i don't think so

- Выключите этот чёртов диктофон, я не на слушании!!! – визжала девушка в моём кабинете, хватаясь руками за голову и зажимая нижними частями ладони свои уши. Я видела её впервые в своей жизни, машинально думая о том, как может человек докатиться до такого. Она была невероятно худа, и казалось, что её тоненькие накачанные ножки вот-вот сломаются при ходьбе. Тёплая шерстяная кофта бежевого цвета сползала с костлявых плеч, приоткрывая своим декольте решетку костей на груди и выпирающие ключицы, руки девушки полностью терялись в рукавах, казалось, даже не соприкасаясь с шерстяной тканью, а потускневшие глаза, казавшиеся ещё больше на худом лице, были полны слёз, навернувшихся от бессильной ярости. - Как скажете, дорогая, - произнесла я со всей мягкостью и спокойствием, на какое была способна, и действительно нажала на большую кнопку диктофона, заставляя её отщёлкнуться. - Вы видите, запись нашего разговора больше не будет производиться, успокойтесь, милая, выпейте воды. Вот так… Девушка принялась жадно глотать воду из стакана, не замечая, как скатились две слезинки по её щекам, а я, удобнее сев в своём кресле, произнесла, как только сидящая передо мной собеседница немного успокоилась: - Итак, прежде чем мы начнём, я должна знать ваше имя. - Зачем оно вам? - Разве вам неприятно, когда к вам обращаются по имени? Это всегда располагает к открытому общению. Всё время, пока мы будем находиться в этом кабинете, вы будете называть меня Сора. Девушка подняла на меня свои глаза, и я отчётливо видела, что сегодня меня ждёт очередная ужасающая история, очередная изуродованная горем душа и изрезанная на тряпки жизнь. Я привыкла к этому. За всё время, что я сидела в этом кресле (а это составляет уже чуть более двадцати лет моей жизни) я каждый день сталкивалась с искалеченным прошлым людей, также сидящих передо мной в этом кресле, как и эта девушка. - Сон Йеджи, - тихо произнесла девушка, положив свои высохшие ладошки на торчащие колени. - Хорошо, Йеджи. Итак, начнём. Все люди, приходящие в мой кабинет, должны сперва рассказать мне, в чём заключается их проблема, и я позволю вам говорить. Вы расскажете мне обо всём с самого начала, и иногда, когда что-то мне будет неясно, я буду спрашивать вас, а вы – отвечать на поставленный вопрос. Вы можете рассказывать мне всё, а можете лишь столько, сколько посчитаете нужным, но учтите: я, так или иначе, узнаю обо всём. Взгляните на меня, дорогая. Перед вами сидит женщина сорока трёх лет, и половину своей жизни она потратила на то, чтобы разбираться с проблемами окружающих. Можете мне поверить: вы скажете мне слово, а я увижу целую историю. Йеджи снова подняла на меня свои глаза, а после нерешительно кивнула. - Я буду рассказывать вам всё, Сора. Я не пришла бы в этот кабинет, если бы думала, что мне придётся поведать вам ровно столько, сколько знают окружающие, и выслушать те же слова и советы. Это сведёт меня с ума. - Замечательно, Йеджи. Тогда я даю вам слово. Я сосредоточила всё своё внимание на этой девушке. Тысячу раз, сидя напротив собеседника, я наблюдала за тем, как сложно людям начать говорить о своих проблемах. Они облизывают губы, делают глотки воды, не испытывая при этом жажды, смотрят в окно, начинают дышать тяжелее. Наконец, взяв себя в руки, Йеджи вздохнула, мужественно начав: - У меня не было детства. Когда меня спрашивают о том, какие мультики я любила, куда ходила с родителями, что делала в выходные дни, я не могу вспомнить ничего. Родители были занятыми людьми, им было попросту не до меня. Единственный человек, оказывающий мне внимание, когда я была совсем ещё крохой, был мой крёстный отец – Чхве Сынхён. Он не был женат, и, как мне кажется теперь, всегда мечтал о ребёнке. Вам кажется это странным? Да, я тоже неплохой психолог, Сора. Нет, он был потрясающим мужчиной, а вовсе не уродом, не способным найти себе отличную женщину и создать крепкую семью с кучей детишек. У него были потрясающие чёрные глаза, манящие в свою глубину, густые брови, светлая кожа, тёмные волосы… Его улыбка, обнажавшая ряд белоснежных зубов, всегда вызывала желание улыбнуться в ответ, с ним всегда было о чём поговорить, и его мнение было действительно важным для меня. Его мысли не были похожи на мысли других мужчин, мне казалось, на каждое произошедшее событие, на каждую мельчайшую деталь он имел своё собственное, ни на чьё не похожее мнение. Право, я уверена, он не был обделён женским вниманием. Не был он и бесплодным, но по каким-то непонятным мне тогда причинам он оставался один. Я помню, каждый его приход становился для меня праздником. Сынхён постоянно приносил мне шоколадные конфеты любимой марки, покупал новые платья, как у принцесс, я всегда залезала к нему на коленки и опускала свою кудрявую головку на его плечо, а он обнимал меня, разучивал со мной стишки. Мы оба были безумно счастливы в обществе друг друга, Сора. Когда мне было шесть лет и я пошла в первый класс, мои родители погибли при крушении самолёта, и я осталась сиротой. Я была ещё ребёнком, не понимавшим, какое горе свалилось на мои плечи, и даже не плакала, когда мне сказали, что мама и папа улетели на самолёте далеко-далеко и больше не вернутся. Я лишь подняла глаза на стоящего рядом Сынхёна и грустно произнесла: «Мама обещала мне привезти куколку из Японии… Наверное, ей не хватило денежек и она не хочет прилетать без куколки». Господи, как же тяжело вспоминать детство! Я помню лишь какие-то отрывки… - Меня кое-что интересует, Йеджи, - мягко перебила девушку я. – Чхве Сынхён - твой крёстный отец? - Я же сказала. - Не пойми меня неправильно, и не вини за моё любопытство, но почему ты называешь его просто Сынхён? Обычно к старшим обращаются с употреблением таких слов, как «дядя» или «тётя»… Я видела, как напряглось всё тело девушки, как распахнулись от страха её глаза и перехватило дыхание, но она нашла в себе силы ответить, повторяя мои недавние слова: - Это всегда располагает к открытому общению. Я вглядывалась в её лицо в течение нескольких минут, уткнувшись подбородком в кончики своих тонких пальцев, ощупывала взглядом её лицо, видя, что девушка пытается отчаянно забить свою голову ненужными деталями, чтобы не слышать того, чем полнится сердце. - Ты обещала мне, Йеджи. Помни, что ты обещала. - Я всё рассажу. Но сейчас не время для этого. - А для чего время? - Для рассказа о том, что из себя представляла Сон Суми. Я узнала о существовании этой женщины, когда мне было шесть лет. Сразу после известия о смерти родителей она приехала в наш дом, открыв дверь своими ключами, и, громко хлопнув ей, оповещая таким образом о своём приходе, остановилась в прихожей, как будто давая мне рассмотреть себя. Я никогда не видела женщину более эксцентричную и эпатажную. На тот момент Сон Суми было сорок семь лет, она была на четыре года старше вас, Сора, но упорно хотела выглядеть на двадцать лет моложе. Разрез её чёрного платья выставлял на обозрение чёрное кружево белья, грудь была сдавлена лифчиком пуш-ап, ибо Сон Суми никогда не обладала пышной грудью. На её голове красовалась очень странная шляпка, из-под которой торчали короткие белоснежные волосы. Единственное, что было идеально в её образе – восхитительные чёрные туфли на высоченной шпильке, сочетавшиеся со стройными ногами. Единственная из моих кровных родственников, чью душу ещё не забрал Дьявол, хотя именно ей он должен был заняться в первую очередь, стала с того дня моим опекуном. - Ты снова пренебрегаешь обращениями, Йеджи, - мягко произнесла я, вновь перебив собеседницу. - Вы о том, почему я не называю её бабушкой? – невесело усмехнулась мне девушка, сделав глоток воды. – Сон Суми запретила мне делать это. Прямо с порога она представилась мне и грозно произнесла: «Запомни это, детка, не бабушка, не тётя, а просто Суми». Я понимающе кивнула, сделав жест, означавший, что Йеджи может продолжать. - Она была потаскухой, об этом известно абсолютно всем, но никто никогда не осмелился бы сказать это ей в лицо. Сперва я боялась её, потом начала люто ненавидеть, но сейчас… я просто понимаю, что я была бы никем без напутствий этой женщины. Она принадлежала к классу тех женщин, которые видели самое страшное и им больше нечего было бояться. Её моральная сила не знала никакого предела, никто и никогда не смог бы сломить Сон Суми, ничто не могло выбить её из колеи, она всегда оставалась крепким орешком, несмотря на то, что никогда не держала свои эмоции в себе. Я ещё никогда не встречала более прямолинейного человека. Подобно врагу, она говорила мне обо всех недостатках прямо в лицо, открывая глаза на правду и не допуская никаких обид. И, несмотря на моё постоянное недовольство, я понимаю, что именно это её качество позволило мне добиться всего, что я имею. Как всех высот, так и всех проблем. Знаете, Сора, я очень люблю Сон Суми, и буду любить её, несмотря ни на что. - Но когда-то всё было иначе, - с улыбкой заметила я. - Когда-то я хотела вонзить острый нож в её горло в тот момент, когда она безмятежно спала в своей постели, и смотреть на растекающееся пятно крови по её белоснежным простыням. Я была ещё ребёнком и была неинтересна ей. Девушка вздохнула, переводя свой взгляд на окно моего кабинета, из которого открывался прекрасный вид на раскинувшийся над рекой мост и зеленеющие макушки деревьев парка. Я не мешала ей размышлять, давая вспомнить все детали и собраться с мыслями, и, спустя несколько минут, она снова заговорила: - Ей было действительно не до меня, она целыми днями пропадала на работе, являясь главой крупнейшего издательства нашего города, а вечером встречалась со своими многочисленными ухажёрами, никогда не заботясь о том, сделаны ли у меня уроки и успела ли я поесть. Именно поэтому в возрасте семи лет Сон Суми за руку привела меня в балетную школу Каннын – самую известную и нашумевшую школу того времени, сделав это в надежде на то, что там за мной будет присмотр. С того самого момента на моём и без того неудавшемся детстве был поставлен жирный крест. Именно эта точка и стала началом совершенно другой истории. В этой балетной школе обучение проходило девять лет, не считая подготовительного класса, и по окончании обучения перед тобой распахивались двери любой академии искусств по классу как балета, так и современного танца. Несмотря на то, что никто и не спрашивал моего мнения, приводя меня за руку к дубовым входным дверям школы, совсем скоро я поняла, что язык тела – самое прекрасное средство выражения твоей индивидуальности. И всё было бы просто потрясающе, если бы не одно «но»: я была ещё ребёнком, так любившим шоколадные конфеты, приносимые Сынхёном, и игры со сверстниками после школы. Но вместо этого я видела лишь огромные зеркала балетного класса и чувствовала тёплой кожей холод металлического станка. Да, Суми