Поменять одно на другое, Если жизнь твоя в чьей-то воле Выпустить из рук своих удачу.... В чем найти смысл, чтоб жить иначе? © Инкогнито
Одиночество пульсацией сдавливало виски. Юноша, оторвавшись от своего занятия, приложил руку ко лбу и задумчиво оглядел комнату. Легкий беспорядок впервые не вызвал его гнева: скоро он покинет эту комнату и эту квартиру раз и на всегда. Почти все вещи были уложены в небольшую сумку: немного надо было Крысе, а именно так все звали паренька, собиравшегося уехать, для жизни. Выключив играющую уже почти сутки навязчивую песню, юноша подошел к зеркалу и в последний раз окинул взглядом свое отражение: серые холодные глаза сейчас смотрели затравленно и озлобленно, и без того острые черты лица от недельного голодания заострились еще больше. Парень был невысок и худощав, однако же выглядел старше своего возраста благодаря своей серьезности. Крыса отпрянул от зеркала, с трудом узнавая в его отражении себя, а ведь прошло всего два месяца... Она встретила его у института. Было еще раннее, слишком раннее утро, то самое, когда улицы города еще укутаны белесоватой дымкой то ли тумана, то ли спустившихся с неба и осевших под защитой домов облаков, а редкий тихий гул машин не смеет рассеять легкую тишину, предвкушающую наступление настоящего утра с шумом и криками, со своими, присущими только утру, запахами свежесваренного кофе и теплой, еще сонной и ленивой неги. В это раннее утро ему привычно не спалось, он, не зная, куда податься, решил полюбоваться зданием университета в свете утреннего еще робкого солнца. Каково же было его удивление, когда он заметил на массивной лестнице тонкую фигурку, одетую не по погоде в легкую ветровку. Даже сейчас, ежась на ветру от холода, она была красива: ее прелестное личико, пускай и несовершенное, однако миловидное, еще сохраняло последний отпечаток сладостного утреннего сна. Зеленые глаза, однако же, уже с обычным радостным удивлением смотрели на мир, будто каждый раз открывая в нем все новые черты. Он в очередной раз поразился ее сходству с ангелом, особенно когда она, заметив его, ласково и тепло улыбнулась. Он сначала даже слегка оробел, все еще не в силах привыкнуть, что она уделяет свое внимание ему, всегда бывшему изгоем, и что такая улыбка всегда достается лишь ему. Еще несколько шагов, и он обнимает девушку, желая согреть, но та почему-то ласково и будто в шутку отталкивает его: "Ну пожалуйста, не надо!" Она смеется, звонко и весело, и он не может не смеяться вместе с ней, наслаждаясь ее присутствием. Его губы слегка касаются ее нежной кожи, оставляя на шее девушки влажный след. Однако та впервые отчего-то строго и даже слегка прохладно отстраняет его от себя. Впервые. На его немой вопрос она даже слегка холодно отвечает после пары мгновений молчания: "Ты мне нравишься, но, знаешь, мне не хватает в тебе тепла. Прости. Нам нужно расстаться". Кажется, в ее голосе звучит боль? Нет, ему только кажется. Он резко отстраняется непонимающе смотрит на девушку, желая надеяться, нет, веря, что это лишь глупая, неправильная шутка. Но она непривычно серьезна и молчалива, и лишь ее взгляд пристально ищет в его лице, как отнесется он к этому, что скажет. Но он молчит. Молчит и лишь смотрит на нее пристальным, немигающим, тяжелым взглядом серых глаз, в уголках которых собираются, чтобы так и не пролиться, скупые слезы. Потом резко разворачивается и, чуть не споткнувшись на лестнице, быстро уходит в сторону своего дома. Крыса присел на кровать. Даже по прошествии двух месяцев воспоминания лишали сил, причиняя невыносимую боль. А ведь когда-то она была всем его миром. Миром, с которым он постарался распрощаться в одночасье и сейчас желал оборвать последние связывавшие их нити. В тот день он так и не пришел в университет. Не явился и на следующий: не было сил. Его болезнь была тем страшнее, что он не знал, как ее лечить. Дома каждый день, как заезженная пластинка, играли одни и те же песни. Ее любимые, которые он привык слышать в исполнении ее нежного, трепетного голоса. Механические движения еще выдавали в нем жизнь, в то время как мертвенный взгляд холодных глаз будто замер в одной точке. Первый раз после этого он вышел из дома лишь спустя неделю, когда в холодильнике окончательно закончились продукты. Однако его маршрут был очень и очень короток: ближайший магазин, куда и направился парень, располагался в соседнем доме на первом этаже. Кажется, он раньше общался с кассиром каждый раз, когда ходил туда.... Кассир не узнал обычно светлого, доброго, общительного паренька в вошедшем в магазин угрюмом существе. Однако вопроса "что случилось?" не сорвалось с его губ, что несказанно обрадовало парня в глубине души. Юноша быстро забрал покупки и неспокойным, быстрым