно замрет за его спиной. Йошиатсу вовсе не считал, что с появлением басиста в его жизни что-то существенно изменилось: прошлое не исчезло, мир не стал лучше, а сигареты – бесплатными. Разве что, вечера теперь были не такими одинокими, хотя с этим, конечно, можно было поспорить: пока мужчина ощущал, как тонкое лезвие вспарывает его кожу, одиночество исчезало, но затем возвращалось вновь, скромно напоминая о себе очередными бессонными ночами и мутными мыслями. Вокалист считал, что тратить пустые мгновения бессмысленной жизни на любовь определенно не стоило: можно сколько угодно шептать «всегда буду рядом» и «никогда не брошу», а на деле-то все равно выйдет по-другому. А зачем отдавать кому-то куски собственной души, которой и так, кстати говоря, почти не осталось, если потом они все равно уйдут, бесстыдно прихватив отколотый кусок с собой? Йошиатсу часто думал обо всем этом. Думал и все равно продолжал прижимать Минфу к себе, с плохо скрываемым отвращением глядя на всех окружающих их людей: - Какие же они отвратительные, - шипел мужчина, мрачно выкуривая очередную сигарету. – Мерзкие, мерзкие, мерзкие. Минфа, мы же… - Самые лучшие, - серьезно подтвердил басист, чуть кривя в улыбке пухлые губы. – Без вариантов. Йошиатсу довольно кивнул, а затем придвинул к себе стакан, с недовольным лицом отпивая немного дешевого коктейля, больше напоминающего обычный спирт, разбавленный лимонным соком. Почему-то очень некстати вспомнился шоколадный ликер Минфы, который вокалист все следующее утро безуспешно пытался вымыть из волос, а затем, плюнув, пошел на концерт прямо так, лишь убедившись, что алых порезов не видно под костюмом. С тех пор прошло чуть больше месяца, и Йошиатсу вдруг начало казаться, что все это было где-то в прошлой жизни, если, конечно, было вообще. - Минфа… - хрипло начал мужчина. - Было, - утвердительно кивнул басист, слабо усмехаясь, как тогда. – Было на самом деле. А через несколько недель Минфа просто исчез. Вернее, остаться-то он остался, только уже не с Йошиатсу. Просто однажды, позвонив парню пасмурным днем, ничем не отличающимся от сотни других таких же серых дней, вокалист вдруг услышал в трубке спокойное: - Простите, вы ошиблись номером. Услышал и сразу все понял. Тогда, стоя на улице, мужчина не удержался и расхохотался в голос, из-за чего многочисленные прохожие с опасением оборачивались на него, а затем поспешно шли дальше, вновь утыкаясь в свои гаджеты. Не сказать, что Йошиатсу сильно расстроился: просто утром больше некого было вспоминать, чтобы случайно улыбнуться, а по вечерам не с кем было поговорить, безразлично вывалив все, что творилось на гниющей душе. Минфе всегда удавалось различить в его словах самые тонкие подтексты, в то время как другие и слов-то вовсе не слышали. Душевное насилие оказалось гораздо эффектней физического: все-таки Минфе удалось ухватить свой кусок сердца чужого человека, чтобы скрыться с ним в неизвестности, а затем, возможно, показать ошметок жизненно важного органа какому-нибудь другому человеку. Но Йошиатсу вовсе не расстроился – просто иногда собственная пустота ощущалась чуть сильнее, чем обычно. А к концу месяца вокалист и вовсе почувствовал себя безвольной синтетикой. Синяки постепенно сходят с белой кожи, порезы имеют свойство затягиваться, и только память продолжает саднить, изо дня в день напоминая тебе, что прошлого уже не вернуть. Йошиатсу все чаще начинало казаться, что он просто сходит с ума. А был ли вообще Минфа в его жизни? Они продолжали пересекаться друг с другом на совместных концертах, иногда виделись по сотне раз на дню, а иногда даже курили вместе, параллельно обсуждая какие-то бессмысленные новости. И Минфа казался Йошиатсу таким же отвратительным, как и весь остальной мир, и даже мутный дым ему в лицо хотелось пускать не меньше, чем всем остальным. Постепенно вокалист все больше убеждался, что понимающего друга, что время от времени терзал его тело на клочья, позволяя мужчине почувствовать себя живым, он просто придумал, чтобы не сойти с ума. А вчера, возвращаясь домой очередным дождливым вечером, Йошиатсу вдруг растерянно замер возле старой заброшки, расположенной перед самым его домом. Кривыми черными буквами с неаккуратными подтеками на обшарпанной кирпичной стене была выведена надпись: «Baby, it was real… And we were the best».