никогда не придавала значения моей учёбе в обычной школе, её не интересовало, были ли у меня проблемы с математикой или литературой, но она всегда с живым интересом расспрашивала меня о моих занятиях в балетном классе. Когда я перешла во второй класс и впервые попробовала танцевать на пуантах, я ещё два часа сидела в раздевалке и тихо плакала, глядя на мои изуродованные ноги. Вы когда-нибудь ходили на балет, Сора? И что вы думаете о балеринах? О да, это воплощение женственности и красоты, их гибкость вызывает восхищение, их пластика будоражит воображение… Лёгкость, грация, красота – именно эти слова всплывают в памяти каждого, представляющего себе балерину. И лишь вымотанная физическими тренировками и постоянными диетами девушка, снимая пуанты в раздевалке после удавшегося спектакля, ставит свои изуродованные ноги с обломанными ногтями и натёртыми до крови пальцами в тазик с холодной водой, в одиночестве отщипывая лепестки от подаренных ей цветов и бросая их в воду, чтобы ощущать себя той же королевой, какой является она в глазах простых зрителей. Это тяжёлый труд, Сора, тяжёлый физический труд. И я не жалуюсь, я лишь рассказываю вам обо всём, иначе зачем я тогда сижу в этом кресле? Во всём, что касалось балета, Сон Суми всегда поддерживала меня. Она доносила меня на руках до своего автомобиля, набирала холодную воду в тазик, натирала мои ноги специальными кремами, но было и то единственное, за что она жестоко наказывала меня – мои слёзы и жалобы. - Ты, твою мать, балерина или тряпка?! Собери свою волю в кулак и перестань хныкать, как последняя слабачка! Это не самое страшное, что могло случиться! Если ты хочешь чего-то – заткнись и делай! - Я хочу поесть, нормально поесть хоть раз в жизни! Я хочу шоколада, хочу большой кусок мяса, мне надоела вареная свёкла!! - Ах, надоела?! Я получила сильнейшую затрещину, отчего моя голова повернулась вправо, а по комнате громким эхом разлился звонкий звук хлопка. Щёку сильно запекло, однако я перестала плакать, лишь прижав ладонь к щеке и тяжело дыша, а Суми тут же с размаху опустила передо мной тяжёлую тарелку, полную всевозможных яств. - Давай, чего же ты?! Ты же так хотела набить своё пузо! ЖРИ!!! Вот оно, всё перед тобой!!! Я лишь продолжала тяжело дышать, стиснув зубы и глядя в тарелку, а после с громким звуком отодвинула стул, вставая из-за стола и уверенным шагом отправляясь в свою спальню. Это был первый раз, когда Сон Суми сказала, что гордится мной. Она была строгой, но справедливой. Всегда. Я сильно отставала по всем школьным предметам, но я всегда была в числе первых в моем балетном классе. У меня восхитительные подъёмы, Сора, потрясающая растяжка, пластика… Я знаю, чего я стою, когда дело касается балета. С третьего класса начались гастроли, я уехала на целый месяц, оставив учёбу и катаясь по Европе с различными выступлениями. Это было потрясающее время. Именно тогда Суми призналась мне в гордости за меня во второй раз. Уже с того возраста я чувствовала себя очень ущербной в общении со сверстниками и одноклассниками. Взгляните на меня, Сора, ну что за чудо?! Куда девалась моя грудь? Моими коленями можно резать бумагу, а что уж говорить о спине! Если я наклонюсь, меня вполне можно использовать вместо стиральной доски! Да, не думайте, что я не знаю, как чудовищна моя худоба! Но я всем жертвовала ради танцев, они заполнили всю мою жизнь, придали ей смысл. Я никогда не была красавицей, но мужчины вряд ли отдавали себе в этом отчёт. Несмотря на мои комплексы и неуверенность в себе, я всегда была окружена мужским вниманием. Когда мне исполнилось тринадцать, я перешла в пятый класс, и теперь балет отнимал у меня всё свободное время. О, я подавала большие надежды, я была похожа на бабочку, порхающую с цветка на цветок, махающую своими лёгкими крылышками! Нас начали обучать пантомиме для более чёткой передачи эмоций на сцене. Язык тела не подразумевает никаких лишних слов, всё, что надобно тебе донести до зрителя, ты доносишь с помощью одних лишь жестов. Суми перевалило за пятьдесят, но она и не думала отказываться от прежнего образа жизни. Однажды, придя домой, я снова застала её выпивающей в её кабинете. Как, я ещё не рассказала вам об этой комнате?! Господи, с моей стороны это всё равно, что совершить страшный грех! Итак, это была превосходная комната с тёмным полом и светлыми стенами, которые были украшены всевозможными портретами её обладательницы, но немного преувеличенными, например, с бюстом пятого размера, коим, как уже было замечено, Суми вовсе не обладала. Возле камина лежал мягкий ковёр из шкуры белого медведя, а чуть левее – большой глобус, полый внутри и использованный под бар. У окна располагался прекрасный стол из венге с заставленным за него стулом, на котором с до ужаса довольным видом восседала сама Сон Суми, прикладываясь к виски. - Суми, дорогая, может, не стоит пить? - Ох, брось, не тебе учить меня жизни, киска! - А как же твоя язва? - Буду пить, пока не сдохну, и плевать на язву!!! Я беззвучно усмехнулась, проходя внутрь. - Сегодня, знаешь ли, двадцать три года со дня смерти моего мужа, - с холодной улыбкой сказала мне она. Я молчала, но приготовилась внимательно слушать, видя, что она не собирается молчать. В тот день её распирало от эмоций, а я предоставила ей всю себя. - О да, мой муж разбился на машине спустя девять лет нашего брака холодным ноябрьским вечером. В какой-то момент, оказавшийся для него роковым, тормоза его машины отказали – и он разбился насмерть, свалившись в кювет. Да простит меня всевышний, но только пользы от него было не больше, чем с гуся воды! Твой дед был тряпкой, бесконечно ноющей тряпкой, и вместо того, чтобы оторвать свой зад от дивана и устроиться на работу, он всё считал несерьёзным, несмотря на свои восемь классов средней школы за плечами! Ему нужна была должность директора, чёртов недоумок! Сон Суми оказалась дурой в первый и последний раз в своей жизни, когда вышла замуж за этого болвана. Она плеснула в свой стакан ещё немного обжигающего горло напитка, выпив его в один глоток, а после произнесла те слова, что остались в моей памяти на всю мою жизнь: - Никогда не позволяй мужчине ломать тебя. И даже на попытку сделать это отвечай жестокой и беспощадной местью… Что вы говорите, Сора? Жестокость? О да, Сон Суми была жестока, но порой быть стервой – единственный способ защиты для женщины. Вы улыбаетесь… Вам известно происхождение этой фразы? Так или иначе, в скором времени вы даже удивитесь тому сходству, которое обнаружили уже сейчас. Да, моя история не будет лишена жутких моментов. Девушка прервала свою речь, чтобы сделать несколько глотков воды, а я пока воздерживалась от комментариев, желая дослушать историю до самого её конца. Она очаровывала меня всё больше и больше своей мрачной силой, словно я смотрела в бездонный колодец, пахнувший сыростью и мхом, с каждой минутой чувствуя всё большее желание сделать шаг во тьму… - Пожалуй, стоит сказать пару слов о Сынхёне. Суми явно недолюбливала его, это было видно. Всем своим видом она старалась выказать своё пренебрежительное отношение к моему крёстному, однако, позволяя ему приходить ко мне каждые выходные. Вам известно, что такое детская любовь, Сора? Чувство настолько сильное, настолько всепоглощающее, что кажется, маленькое детское сердечко слишком мало для него… - Моя малютка! – счастливо кричал Сынхён, подхватывая меня на руки и сладко целуя в обе щеки. И снова эта улыбка, заставляющая меня трепетать от волнения и улыбаться в ответ, этот ласковый взгляд, заставляющий кожу покрываться мурашками… Сам того не зная, Чхве Сынхён играл с моим сердцем. Он снова приносил мне восхитительные платьица из красного бархата или синего шёлка, он наряжал меня, как принцессу, стоя передо мной на коленках и расчёсывая мои непослушные волосы… Когда мне исполнилось тринадцать, именно он забирал меня после занятий в балетной школе, подолгу гуляя со мной в парке и слушая мои истории. Он посещал все мои сольные выступления, уверяя, что когда-нибудь я стану примой в самой лучшей балетной постановке. И я верила ему. Я всегда ему верила. И стоит справедливо заметить, я делала это не зря. Начиная с пятого класса, я выступала сольно на сцене нашей школы во время проходящих с мая по конец июня слушаний и была сразу же замечена руководителем одной из лучших академий искусств. Уже в конце восьмого класса после успешной сдачи мною всех требуемых экзаменов состоялся мой дебют на большой сцене в балете «Спящая Красавица». Я была рекомендована моей преподавательницей классического танца в качестве исполнительницы небольшой партии белой кошечки… На тот момент мне уже исполнилось шестнадцать лет. Вы знаете, Сора, порой я чувствую ужасный стыд за мою принадлежность к числу прекрасной половины человечества, пусть это и совершенно независящее от меня обстоятельство. Подобно тому, как люди срывают с себя маски на ступенях эшафота, девушки избавляются от них тогда, когда видят успех другого, не сулящий им ничего, кроме ощущения собственного ничтожества. Как будто чьё-то превосходство, жалящее их тщеславие, подобно для них скорой смерти, заставляя их, доселе казавшихся вполне терпимыми, обнажить своё уродливое лицо. Это был очередной раз, когда я поняла, что в своей жестокости Суми была права. Если хочешь добиться чего-то – заткнись и делай, имей терпение и настойчивость. Лавры венчают головы лишь тех, кто прикладывает колоссальные усилия для достижения поставленной цели. И, несмотря на всё величество лаврового венка, он иногда более похож на терновый. Можно я закурю, Сора? О, не стоит так удивляться. Вам предстоит сегодня узнать обо мне ещё и не такое. Она достала из пачки сигарету, и, сжав её губами, откинула крышку зажигалки, прикурив и продолжив: - Итак, практически все девушки, обучавшиеся вместе со мной искусству балета, полнили свои сердца бессильной злобой и завистью. Это казалось мне безумно смешным, нет, правда! Одна из них едва ли влезала в свой балетный купальник, постоянно находясь на границе своего веса и умудряясь вписываться в неё до последнего грамма! Жалкое зрелище. Некоторые из них не могли сделать даже три круга фуэте, и это было бы приемлемо, учись они в какой-нибудь школе танцев среднего звена, устраивая показательные выступления для пенсионеров. Однако я немного преувеличиваю, выплёскивая свою злость. Школа Каннын не была домом для инвалидов или оплотом балерин класса «так себе», но даже в именитых школах встречаются те, чьи «хочу» не соответствуют их «делаю», в результате чего и возникает подобное расслоение. Все эти дуры никак не волновали меня, однако было и то, о чём я действительно беспокоилась. Этим предметом была Кан Седжон. Она начала обучаться в нашей школе с седьмого класса, ранее занимаясь в школе французского балета и показывая там неплохие результаты. Я не боялась конкуренции, несмотря на то, что язык её тела был действительно красив. Первое, на что я обратила внимание, когда нам впервые представили Кан Седжон – её восхитительные внешние данные. Копна её светло-каштановых волос, достающих до лопаток, всегда была уложена в аккуратную причёску, её улыбка по праву заслуживала звания самой обаятельной улыбки на свете, обнажая ряд белоснежных и безукоризненно ровных зубов и вызывая лукавые морщинки вокруг её красивых карих глаз. Несмотря на маленький вес и хрупкое телосложение, Седжон не была лишена форм, её фигура была действительно аппетитной. Я молча разглядывала девушку, думая о том, как, наверное, тускло смотрятся мои тёмные волосы длинной до пояса по сравнению с сиянием её волос, как черны мои глаза в отличие от этой искрящейся янтаря, как плоска грудь… Куда уж мне было тягаться с мадмуазель Кан! Но если внешне, как мне казалось, я не была ей ровней, то я по праву обставляла её в танце по всем статьям. И её, как девушку, привыкшую работать над собой и добиваться успеха, получая то, чего она хочет, невероятно злил этот факт. Она пыталась всячески зацепить меня, особенно после известия о том, что мне досталась партия на большой сцене. Признаюсь честно, это было весьма обидным, учитывая тот факт, что в восьмом классе нас обучали па-де-дё, или проще говоря – танцу с партнёром, и грязь выливалась на меня при наличии в классе лиц противоположного пола. Но я невероятно горда собой, Сора. Все её издёвки я выдерживала с каменными лицом или презрительным его выражением, изредка отвечая на них колкими фразами, заставляя её заткнуться или услышать, как смеются над ней. О да, я ведь достаточно остра на язык, не стоит забывать, что я жила с Сон Суми. Больше всего меня удивляло то, что при наличии в моём классе такой малышки, как Седжон, парни уделяли мне не меньше внимания. Они стремились проводить меня до дома или сводить в кафе, наверняка для того, чтобы накормить там вареной свёклой по-французски, но я по весьма понятным мне причинам отвечала мягким отказом на все предложения такого типа. Что вы говорите? Причина? Вам неизвестна причина? Она сидела в центральном бельэтаже на балете «Спящая красавица» восемнадцатого августа 2008 года, держа в руках огромный букет алых роз, а по правую сторону от неё восседала Сон Суми в очередном эпатажном платье и чудаковатой шляпке, держа в руках программу и лорнет на длинной ручке. Чхве Сынхён – вот название этой причины. Мне было уже шестнадцать – тот возраст, когда девушка, как мне кажется, способна отличить простое увлечение от сильного и крепкого чувства. Я вижу, вы уже догадались, Сора. Я безумно любила своего крёстного отца, невзирая на то, что на тот момент, когда мне было шестнадцать, ему уже исполнилось тридцать восемь лет. Мне сложно сказать, когда детская любовь сменилась чувством более глубоким и чистым, наверное, у любви нет определённого момента, она наступает постепенно, охватывая каждую клеточку тела. Я помню лишь безумное волнение перед моей партией, помню, как подбадривала меня труппа, уверяя, что я безупречно справлюсь с этим ответственным шагом, а я думала про себя, что просто не могу позволить себе сделать хоть что-то не так, зная, что из сотни пар глаз одна будет принадлежать именно ему – Сынхёну. Я должна была быть идеальной. Таковой я и была. Через пару месяцев после моего дебюта руководитель балетной труппы нашего Театра Оперы и Балета лично пригласил меня под своё крыло, предоставляя первую мою серьёзную роль в качестве примы – роль Мари из балета «Щелкунчик». Да, в моей профессиональной жизни всё шло в гору, но всё, что касалось личной жизни, было из рук вон плохо. Знаете, Сора, мне уже двадцать, а я до сих пор не понимаю, как могут серьёзные мужчины, например, бизнесмены, руководители крупных компаний, врачи, становиться в странные позы и совать тебе что-то между ног. Странно... Была бы моя воля, я бы никогда не занималась этими странными действиями. Но, увы, моя воля в этом вопросе не учитывалась никогда. Впервые я занялась сексом в семнадцать лет, это был последний класс моей балетной школы, но стоит отметить, что тогда я уже была включена в состав балетной труппы. В этом не было ничего романтического, ни любви, ни цветов и конфет, проще сказать, меня попросту трахнули, но я по каким-то непонятным причинам и сама не была против этого. Осознание того, что во мне есть ещё что-то, от чего необходимо избавиться, было для меня достаточно тяжёлым. Моим избавителем стал мой партнёр по па-де-дё, Ким Ынтэ. Да, он был вполне симпатичным парнем, хорошо двигающимся, но ужасно глупым. Я и сама не блистала академическими знаниями, не всё понимала в математике и других точных науках, но во всём, что касается элементарной грамматики, литературы или просто каких-то базовых знаний, я была достаточно умной девочкой. Меня многому научила жизнь. И Суми. Я не блистала умом, но его было вполне достаточно для того, чтобы достойно прожить свою жизнь, не вляпавшись в какое-нибудь дерьмо. В которое я всё-таки вляпалась. Всё случилось внезапно, когда я, зная, что в доме будут стоять крики, издаваемые Суми и очередным старающимся на ней кавалером, согласилась зайти и выпить кофе с Ынтэ. Я помню, как он осторожно распустил плотный узел на моём затылке, как красиво посыпались мягкими спиралями мои волосы по худым плечам, как он шептал, что всё будет хорошо, раздевая меня и неприятно сжимая мою небольшую грудь… Он разделся и сам, надевая презерватив на свой член, и, достаточно смешно и странно сгорбившись, принялся пихать его в меня, вызывая боль. Я зажмурилась, чувствуя себя ужасно неловко от его постоянного дурацкого шёпота и каких-то идиотских фраз, как будто подсмотренных в порно фильмах, и тяжело задышала, чувствуя, как от боли воздуху не хватает места в лёгких. Всё случилось достаточно быстро, а Ынтэ, кажется, не ожидая того, что я окажусь девственницей, даже не знал, что сказать, наконец-то замолчав. Я выглядела достаточно невозмутимой, просто вставая с его кровати и отправляясь в душ, а после также беззвучно выходя из его дома, ничего не ответив на его прощальные слова. Вероятно, именно после этого случая мой мозг заведомо ставит барьер во время любой попытки очередного занятия сексом. Я была уверена, что после всего произошедшего по школе поползут слухи, эта история будет передаваться из уст в уста, а Кан Седжон найдёт очередной повод для того, чтобы разинуть свой поганый рот. Но этого не случилось. На следующий же день на занятиях по па-де-дё мы с Ынтэ поздоровались так, словно весь прошлый вечер был лишь дурным сном, который обоим следует забыть как можно быстрее. Бедняжка… Его так напугал вид моей крови… Она усмехнулась, закуривая ещё одну сигарету и делая сильную затяжку, а после, красиво выпустив дым изо рта, продолжила: - Когда я начинаю вспоминать, с чего именно всё началось, я не могу не вернуться в мыслях к казалось бы совершенно обычному вечеру. Как всегда после занятий я сидела в раздевалке, потирая зудящие ножки и слушая беззаботную болтовню других девчонок, иногда улыбаясь их историям. Я уже почти собралась, когда в раздевалку вошла Чо Хекён, танцующая со мной в одном балетном классе, и произнесла: - Йеджи, тебя ждут. - Передай, пожалуйста, Суми, что… - Это не Суми. Надо признаться, я была шокирована. В тот вечер именно Суми должна была забрать меня после занятий. - А кто? - Мужчина лет сорока. Темноволосый такой. Очень симпатичный… Сынхён… Я тут же задышала тяжелее, глядя на свои вещи, висевшие в шкафчике, уверенная, что предстать перед Сынхёном в этих джинсах и майке я попросту не могу. Я тут же перевела свой взгляд на Хекён, оглядывая её хорошенькую фигуру и безупречно сидящее на ней чёрное платье, а после спросила: - Какой у тебя размер обуви? - А в чём дело? - Какой размер?! - Шестой… - Замечательно! Снимай платье и туфли! - Что прости?.. Я видела краем глаза, с каким недоумением смотрят на меня все остальные девушки, но мне было попросту не до этого. - Хекён, милая, я очень тебя прошу, выручи меня… - умоляюще произнесла я. – Завтра я всё тебе верну, а сегодня обуешь мои кеды, оденешь джинсы и майку… - Йеджи, я… - Слушай, я сделаю для тебя всё, что угодно, только снимай это чёртово платье и туфли! Я уже распустила тугой узел на затылке, расчесав волосы и немного освежив лицо, а Хекён принялась неуверенно стягивать с себя обувь и одежду, протягивая мне платье и надевая мои вещи. Я уже застегнула на себе молнию безупречного чёрного платья, возясь с ремешками красивых туфель, как вдруг почувствовала, что надо мной нависла какая-то фигура, загораживая свет. Я подняла взгляд, встречаясь им с янтарём красивых глаз мадмуазель Кан, и лишь нагло вскинула бровь. - Ты загородила мне свет, а твой шкафчик, кажется, в другом конце. - Так любопытно… - с противной улыбкой произнесла Седжон. – И как девушка твоей внешности может крутить шашни с сорокалетними мужчинами? - Любопытнее то, почему тебя так интересует, с кем я кручу шашни. - Твоя серая жизнь никого не интересует, Йеджи. Не делай себя такой значимой. И всё-таки удивительно, как ты могла оказаться такой шлюхой. - Это вовсе не удивительно, - пожала плечами я. – Но ради Бога, шлюха? Я добропорядочная девушка, отличие лишь в том, что мне мужчины делают подобные предложения, а тебя трахают за бесплатно. Я содержанка, а ты обычная давалка. Я предпочту оставаться в своём статусе, ибо с твоим не наживёшь ничего, кроме венерической болезни. Я не знаю, зачем я сказала это, Сора. Ведь Сынхён не приходился мне молодым человеком, я ещё не спала с ним в то время. В какой-то момент своей жизни я просто поняла, что отрицать что-то во время подобных бесед бессмысленно. Это выставляет тебя в глупом виде перед сотней голодных зевак, радующихся любой возможности сунуть свой нос в чьи-то разборки. Я перекинула через плечо сумку, с благодарностью чмокнув в щёку Хекён и выходя из раздевалки под звук тихих смешков, свидетельствующих о моей победе. Я вышла на улицу со слегка уставшим, но достаточно довольным видом, оглядываясь по сторонам и ища взглядом огромный чёрный джип Сынхёна немецкого производства. Я обожала этот автомобиль, кожаный салон которого был пропитан ароматами его владельца, а приятная мягкая подсветка панели создавала небывалый для машины уют. Наконец, я заметила нужную мне машину, улыбаясь ещё шире и отправляясь к этому внедорожнику. Его хозяин стоял подле него, опираясь рукой о капот, и улыбался мне, оглядывая с ног до головы. Я допустила оплошность, Сора, забыв о том, как не похож был Сынхён на остальных мужчин в некоторых мелочах. Среди всего их многообразия был и такой отличительный пункт, как превосходная память, распространяющаяся как на даты, события и какой-то научный материал, так и на, казалось бы, совершенно бесполезные детали вроде женского туалета. С одного лишь взгляда Сынхён впитывал, как губка, весь образ девушки, до последней мелочи. Он мог с лёгкостью сказать, какие туфли украшали мои ножки неделю назад, какого цвета был пояс моего платья и какой браслет обрамлял моё тонкое запястье в тот день, когда мы ели мороженое в «Баскин Роббинс». По одному его взгляду я поняла, что он узнал это самое платье и туфли, которые видел минут пятнадцать тому на совершенно другой девушке. Наверняка, я зарделась, как вареная свёкла (о да, кто как ни я вам расскажет обо всех тонкостях её оттенка!), осознав, что допустила такую непростительную погрешность, но Сынхёну было плевать. Он крепко обнял меня за талию, коснувшись губами щеки, и, объяснив, что Суми сегодня занята до такой степени, что даже не покажется дома, открыл передо мной дверь автомобиля, предлагая заехать поужинать в ресторан, ибо повар из него никудышный, как, собственно, и из меня. Будучи постоянно следящей за своей фигурой, я умела готовить лишь свежие овощные салаты, постное мясо, вареную свёклу, а также нарезать фрукты к вину. Что такое, Сора? Хм… Мне казалось, я сказала достаточно, чтобы не знакомый с ним человек мог нарисовать себе его образ, более или менее соответствующий действительности. Что ж, если этого требует профессионал, могу ли я отказать? Сынхён… Мне нужно подумать… Хм… Он был другом моих родителей, и их дружба возникла в результате делового партнёрства. Сынхён владел сетью баров и клубов по всему городу, пользовавшихся достаточной популярностью среди обеспеченной его половины. Мои родители в своё время занимались поставками дорогого алкоголя из Европы и даже из Америки, словом, из тех стран, которые являлись наикрупнейшими его производителями. Сынхён закупал алкоголь только у них, не признавая других партнёров, и постепенно на тусклом фоне рабочих договоров об оказании услуг поставок начала вырисовываться яркая картина тесной дружбы. Его нечасто можно было заметить с какой-то женщиной, он старался либо скрывать свои увлечения, либо же не давать им волю, и причины такого поведения он унёс с собой в могилу. Он был красив, о да, по-настоящему красив, но красота его была мужественной, не походя на сладкий кофе. Терпеть не могу сладкий кофе… Она задумалась, прижимая подбородок к плечу и снова уставляясь в окно, а после вновь перевела на меня взгляд, спокойно продолжая: - Все поговаривали о том, что он любит девушек намного моложе себя, что заставляло моё сердце трепетать, когда я осознала всю серьёзность моего увлечения. Сынхён умел ухаживать. Наверное, благодаря его развитой фантазии и странному мышлению у него всегда получалось угождать девушкам. Холостяк. Да, до мозга кости. Когда-то давно, ещё до смерти моих родителей, я слышала, как отец рассказывал маме забавную историю, связанную с моим крёстным. Одна девушка без задней мысли поставила в его стакан в ванной комнате свою зубную щётку, чтобы почистить наутро зубы и спокойно выйти из его квартиры по-английски. Но Сынхёну это ужасно не понравилось. Её щётка в стакане рядом с его щёткой была для него чем-то вроде… посягательства на его личное пространство. Таков уж был его принцип: он платит долгими и восхитительными ухаживаниями и дорогими подарками за одну ночь в его постели, а далее при наличии обоюдного согласия всё повторяется. Он бизнесмен. И, делая оплату за оказываемую услугу, он хотел, чтобы она была выполнена быстро и качественно, в удовольствие и выгоду обоим. Никаких зубных щёток в стаканах, никаких чужих вещей в шкафу или тапок в прихожей. У него было достаточно хороших друзей, но я не была знакома с ними. Казалось, он поступал подобно мафиози, не желающему, чтобы его друзья и знакомые подозревали о существовании друг друга. Это было странным, даже с точки зрения безопасности собственной задницы. Но я никогда не обращала на это внимания, меня вполне устраивало, что на всех наших встречах мы были в обществе лишь друг друга. О да, мне безумно нравилось это… Он ещё много чего рассказывал мне, но не стоит забегать вперёд. Всё то, что было им поведано, вам предстоит узнать позже. Пока что мы вернёмся к тому вечеру. О, его можно было смело записывать в категорию вечеров, которые ещё долго греют душу, как дорогое вино, и подпитывают надежду. Мне нравилось то ощущение, которое возникало в душе в моменты, когда по взгляду окружающих ты понимаешь, что вас принимают за пару. Сынхён был очень обходителен и заботлив. Он улыбался, сжимал мою руку, шутил… Я уже не помню всего, о чём мы вели беседу, но кое-что всё-таки осталось в моей памяти. Так уж устроен человек: из тысячи слов, фраз и предложений он запомнит лишь те, что либо ранят его сильнее острого лезвия, либо вселяют надежду и дарят самую большую на свете радость. - Когда тебе было годика три, дорогая, я всегда смотрел на тебя и думал, как же я хочу себе точно такую же дочь. Нет-нет, я не хотел, чтобы ты была моей дочерью, я скорее… желал, чтобы ты, повзрослев, родила мне девочку, похожую на себя. Ты была такой чудесной малышкой… А сейчас превратилась в потрясающую девушку… Я тогда смотрела прямо в его глаза, тяжело задышав и не веря своим ушам… Всё было похоже на прекрасную сказку, и, как я понимаю сейчас, я просто оказалась глупа в силу своей несознательности. Мы, девушки, бываем порой такими идиотками. Моё воображение нарисовало мне картины счастливого будущего, свадьбы, рождения, как и мечтал Сынхён, прекрасной маленькой дочери, картины семейной жизни и неба в алмазах. Это было так глупо с моей стороны. Но я простила себя за эту оплошность. В конце концов, я так его любила… Я и до сих пор люблю его, Сора. Безумно люблю. Он привёз меня домой и по моей просьбе остался на ночь, чтобы мне не было страшно одной. Какая чушь. Я просто хотела, чтобы он остался со мной. В ту ночь не было секса, не было даже простого поцелуя, мы просто спали в обнимку в одной постели, и моё сердце, отчаянно желая пробить грудную клетку, выстукивало ритмы чечётки. Это был потрясающий вечер, перетекший в не менее потрясающую ночь… Утром Сынхён отвёз меня в школу, где я должна была писать аттестационный тест, а после этого заехал за мной, чтобы отвезти на балет, купив попутно моего любимого кофе. Без сахара. Мы договорились, что он заедет за мной после занятий, чтобы подарить мне ещё один потрясающий вечер, и мы попрощались. Моя душа пела, а ноги двигались в такт музыке… Я отдала платье и туфли Хекён, рассыпаясь в благодарностях, и даже не заметила, как из моей сумки вылетела старая фотография, которую я всегда и везде носила с собой. На ней мне всего лишь четыре. Я сижу на коленках Сынхёна перед именинным тортом, надув щёчки, чтобы задуть четыре свечи, а Сынхён, подловив момент, сладко целует меня в щёку. С ума сойти… Это было шестнадцать лет назад, а я помню это так отчётливо… - Как интересно… Так это и есть твой кавалер? Сон Йеджи, ты либо самая отвратительная на свете лгунья, либо совсем съехала с катушек! Чего и следовало ожидать, фотография попала в цепкие ручки Кан Седжон. - Твои родители умерли, так? А этот мужчина… Кто он тебе? Брат? Крёстный отец? И ты спишь с ним? - Тебя не касается моя личная жизнь, даже если бы я спала с полком иранских солдат и их верным бараном, - грубо произнесла я, вырывая фотографию из её рук. - Естественно не касается. Но это не мешает мне наслаждаться тем, какие же вокруг меня собраны ничтожества. Признаться честно, мне было безумно смешно. Да, всё обернулось совсем не так, как я ожидала, но её слова лишь веселили меня. Я смерила её презрительным взглядом, собрав волосы в привычный плотный узел на макушке, и, обув пуанты, произнесла с холодной улыбкой: - Ничтожества? Ты называешь ничтожествами тех, кто в тысячу раз удачливее тебя, Кан? Было ли у тебя хоть одно выступление на большой сцене? Прости, не напомнишь, пригласили ли тебя в академию искусств после школы, или тебе придётся самой оббивать их пороги? Можешь не отвечать. А знаешь, почему всё так? Потому что из нас двоих ты и только ты самое настоящее ничтожество. Я была беспощадна, Сора. Как и советовала мне когда-то Суми, даже на попытку сломать меня, я отвечала жестокой и беспощадной местью. Попытка причинить мне боль сопровождалась болью обидчика, попытка убить мою душу сопровождалась убийством его плоти. Однако тот вечер преподнёс мне не очень приятный сюрприз. Вместо внедорожника Сынхёна к воротам моей балетной школы подъехал автомобиль Суми. - А кого ты ожидала увидеть, куколка? Вон Бина? – язвительно спросила она в ответ на мой удивлённый взгляд. - Ммм… не Вон Бина, но Сынхёна, - произнесла я. – Он собирался заехать за мной. - И именно поэтому ты так нарядилась, - усмехнулась Суми, после немного посуровев. – Нас дома ждёт очень важная беседа, а Чхве… мне на него плевать, если честно. В отличие от тебя, киска. Я стойко выдержала эту зрительную атаку, тем не менее, уже зная, в чём будет заключаться суть нашего тет-а-тет. Наверное, вы действительно доктор от Бога, Сора. Во всех перипетиях своей жизни я едва ли могла признаться хорошо знакомым мне людям, но, зная вас не больше часа, я смело могу заявить, что вы осведомлены о существовании Сон Йеджи гораздо больше, чем кто-либо из них. За исключением одной лишь Суми. Я могла не обмолвиться с ней и словом, но она каким-то загадочным образом знала обо мне всё. Это была прожжённая опытом женщина, восхитительная в своей проницательности. Так было и в тот вечер. Мурлыча себе под нос какую-то песенку из её молодости, она вела меня за собой в свой просторный кабинет, и, как только за нами закрылась дверь этой комнаты, Суми решительно подошла к тому самому глобусу, который выполнял функцию, никак не связанную с той, что обычно выполняют трёхмерные модели земли, и достала оттуда полную до самой пробки бутылку дорогого виски, кивая мне на кресло, уютно располагавшееся напротив её стола. Удивлённо вскинув брови, я всё же послушно присела туда, куда мне было велено садиться, а Суми, гордо расправив плечи и открывая бутылку с видом профессионала, коим она, собственно, и являлась, разлила огненный напиток по двум стаканам, протягивая мне один. - Завтра у тебя выходной. - Ты права. - Чёрт тебя подери, я всегда права! А даже если бы это было не так по расписанию, наутро ты бы послала его в задницу и осталась в постели! Нас ждёт долгая беседа, киска, а напиток достаточно крепок. - Я не собираюсь делать вид, будто не знаю, о чём ты хочешь поговорить, Суми. Она медленно перевела на меня свой взгляд, уважительно улыбаясь. В такие моменты я видела, что она гордится мной. Её карие глаза искрились, как у старой лисы, придумавшей очередную хитрость, а тонкие губы слегка подрагивали, словно она жевала их изнутри. - Прекрасно. Тогда начинай. Но сперва выпей. Залпом. Она внимательно следила за тем, как смело я взялась за холодный стакан, в один глоток осушая его и всеми силами сдерживая кашель, и усмехнулась, проделав следом ту же нехитрую операцию. - Я втюрилась в своего крёстного полтора года назад, - прямо сказала я, зная, что темнить с этой женщиной бесполезно. - И мне прекрасно известно об этом. И знаешь, киска, я бы даже не стала тратить своё драгоценное время на эту беседу, если бы не видела, что он также проявляет к тебе… неродственный интерес. - Ты так считаешь? – тут же оживилась я, видя, как презрительно улыбнулась мне Суми в ответ. - Я в этом уверена. И я не могу запретить тебе сломать жизнь, это ведь твоя жизнь и твоё время, ты можешь потратить его даже на этого полоумного, но… - Объясни мне свою нелюбовь к Чхве Сынхёну, - настойчиво попросила я. - Мне не хотелось бы обсуждать это с той, которая готова засунуть свои ноги в капкан ради этого щенка. Я не отвела взгляд, но тут же вспыхнула, понимая, о чём она говорит. На моих ножках в тот день красовались ужасно неудобные туфли на шпильке головокружительной высоты, обувая которые я преследовала цель произвести впечатление на предмет моего вожделения. - Не вижу смысла в беседе, которая ведётся откровенно и прямо лишь с одной стороны, - холодно произнесла я, уже собравшись вставать с кресла. - Я не разрешала тебе уходить, Сон Йеджи. Хочешь знать, почему я так отношусь к Чхве Сынхёну? Что ж, получай! Я трахалась с ним, когда тебя не было ещё даже в планах. Эта фраза подействовала на меня сильнее, чем удар хлыста по спине. Я тут же бессильно опустилась обратно в кресло, во все глаза глядя на Суми и недоверчиво качая головой, а она, налив нам ещё немного виски в стаканы, с ехидной улыбкой продолжила: - О да, он хороший любовник, раз в двадцать с хвостиком лет сумел удовлетворить такую опытную старую потаскуху, как я. Он отличный любовник, но недостаточно умный мужчина, раз возомнил, что способен причинить неприятности Сон Суми. Я уже говорила тебе, киска, дурой я была в первый и последний раз в своей жизни ещё за много лет до того, как легла в постель с Чхве Сынхёном. - Что он пытался сделать? – бесцветным голосом спросила я, в один глоток осушая свой стакан. - Достаточно для того, чтобы я относилась к нему так, как отношусь. Но и отомстила я достаточно изощрённо, чтобы сейчас, продолжая с ним общение по воле твоих родителей, смотреть на него с триумфом. - Это было восемнадцать лет назад, Суми. - У мести нет срока давности. Я сварливая старуха, детка, мне разрешено быть злопамятной. И в этом плюсы старости. Зачем носить маски и держать язык за зубами, если в скором твой прах развеют над чистым полем? В двадцать мне казалось, что у старости нет преимуществ, но сейчас я вижу, что старость, пожалуй, единственный период жизни человека, определяющийся абсолютной откровенностью его слов. - Выходит, ты состарилась ещё в сорок? - В тридцать, киска. Я состарилась в тридцать. Это была, пожалуй, самая необычная ночь в моей жизни. Но даже то, что я узнала от Суми, не было способно остудить моих чувств. Скажите честно, Сора, вы устали слушать всю эту чушь? Быть может, вам нужен отдых? Или обед? Я подожду. Или лучше сразу переходить к главному? Право, я акцентирую внимание на мелочах лишь для того, чтобы в конце моей истории я смогла сполна оправдать свои поступки. Каждая из поведанных мною деталей, за исключением, пожалуй, моих ссор с Кан Седжон, соберётся, подобно огромному пазлу, в одну целостную картину. А вы мне растолкуете, как профессионал, что же на ней изображено, ибо сама я запуталась в несметных попытках понять это самостоятельно. Клянусь, прежде чем за мной закроется дверь вашего кабинета, вы всё поймёте, Сора. Но я не буду томить вас бессмысленными рассказами, я всё-таки перейду к главному, и в случае надобности буду двигаться в обратную сторону, чтобы истолковать какое-либо событие, требующее в качестве основы упущенной мною детали. Через неделю после произошедшего разговора Суми паковала свои чемоданы для отъезда в недлительную поездку в Токио, где должна была состояться презентация ещё одного литературного шедевра, который печатали станки её издательства. Я была уже далеко не маленькой девочкой, но это не помешало Суми позвонить Сынхёну с просьбой присмотреть за мной в течение этих трёх дней. Старая лиса, она никогда не делала ничего просто так! Подобно тому, как когда-то она с размаху опустила передо мной тарелку со всевозможными лакомствами, проверяя мою силу воли, сейчас эта плутовка решила сыграть с моими чувствами в игру по тем же правилам. И я проиграла её. На самом деле я была уверена в себе и собственной стойкости, ведь на протяжении той самой недели я отвечала на все предложения Сынхёна забрать меня после балета холодным и категорическим отказом. Но зерно сомнения зародилось в моей душе в тот момент, когда я снова увидела Сынхёна на своём пороге. Не буду врать, он показался мне в тысячу раз красивее прежнего. Я молча наблюдала за тем, как он выходил из автомобиля, неся в руке небольшую дорожную сумку и жмурясь от солнца, как обтягивала плотная чёрная рубашка его сильную грудь. - Привет, малыш. Как дела? – с улыбкой спросил он, проходя в дом и устало вздыхая, прислонившись спиной к стене. – Сумасшедший день… - Всё в порядке, - прохладно ответила я. – Будете чай? О… Я вижу, что вам непривычно слышать это, Сора? Сперва вас удивила моя фамильярность по отношению к человеку старше меня, теперь же пугает формальность. Такое случается, ведь это дело привычки. Но до того самого дня я не позволяла себе подобного панибратства в адрес Сынхёна. - Не откажусь, милая, спасибо. А у меня суфле. - Мне нельзя суфле. - Оно очень лёгкое, я выбирал специально для тебя. Я лишь хмыкнула, а Сынхён подозрительно сузил глаза, облизывая губы. Кажется, его злило моё поведение, что возбуждало меня ещё сильнее. Мне хотелось вывести его из себя, и плевать, что было бы со мной в тот момент. - Что происходит, Йеджи? - А что происходит? – я повернулась к Сынхёну с чашкой чая, ставя её перед ним на стол, и смело потянулась к конфетам суфле, запихивая одну в рот и вызывающе вскидывая брови. Он проигнорировал стоящую перед ним кружку, продолжая сверлить меня недобрым взглядом, а я продолжала поедать конфеты, то ли от злости, то ли от волнения, зная, что я так или иначе не позволю им осесть внутри меня. Всё лишнее, что я позволяла себе когда-либо съесть, выходило из меня обратно с помощью двух пальцев, запихнутых в рот. Но это не являлось приступами булимии, я не переедала, не накидывалась на пищу так, словно ем в последний раз в своей жизни. Я просто превышала свою норму, и, дабы сохранить свою фигуру и лёгкость, должна была избавиться от излишка всеми возможными способами. Разве это так предосудительно в стране, в которой красота женщины держится на пластической хирургии? То, чем меня всегда поражал Сынхён, так это своей мужественностью и умением держать себя в руках, даже через силу. Он спокойно встал со стула, обходя меня сзади, и положил обе свои руки на мою талию, принимаясь постепенно сжимать на ней их плотное кольцо, загоняя меня в ловушку, выбираться из которой я не имела ни малейшего желания… - Не делай из меня идиота, Йеджи, в моей голове ещё остались мозги. Всё было прекрасно все семнадцать лет до этого, и какая муха укусила тебя теперь? Её имя Сон Суми?.. Я молчала, закрыв глаза и тяжело дыша, не понимая, чего он хочет от меня, но прекрасно осознавая каждой клеточкой тела, чего хочу я… Он всё знал. Естественно он догадался, ещё с того самого вечера, когда я предстала перед ним в платье и туфлях Суми. Сынхён никогда не решился бы на этот поступок, если бы ни тот злосчастный вечер. - Не молчи и ответь мне что-нибудь, - прошептал он мне на ушко, осторожно коснувшись мочки губами, отчего я задрожала в его руках, прижатая спиной к его груди. Это было так жестоко, Сора… Сынхён оказался так жесток… Мои слова грели его самолюбие, ведь женщины, знающие себе цену, вряд ли когда-либо говорили ему о любви. - Я люблю вас… Он улыбнулся. Такое откровенное признание никак не сочеталось с подобным официальным обращением, или же навевало мысли о средневековье. - Не нас, а меня. Ты любишь меня. Повтори. - Я люблю тебя, - сказала я снова, готовая повторять это тысячу раз. Удивительно, как много зависит от человека. До того момента я была уверена, что никогда не смогу произнести нечто настолько сокровенное вслух. И почему я так усложняю себе жизнь? Почему я могу тоннами выливать на людей грязь, если они заслуживают этого, но не могу произнести заслуженное признание? Есть этому какое-то объяснение с точки зрения психологии, или я не зря считаю себя просто идиоткой? Но в тот раз, с тем мужчиной это вышло легко, без какого-либо страха или робости. Он обнял меня ещё крепче, принимаясь целовать шею, отчего моя голова непроизвольно откинулась назад, на его плечо, и, усмехнувшись, он тихо прошептал: - Моя маленькая девочка… Я задрожала пуще прежнего, чувствуя, как он разворачивает меня к себе, принимаясь сладко целовать мои губы… О, это был не первый мой секс, но первый поцелуй, Сора. Интересно, у кого-нибудь ещё было такое? Но Сынхёну так нравилось быть наставником, быть мудрее, сильнее, умнее… Он осторожно ласкал мои губы своими, юркнув в рот языком и нежно гладя им мой язык, постепенно давая мне понять, как нужно действовать и что необходимо делать… Я дышала так тяжело, словно пробежала стометровку, уложившись в рекордное время, всё моё тело дрожало в его руках, когда он медленно укладывал меня на стол, впуская одну руку в мои длинные волосы, второй спускаясь ниже и гладя мои ноги через плотную ткань джинсов. Я также впустила пальцы в его жёсткие волосы, покусывая его губы и оказавшись хорошей ученицей, а Сынхён нежно растирал ширинку моих джинсов, после расстегнув пуговичку и осторожно забираясь рукой под бельё, лаская меня пальцами… Я тут же выгнула спину, открывая рот и глубоко дыша, а Сынхён с превосходящей улыбкой целовал мою шею, грудь, шепча что-то возбуждающее… Сора, можно мне ещё воды? Кажется, эти воспоминания давались ей особенно сложно, ибо она дрожала от макушки до пят, тяжело дыша и залпом выпивая всё содержимое стакана. Но я даже не думала ей мешать. Моей задачей было слушать и выбирать из общей информационной массы то, что способно натолкнуть меня на некую мысль, к которой человек не сумел прийти самостоятельно. Такая важная информация могла находиться в чём угодно, даже в красочном описании самого незабываемого секса в её жизни. Йеджи немного успокоилась, а после, закурив, продолжила: - В какой-то момент решив, что кухня – не совсем подходящее место для того, чем мы собрались заниматься, мы медленно перебрались в спальню, по пути раздевая друг друга, и, устроившись на кровати, Сынхён с улыбкой следил за тем, как я стягивала с себя остатки белья, усаживаясь на него. Я была неопытной и невинной овечкой, но в моменты подобного возбуждения душа и сердце сами диктовали мне, что необходимо делать… - Когда-нибудь занималась оральным сексом? – тихо спросил меня он, снова касаясь губами мочки. - Я попробую прямо сейчас, - шепнула я, скользя губами вниз по его животу. Никакое собственное удовольствие не сравнится с тем, что наполняет твою душу, когда ты видишь удовольствие любимого человека от твоих действий. Мне хотелось стараться, видя прикрытые от наслаждения глаза моего любимого мужчины и слыша его тихие стоны… Как я любила его, Сора… Господи, как же сильно я любила его. Сынхёну удалось сорвать стоны с моих губ, несмотря на тот барьер, который не даёт мне наслаждаться сексом сполна. Казалось, многолетний опыт позволял ему угадывать мои желания, которые, по сути, не представляли собой ничего сложного или необычного. Я совершенно обычная девушка с самыми обыкновенными потребностями. Но даже это не отменяет того факта, что я предпочла бы ласкать его одного вместо очередного повторения этих странных действий. И мне вовсе не стыдно рассуждать на эти темы, Сора, хотя я, кажется, немного смутила вас. Мне плевать. Это помогает мне разобраться в деталях, навести порядок в своей голове, а ведь это и является конечной целью моего визита. Наш роман, если то, что происходило между нами, можно охарактеризовать подобным словом, длился около полугода, в течение которых я стала заложницей собственных чувств и откровенного взгляда Суми. О, она не сводила с меня глаз каждый раз, когда мы оставались наедине, словно хотела узнать, сколько времени мне понадобится для того, чтобы осознать, в какое же дерьмо я вляпалась. Но я была счастлива, Сора. Я была по-настоящему счастлива. В семнадцать лет каждая девушка считает себя куда мудрее, куда опытнее и умнее тех, кто пытается три раза в день кормить её порциями нравоучений: на завтрак, обед и ужин. Корея – та страна, в которой каждый молодой человек готов поделиться со стариком огромным запасом своей неопытности с видом знатока этой чёртовой жизни. А жизнь подкладывает им свинью, вероятно, поощряя таким образом стариков. Так уж выходит, что единственное их поощрение, помимо возможности говорить людям правду в глаза, – наблюдение за ошибками нового поколения. Это подобно заботливым рукам, гладящим их седые волосы, и тихому шёпоту на ушко: «Они тоже ошибаются. Они снова и снова влезают в то самое дерьмо, в котором когда-то торчал и ты. А ты ведь говорил. Тысячу раз говорил». Глупые влюблённые девчонки, всегда прислушивайтесь к тому, что говорят вам старшие. Я по-прежнему выступала на большой сцене, была зачислена вне конкурса в академию искусств, но, каким бы странным это ни показалось вам, Сора, там я показывала куда более худшие результаты, чем в школе. И тому была одна единственная причина: чёртов Чхве Я-Сделаю-Для-Тебя-Всё Сынхён. Мне доводилось не раз и не два прогуливать занятия в академии, чтобы приехать, или даже прилететь в его уютную квартиру для удовлетворения его желания, для получения какого-нибудь роскошного браслета или серёжек. Осталось совсем немного, Сора, скоро вы сможете высказаться и сами, ведь я вижу, вам уже есть, что сказать мне. Спустя три месяца наших отношений Сынхён снял отдельную квартиру для наших рандеву, никак не объясняя это. Но я и не требовала объяснений. Я верила ему, верила настолько, что, если бы он вёз меня в лодке, подобно маленькой собачонке, всё дальше и дальше от берега, намереваясь утопить, я продолжала бы вилять хвостиком даже тогда, когда он принялся бы опускать меня в воду, веря, что всё обязательно будет хорошо. Вот что способна сотворить любовь с безнадёжными циниками. Она способна проучить. Прежде, чем я продолжу, я считаю справедливым заметить кое-что, Сора. Сынхён никогда, - вы слышите? – никогда не принуждал никого к чему бы то ни было! И я понимаю это, и понимала и тогда. Стоило мне сказать «нет» - и всё прекращалось, скажи я это простое проклятое слово тогда на кухне – и ничего бы не началось. И всё было бы так, как было раньше. Другая истина заключается в том, что этот мужчина прекрасно знал: ни одна девушка, перед которой он тряс цветастым фантиком на верёвочке, как перед домашней кошкой, никогда не произнесёт этого слова. Никогда. Я ласкала его, как и прежде, вручала ему своё сокровище между ног, я продолжала быть ласковой, нежной, готовила ему какую-то стряпню на ужин или завтрак, слушала его рассказы о работе и каких-то новых поставках. И мне было интересно. Я любила каждое слово, произнесённое им, как его самого. Мы стали видеться гораздо реже, примерно три, а бывало и два раза в неделю, и всё это в противовес ежедневным встречам до этого. Но я и тогда не отрывала рта, если дело не касалось минета. Я была послушной девочкой. Я была идиоткой. И, как бы я ни пыталась заставить свою душу молчать, она уже тогда принялась волноваться о том, что что-то идёт не так. Одно лишь, что было мне неясно – чем же является это самое «что-то». Сынхён был скрытным, и я уже упоминала эту его черту. У меня было достаточно поклонников. После всех выступлений на сцене я получала огромное количество букетов от безнадёжно влюблённых мужчин, и это грело моё самолюбие, но никто из них не был мне нужен. Я едва успевала сдавать свои хвосты и как-то разбираться с прогулами в академии искусств, чтобы быть допущенной к экзаменам. Это были сумасшедшие времена, по-настоящему сумасшедшие. Но подобный образ жизни целиком и полностью устраивал меня. Да и на что мне было жаловаться, если два или три раза в неделю я могла снова падать в его объятия и слышать это ласковое «Моя маленькая девочка»? Было бы только это – и все остальные проблемы моментально становились легкоразрешимыми. Но что-то не давало мне покоя. Я была уверена, что-то идёт не так. И то волнение, которое нарастало во мне с каждой минутой, я глушила с помощью еды. Если раньше редкие переедания никак не походили на приступы булимии, то с того самого момента это была булимия чистой воды. Психологически это… Господи, и кому я рассказываю про психологию?! Я в очередной раз хотела поделиться с вами запасом своей неопытности! Конечно же, вам известно, что такое булимия. Я ела, ела, ела, и не чувствовала насыщения. А после запивала съеденное тёплой водой, обязательно тёплой, немного прыгала на месте, растрясая пережёванную пищу в желудке, и спешила к унитазу, склоняясь над ним и возвращая всю еду обратно, завершая тем самым цикл жизни пищи, исключая из него лишь стадию её переработки. Сложнее всего выходило мучное. Фактически оно превращалось в тесто уже во рту, и для того, чтобы распрощаться с ним, я разбавляла соду в стакане с водой. Отвратительно. О да, это было отвратительно. Но только это и позволяло мне продержаться в труппе. Я уже говорила, что делала всё ради балета. И всё зашло слишком далеко, пусть тогда я и не пыталась что-то сделать с этим. Да, вы всё правильно поняли, Сора, спустя какое-то время мой желудок самостоятельно отвергал пищу. Если я ела, то только рядом с туалетом. И два пальца во рту больше не были необходимостью для прощания с едой. Она несколько раз вздохнула, снова замолчав. Это молчание было долгим, но её глаза как нельзя лучше отражали её мысли. Точнее их беспорядок. Она собиралась с мыслями, и я снова не мешала ей. Закурила. Сперва одну, потом ещё одну, потом третью… Комната наполнилась едким дымом, сквозь облако которого мои слезящиеся глаза с трудом различали очертания этой девушки. Она готовилась к рассказу о самом страшном. И это заставляло мои мышцы напрягаться до предела. - Я готова. Точнее я просто должна. Я должна начать. И начну я с той самой ночи, которая и стала точкой отсчёта. Отсчёта дней жизни Чхве Сынхёна. - Скажи, ты точно хочешь всего этого? – спросил меня он, лёжа со мной в постели и крепко прижимая меня к своей груди. - Думаешь, я была бы сейчас здесь, если бы не хотела? - Я уже не знаю, что и думать… - признался мне он, гладя мои волосы. - У тебя есть причины для волнения? – спросила я, видя, как подрагивают его сильные руки. - Для волнения – нет. Но есть причины для стыда. - О каком стыде идёт речь? - О том, который я испытываю каждый раз, обнимая тебя, целуя или занимаясь с тобою сексом. Ты… совершаешь ошибку. Я замерла, а моё сердце забилось чаще. Это был удар ниже пояса. Я не была готова к разговору о том самом «чём-то», хотя и понимала, что он должен состояться как можно скорее. - Я так не считаю. Но вероятно, ты осведомлён лучше. В чём дело, Сынхён? - Сейчас не время обсуждать это, - произнёс он, поцеловав меня в висок. – Тебе завтра рано вставать, у тебя экзамен. - Нет у меня никакого экзамена. - С чего бы? - Чёрт подери, Сынхён, меня не допустили к экзамену, ты же знаешь об этом!!! – вспыхнула я, резко садясь на кровати и со злостью глядя на него. – Не допустили из-за прогулов! - И что теперь? - Я на волоске от исключения. - Почему ты не сказала раньше?! - Я говорила, ГОВОРИЛА!!! Ты просто не слышишь меня!!! - Чёрт возьми… Господи, детка, прости… - Всё в порядке. Я встала с постели, желая одеться и уйти, но он придержал меня за руку. - У тебя остаётся балет! Театр, большая сцена… Это ведь является главным в твоей жизни! - Я никогда не выйду на новый уровень без окончания академии искусств! Я так и продолжу играть в этом долбаном театре! - Тихо, успокойся, я прошу тебя… Он крепко обнял меня, успокаивающе гладя мою спину, а после прошептал: - Что я могу сделать? - Рассказать, какие у тебя есть причины для стыда. Не мучай меня. Я и так знаю, что вот уже два с половиной месяца всё идёт наперекосяк. Скажи мне правду. Я подняла на него глаза, а он, вздохнув, произнёс: - Ты уже большая девочка, Йеджи, и знаешь, чего хочешь. Присядь. Я всё расскажу, обещаю. Он плеснул себе виски в стакан, закурив толстую сигару и собираясь с мыслями. Он трусил. Да, это был первый и последний раз, когда я видела, как трясётся от страха Чхве Я-Сделаю-Для-Тебя-Всё Сынхён. Это было даже забавно, Сора. - У меня есть другая женщина. Я была готова к тому. Действительно была, и, признаться честно, я чувствовала, что причина кроется именно в этом. Мой взгляд стал стеклянным, но я нашла в себе силы произнести: - Это не всё. Договаривай. - И она ждёт от меня ребёнка. Этого я не ожидала. Никогда. Ни за что. Нет. Это было не со мной. Ему было тридцать девять лет, Сора, и он не научился пользоваться презервативом?! Долбаным презервативом, который натягивал на свой член каждый раз, когда мы занимались сексом!!! Почему он не надел его с той женщиной, почему?! Я обмякла в кресле. Чхве Сынхён припёк мне зад. Пахло горелым. Пахло концом. - Ты в порядке, детка? - Не смей называть меня так. Больше никогда. Ни за что. Не смей называть меня так!!! Мне хотелось просто убить его. Убить за всё то, что он сделал со мной! А сейчас… окажись я каким-то магическим образом в той квартире и в тот самый момент сейчас, я убила бы его за то, что провалялась полтора месяца в клинике для людей с пищевыми расстройствами, где на мне испытывали парентеральное питание, чтобы я могла существовать и дальше, за то, что меня погнали в шею из академии искусств, а руководитель труппы нашёл новую приму на всё то время, что я валялась в клинике с катетером в моём животе. За то, что он убил меня. Убил мою душу. Я думала, что сгорю со стыда, когда Суми предстала предо мной на пороге моей палаты, оглядывая меня с ног до головы. Она была разочарована во мне. Крайне разочарована. - Как ты себя чувствуешь, Йеджи? – спросила меня она, присаживаясь на стул возле моей кровати и откидывая прядь седых волос со лба. - Примерно так же, как ты с клизмой у себя в заднице, - слабо отозвалась я, сказав это совсем не грубо, отчего Суми даже улыбнулась, но после снова стала серьёзной. - Каждая девушка когда-то бывает дурой. Некоторые переступают через это и идут дальше, больше не позволяя себе такой роскоши и налаживая свою жизнь снова, а некоторые раз за разом повторяют свои ошибки. - Эта роскошь больше не для меня, - уверенно сказала я. - Чхве? – спросила она. - Чхве. - Он обрюхатил какую-то малышку, я слышала это. - И ничего мне не сказала?! - О нет, я узнала об этом через день после того, как эта новость стала известна и тебе, детка. Да и стала бы я молчать? Я прикрыла глаза. О да, Суми никогда не стала бы молчать. Никогда. - Моя душа мертва. Навсегда. - Ему удалось сделать это с тобой? – ледяным тоном спросила Суми, вскинув одну бровь. Ей так шло это… Она становилась похожей на королеву, в руках которой находилась чья-то судьба… - Наверное, он учился у великих мастеров. Да, ему удалось. С минуту мы молчали, а после Суми тихо произнесла, облизав губы: - Мой покойный муж, этот недоумок, избил меня однажды. И тем самым он надломил не только мою душу, но и парочку моих костей. Но знаешь, что является лучшим утешением для девушки, киска? Несчастный случай. О да, это по праву лучшее утешения для безгранично страдающей женской души. Например, какой-нибудь глупый мужчина может возвращаться холодным ноябрьским вечером после какой-то очередной его никчёмной подработки, и в какой-то момент тормоза его машины случайным образом дадут сбой… Такое бывает… Я резко подняла свой взгляд на её лицо. Нет… Этого просто не могло быть… Тогда мне казалось, что это просто невозможно… - Несчастный случай, детка, - с мрачным торжеством сказала мне она, холодно улыбнувшись. Сон Суми убила своего мужа после девяти лет их брака холодным ноябрьским вечером. Этими словами Суми поставила клеймо на моём сердце, выжгла его каленым железом. Вам знакомо это ощущение, Сора? То самое, что возникает глубоко в душе каждый раз, когда твоему сердцу вверяется тайна, не имеющая срока давности и требующая подписки о неразглашении? И совершенно любой человек может ненароком причинить боль, дотронувшись словами до ноющего клейма путём воздействия на ассоциативную часть ума. Я заранее извиняюсь перед вами, Сора, но сегодня я вверю вашему сердцу такого же рода тайну. Суми делала намёк. Я уже говорила вам, Сора, эта старая лиса никогда не делала и не говорила ничего просто так, особенно когда дело касалось настолько серьёзных тайн, место которым было отведено глубоко-глубоко в её душе. Она сохраняла всё то же хладнокровие и жестокость. Чхве Сынхён не ломал мне костей, он не коснулся меня и пальцем, не считая того, что трахал дважды в неделю, за что, правда, весьма щедро одаривал меня всевозможными прелестями из дорогих ювелирных магазинов. Он никогда не оскорблял меня и стоит справедливо заметить, что не было его вины и в том, что я, как маленькая верная собачонка, дарила ему свою любовь в надежде на то, что когда-нибудь его фамилия будет написана на нашем номере для новобрачных. Сынхён не принуждал меня к этому. И ничего не обещал. Моё воображение сделало это за него. Мне было не за что убивать его. Он даже заходил несколько раз ко мне в клинику, пока не понял, что я запретила пускать его в мою палату. Он оставлял передачки: какие-то фрукты, конфеты… Забавно. Я думала, у Чхве Сынхёна было больше мозгов, и он знал, в чём заключается суть парентерального питания. Он приносил мне букеты. Такие огромные, каких я не получала со времён моего дебюта. Он жалел. Я знала, что он жалел о том, что сделал со мной, Сора. Сынхён не был законченным мерзавцем, но, признаться честно, я так и не сумела понять, кем же он был на самом деле. В его характере сочетались трусость и смелость, жестокость и мягкость, слабость и сила… Он боялся причинять боль, но осмеливался произносить колкие фразы и совершать рушащие жизнь поступки, он был жесток в обращении с девушками, но мягок душой, стоило лишь снять с него все маски или коснуться губами его члена, он питал слабость к красивым девушкам, но находил в себе силы преодолеть страх и всё-таки сделать им больно. Это был необычный мужчина. Я не сумела найти к нему правильный подход. До чего же забавно устроена женщина: она знает, что виновата сама, но ей всё равно хочется мстить. Мстить за собственную глупость тем, кто открыл ей глаза на это её качество. Мы мстим за правду, оставляя безнаказанной ложь. До чего же глупо. То же чувствовала и я. Вспоминая мои перепалки с Кан Седжон, мои редкие ссоры с Суми, вы уже могли заметить, Сора, насколько неженственной я была в плане мести. Я мстила по-мужски. Никакой изощрённости, никакой хитрости или скрытности. Я мстила больно и напрямую. Наверное, это и есть самая честная месть. В том разодранном состоянии, в котором находилась тогда моя душа, в котором она пребывает и по сей день, за неё нельзя было просить больше ломаного гроша. Сам Дьявол отказался бы иметь со мной дело, предложи я ему такую сделку. Но Сынхён… после того, что он сделал, после известия о его скором отцовстве и свадьбе его цена ничуть не отличалась от стоимости моей души. Око за око, зуб за зуб, ведь так гласит Восточная мудрость? Вы удивлены, Сора? Ох, естественно он сделал предложение той девушке, которую обрюхатил! Как-то в самом начале моей истории я, кажется, упоминала о том, что значил ребёнок для Чхве Сынхёна. Он всегда мечтал о собственном малыше, чтобы так же, как и мне когда-то, покупать ему конфеты, игрушки, наряжать в лучшие наряды и до глубокой ночи носить на руках, распевая колыбельные и едва попадая в ноты. Забавно, как одна простая ошибка может в корень изменить жизнь мужчины. Сынхён был зажат под давлением собственных желаний. Прежде такой расчётливый и прагматичный, он был заложником стечения обстоятельств и собственной глупости. Быстро поняв, что к чему, девушка прижала его к ногтю: либо всё будет правильно, и родители ребёнка будут состоять в законном браке, либо этого малыша Сынхён не увидит никогда. Судьба наказала его и без моего вмешательства. Я ничем не отличаюсь от Суми, Сора. Во мне сидит та же жестокость, то же хладнокровие, моё сердце так же превратилось в камень, твёрдое и ледяное, как застывшая глыба. Я состарилась в восемнадцать, Сора. Я стара душой. И позволяю себе говорить людям правду в лицо, ёрничать, быть жеманной и меркантильной, быть эгоисткой, старой сукой. Все те годы, что я жила с Сон Суми, я смотрела на своё отражение. Могла ли я предположить это раньше? Вряд ли. Через несколько недель после того, как я вышла из чёртовой клиники, состоялся наш разговор с Чхве Сынхёном. Такие разговоры всегда забавны: вы оба хотите сказать друг другу многое, но не можете произнести ни слова. Но пауза продлилась недолго. - Впустишь меня? - Говорите здесь. - Мы уже на «вы»? Я молчала, но окинула его уничтожающим взглядом. - Я предпочёл бы поговорить с тобой в доме. - Вот здесь и говорите, - холодно возразила я. - Тогда я хочу извиниться перед тобой за то, что так поступил. Я должен был заботиться о тебе, любить и беречь, а вместо этого всё вышло совсем наоборот. - У вас всё? - Всё. Я стояла и просто смотрела на него. Он сохранял стойкость, серьёзность, он не был похож на размазню, никогда. Даже в моменты его искренности и нежности он умел оставаться мужчиной. - У меня всё, - повторил он, но остался стоять на крыльце прямо передо мной. - Хорошо. Пересилив себя, я начала закрывать дверь, но она совсем скоро упёрлась в его ногу, просунутую между дверью и косяком. - Что-нибудь ещё? - Твой ответ. Я должен знать, что ты простила меня. - Я не простила. И никогда не прощу. - Я люблю тебя, Йеджи. Я прикрыла глаза, поджав губы от такого наглого вранья, а после распахнула дверь, нахально глядя прямо в его глаза: - Любишь? Ты любишь, Чхве Сынхён? Ты любишь только себя. Интересно, от этой ли любви в животе какой-то сучки сейчас развивается ваш ребёнок? От любви ко мне? Или же от этого самого чувства тебя никогда не было рядом, когда ты был нужен мне, но я всегда летела к тебе, когда ты снова хотел пристроить куда-то свой член?! От этой, я тебя спрашиваю?! - Не кричи и дай мне пройти в дом. Удивительно. Он сказал это таким тоном, словно обвиняемой была я, а не он. Я повиновалась, сжав руки в кулаки и готовая накинуться на него с кухонным ножом. Не выношу спокойствия, когда мои нервы натянуты, как тетива лука. - Все твои упрёки приняты, но я не собираюсь оправдываться. Это не в моём стиле. - Естественно. А что же в твоём стиле? Трахаться с каждой третьей? - Не делай из меня ублюдка. В моём стиле признавать вину и извиняться, когда она есть. - Прекрасно. Извинения я уже слышала, теперь ты свободен. - Я сам решу, когда буду свободен. - Решишь это за дверью МОЕГО дома. Он внимательно смотрел на меня, а я, сделав несколько глубоких вдохов, произнесла: - Я полтора месяца валялась на больничной койке с огромной херовиной в моём животе, я смогу вернуться в труппу не раньше, чем ещё через месяц, и вряд ли когда-нибудь восстановлюсь в академии искусств, я потратила полгода на подпитку глупых надежд, о которых ты прекрасно знал, но вместо того, чтобы сразу не дать мне повода думать, что это всё реально, ты подпитывал их, день ото дня. О каком прощении ты просишь меня? Склонись над мёртвым и попроси прощение за его убийство. Интересно, что он ответит тебе. Убирайся из этого дома. - Я хочу всё исправить. - Это тебе не под силу. - Ты ошибаешься. Кое-что уже действительно не исправить. Но я могу восстановить тебя в академии искусств. Я обещаю тебе. - Мне не нужно от тебя ничего, - сказала я, но внутри у меня что-то зажглось. Я пыталась строить из себя гордую леди, Сора, но никогда ей не являлась. Я плевала на гордость, если это помогало мне заполучить то, чего я хотела. Из меня никогда не выйдет положительной героини прекрасного романа о любви. - Нужно, - справедливо заметил Сынхён. – Ты хочешь продолжить учёбу, и у тебя нет другого шанса. - Суми сможет помочь мне. - Боюсь, что нет. Он говорил сущую правду. Суми уже говорила мне, что не станет содействовать моему возвращению в академию. По её мнению я должна была сама приложить все возможные усилия, чтобы вернуться туда. Строгая, но справедливая Суми. - Допустим, я соглашусь. Что ты хочешь взамен? Я слишком хорошо знала Сынхёна, чтобы предполагать, что он сделает это по доброте душевной. Маленький прагматичный ублюдок. Таким я его и любила. - Твоё прощение и возможность как и раньше подвозить тебя на учёбу и забирать после неё. - Ты просишь слишком много. - Мне кажется, раньше ты жертвовала большим ради балета. - Только не своей гордостью. - Которой у тебя нет. Я снова метнула на него разъярённый взгляд и даже замахнулась для пощёчины, но он резко перехватил обе мои руки, с силой сжав их и произнося: - Ты обижаешься на правду, Йеджи? Я знаю о себе всю правду, и никогда не скрывал её от тебя, ничего не обещал и не преподносил себя лучше, чем я есть! Так почему же никто не может сказать мне в лицо, что я просто обыкновенный ублюдок с манией величия?! Почему никто не скажет мне прямо сейчас, что я гублю души, а сам попиваю виски каждые выходные, развлекаясь с молоденькими девушками?! Почему все молчат? Неужели так сложно принять о себе всю правду?! У тебя нет гордости, и никогда её не было! И знаешь что? Это украшает тебя! Именно поэтому, Йеджи, я отношусь так к тебе! Именно потому, что ты не похожа на всех остальных! - Что ты мелешь, чёрт возьми, что ты мелешь?! Относишься ко мне так? О, ты попал прямо в яблочко! Ведь вытирать ноги, словно о коврик, можно лишь о человека, не имеющего гордости! Пока остальные учатся танцам и выступают на большой сцене, я продаю себя за чёртово кольцо, отсасывая у тебя на двуспальной кровати! Нет гордости? Обижаюсь на правду? Так скажи мне правду! Почему ты не можешь сказать мне, что я обычная проститутка с больной психикой и пищевыми расстройствами?! Почему, чёрт возьми, я не услышала этого из твоих уст?! - Тссс… Он прижал меня к своей груди, принимаясь гладить волосы, а в моей душе кипели смешанные чувства. Я одновременно и любила, и ненавидела его. У меня не было сил сопротивляться, я просто сжалась в комочек в его объятиях, слегка покачиваемая им, слушая его шёпот: - Я многое сделал не так, и пытаться исправить что-то бессмысленно. Иногда лучшее, что можно сделать – начать с чистого листа. - Я думала, ты не ищешь лёгких путей. - Иногда ветхие здания взрывают для того, чтобы построить на их месте нечто новое. Они не поддаются реконструкции. Я избираю пути не лёгкие или тяжёлые, а правильные. - А я не знаю, что правильно, а что нет. Мне нужно было выставить тебя за дверь уже минут десять тому назад, но ты всё ещё здесь. - Правильность или неправильность действия определяется лишь тобой. И больше никто не вправе судить о верности твоих поступков. На несколько минут повисло молчание. Но хуже всего то, Сора, что именно в ту самую минуту мой мозг принял ужасное решение… Чхве Сынхён будет моим. Я никому не отдам этого мужчину. - Я согласна. - С чем? - Ты можешь отвозить меня на занятия и забирать после них, но с тем лишь условием, что занятия всё-таки будут, и ты найдёшь способ восстановить меня… Сынхён сдержал своё слово. Спустя две недели после состоявшегося разговора я получила письмо, в котором значилось, что со следующего семестра я могу продолжить своё обучение, сдав те экзамены, к которым была не допущена. Но эта новость никак не обрадовала меня. Я прекрасно знала, что не продолжу своё обучение. Вы спросите, почему? Она улыбнулась мне, а в её глазах мелькнул страх. Я часто замечала, что воспоминания заставляют людей испытывать те самые эмоции, которые они переживали в то время, когда прошлое было настоящим. Это отражается на их лице. Вместе со страхом в глубине глаз я видела на её лице тот отпечаток решительности, которые редко украшают женское лицо, и печать, поставленную самой смертью. Сложно объяснить, какой же символ изображён на этой печати. Это не поддаётся словам. Но, глядя на человека, порой можно предсказать, что совсем скоро он умрёт. Однако Сон Йеджи сидела прямо передо мной, прикуривая дрожащими пальцами, а печать относилась к тому периоду жизни, о котором мы и вели с ней речь. Это была её тень. - Как-то вечером, когда мои мысли загнали меня в ловушку, я зашла в кабинет Суми, и, не обращая никакого внимания на сидящую в кресле хозяйку дома, достала из глобуса бутылку виски, прихватив два стакана и плотно заперев дверь. Всё это время Суми с недоуменной улыбкой наблюдала за мной, сузив глаза и вскинув бровь, и я, как только присела перед ней и разлила огненный напиток по стаканам, начала с главного: - Как тебе удалось сделать это? - О чём ты, киска? - Как тебе удалось испортить тормоза той машины? Она улыбнулась. Так широко, как только умела. Удивительный человек. Воспоминание об убийстве мужа было для неё самым приятным воспоминание из её жизни. Точно так же, как и я, Суми рассказывала главное, прекрасно понимая, зачем я задаю ей этот вопрос. - Я была крайне осторожна, малышка, и у меня были на то причины. Во-первых, никогда нельзя угадать, когда именно откажут тормоза. Это может произойти и в обычной пробке, и не принесёт ничего, кроме счетов от страховых компаний за побитые машины. Это лотерея, и мне повезло. Один мой знакомый работал в то время в автомастерской. Я ничего не смыслю в автомобилях, киска, но он сделал что-то с главным тормозным цилиндром и пояснил, что тормоза откажут только на большой скорости, свыше 90 миль в час. По городу из-за сплошного автомобильного потока машина никогда не наберёт такую скорость, вынужденная постоянно останавливаться на светофорах, пешеходных переходах или в пробках. Но за городом, где в тот год и работал этот никчёмный старый пень, помогая раскладывать товары в подсобном помещении какого-то магазина на заправке, эта скорость была весьма привычной. Она усмехнулась, выпив залпом содержимое стакана. Мне было известно, чем закончилась эта история. - У меня нет знакомого в автомастерской, и мне не заполучить его машину. - Но у тебя осталась твоя фантазия. Несчастные случаи бывают такими разными… Суми подмигнула мне, снова разливая виски по стаканам… Девушка снова замолчала и потянула руку к стакану с водой, а я, с виду такая спокойная и внимательная, чувствовала, как что-то сжимается в моей душе, мысленно подготавливая себя к тому, что услышу совсем скоро. Наконец, Йеджи снова заговорила сдавленным от волнения голосом, дрожа с головы до пят: - В тот день Сынхён отвозил меня на экзамен. Я должна была сдать два экзамена, чтобы меня успешно восстановили и позволили мне учиться дальше. - Ты волнуешься? - Безумно, - призналась я, садясь на пассажирское сидение и еле унимая дрожь. Мне было страшно, Сора. Ещё ни разу в своей жизни я не испытывала такого страха. Но намерения мои остались нерушимы. - После твоего экзамена мы обязательно заедем пообедать куда-нибудь, хорошо? Я знаю, где открылся новый ресторан, там готовят потрясающий рататуй и… Я уже не слушала его, отворачиваясь к окну. Из моих глаз катились слёзы, я дрожала, как осиновый листик на ветру, а сердце бешено колотилось где-то в районе горла. Меня подташнивало. Казалось, я вот-вот выблюю собственное сердце. Этот страх… Он не сравним ни с чем на свете. - Эй, ты в порядке? Сынхён осторожно сжал мой подбородок, поворачивая моё лицо к себе и на секунду отрывая взгляд от дороги. Мельком я успела заметить напряжённую трассу впереди нас… У меня не было шанса на ошибку. Мне нужно было ждать. - Всё хорошо. Мы обязательно заедем куда-нибудь пообедать. Я успешно сдала экзамен, и, не ощущая радости, вышла на улицу, садясь в уже ожидающий меня превосходный внедорожник. Совершенно неженская машина. Раньше мне было плевать на это, но теперь я как можно тщательнее изучала её взглядом. Тугой руль. Приходится напрягать руки. Совсем некстати. Надежные подушки безопасности… С каждой секундой я находила всё больше и больше изъянов, краем уха слушая, как Сынхён поздравлял меня, увлечённо рассказывая о том, что место, в которое мы направляемся, располагается возле черты города, и кажется что-то о том, что мода на подобные заведения пришла к нам из Европы, где принято превращать обыкновенную трапезу на свежем воздухе в удовольствие. Перед нами расстилалась практически пустая трасса – никто не стремился покидать город. Мы мчались вперёд на приличной скорости, а пейзаж за окнами сменялся с зелени деревьев на сияние скалистого обрыва по левую сторону от автомобиля. Моё сердце забилось ещё чаще, руки затряслись ещё сильнее. Как это было некстати… - Сынхён… - прошептала я, поворачивая к нему своё лицо и не сумев сдержать слёзы. - Эй, детка, ты чего? – тут же спросил он, убрав одну руку с руля и сжав ей мою ладошку. - Я люблю тебя… Безумно люблю… В следующую секунду я крепко сжала руль обеими руками, направив машину в пропасть… Визг колёс. Крики. Удар. Нашу машину зажало между двумя деревьями. Чхве Сынхён скончался на месте. За мою жизнь врачи боролись два дня. Я должна была умереть вместе с ним, Сора. Но я жива. Почему я жива?.. Впервые за всё это время из глаз Йеджи хлынули слёзы. Она прижала руки к лицу, сотрясаясь в громких рыданиях, а я, среагировав мгновенно, поднялась из-за стола, капнув в воду положенное количество валерьянки и настойчиво протягивая ей стакан, гладя ее по плечу. - Выпей это, милая… Прошу тебя, выпей. Вот так вот… На её ресницах застыли прозрачные слёзы, лицо покрылась красными пятнами от раздражающей его соли, девушка тяжело дышала, закрыв глаза, а после прошептала: - Я убила его, Сора. Я убила его. Мне понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Всё то, что так долго держалось в моей голове, все слова и наставления, все наводящие на определённую мысль вопросы уступили место оцепенению. Мне удалось взять себя в руки одновременно с тем, как это сделала Йеджи. Мы проговорили до самого конца моего рабочего дня. Теперь я понимала её – ту девушку, чувствующую себя некомфортно от вверения её сердцу тяжёлой тайны. По дороге домой фонари в этом городе горели тусклее, краски смазались в одно чёрное пятно, люди казались унылыми. Это были очки. Очки Сон Йеджи, сквозь которые она смотрела на этот мир. Частичка её души сохранилась внутри меня с сохранением доверенной мне тайны, и я не могла ничего поделать с этим. Я пришла в пустую квартиру, впервые за долгое время улыбаясь тишине. В зеркало на меня смотрела сорокатрёхлетняя старая дева, сделавшая блестящую карьеру на том, что помогала людям разбираться с теми проблемами, которые не могла решить сама, в своей жизни. Но она улыбалась мне. На лице зеркальной Сора сияла задумчивая улыбка…