и слегка неровным шагом направился к себе. Обратно. В университете он появился лишь спустя пару недель и тут же узнал, что его бывшая уже нашла себе нового кавалера. Именно так, презрительно и холодно парень назвал его мысленно, по привычке запоминая лицо своего врага. А вечером, уже дома, под очередную песню он курил у окна, все не в силах выбросить из головы лицо этого "кавалера". Крыса, найдя в себе силы подняться, быстро подхватил свою сумку и, на всякий случай взяв ключи от этой квартиры, быстро покинул дом, растворяясь в промозглой прохладе дождливого вечера. Холодный пронизывающий ветер пробирался даже сквозь довольно теплую куртку, оглаживая разгоряченную кожу юноши и приятно охлаждая горящий будто в лихорадке лоб. Может быть, им владело безумие, может быть, это была всего лишь температура, Крыса уже давно не задумывался над этим. Давно, с тех пор, как ему пришла идея поменять все в своем мире. Юноша торопливо шагал вперед, зябко втянув голову в плечи, чтобы скрыться от неприятного ветра и начинающегося вновь мелкого холодного дождя. Он боялся не успеть на свой шанс сбежать, на последнюю сегодня электричку, которая увозила его в другой город. Там уже была квартира, уже все ожидало нового хозяина, но главное, там не было ее. Там был другой, новый мир, который можно было застелить как тенями прошлого, так и блеском пока не созданной жизни. Почти добежав до станции, Крыса выдохнул и посмотрел на часы, последний раз перед тем, как их выбросить: это был ее подарок, один из последних, на его день рождения. До электрички полчаса. Со вздохом юноша расстегнул ремешок часов и даже почти без сожаления, скорее, апатично выбросил их в ближайшее мусорное ведро и присел, ожидая электричку. Кажется, каждый учебный день он теперь наблюдал за тем, кто держал в руках его, по-прежнему его любимую. Он не мог, не хотел признавать поражения. И каждая ее улыбка, ободряющая и светлая, адресованная укравшему ее у парня человеку, казалось, оставляла все новые и новые раны в его сердце. Счастье, которым юноша жил, которым он дышал, обернулось горем, которого он не испытывал еще никогда за свою жизнь. И теперь он не мог найти себе отвлечения. Стоит ему взять книгу - любой герой напоминает ему его или его соперника, включает ли он фильм - обязательно найдется что-либо, задевающее и без того источающую боль душу. Даже музыка не была ему спасением. От безрадостных воспоминаний парня пробудил протяжный гудок электрички. Крыса, подхватив свою сумку, все же успел устроиться на своем месте в почти пустом вагоне. Несмотря на то, что в вагоне было много свободных мест, рядом с парнем устроился незнакомец. Крыса уже собирался включить в наушниках одну и ту же песню по сотому, наверно, разу, как тут сосед довольно невежливо и самоуверенно остановил его: - Да хватит уже слушать одно и то же, надоело! Это замечание вывело Крысу из себя: - Кто ты такой, что смеешь мне указывать, что мне делать?! И вообще, откуда ты знаешь, что я слушаю?! - Я? - насмешливая улыбка скривила губы парня. - Я знаю о тебе все, и даже больше, ты же сам мне все рассказывал последние два месяца. И про свою шмару зеленоглазую, и про ее нового кавалера, ты каждый вечер говорил мне об этом, покуривая эти дурацкие сигареты с тошнотворным запахом кокоса, я был готов тебя убить за это сопливое нытье! Пока юноша говорил, Крыса внимательно осматривал его, подмечая в тоскливой полутьме вагона все новые и новые знакомые черты: четко очерченные скулы, искусанные тонкие губы, которые собеседник вечно облизывал, скорее по привычке, нежели по необходимости, горящие ненавистью серые глаза, худые беспрестанно двигающиеся руки.... Всё это Крыса уже видел сегодня утром в запыленном зеркале своей комнаты, когда последний раз решил осмотреть себя. Но такого не могло, просто не могло быть, это не мог быть он сам! Тем временем его собеседник продолжал говорить, и в этом голосе Крыса улавливал все большее и большее раздражение: - Хватит уже меня разглядывать! Ты прекрасно понял, кто я , ты видишь меня каждый день, ты живешь со мной! И каждый гребаный день, каждый день ты пытаешься избавиться от меня, но ты же знаешь, ты принадлежишь мне, и я всегда буду тобой, твоим лицом, твоим хозяином и твоим рабом, твоей жертвой и твоим убийцей! - Уходи.... - едва нашел в себе силы прошептать Крыса, но его двойник с силой схватил его за плечи, впечатывая в сиденье: - Хватит врать, что ты не хотел меня видеть! Каждую ночь ты, уставший от своей меланхолии и своих слез, призывал меня, чтобы я выпивал твою боль и оставлял тебя отдыхать в пустоте, и каждый день ты втаптывал меня в грязь, старательно разрушая все, что я пытался дать тебе! А я терпел, наслаждаясь тем, что нужен тебе, тем, что необходим, питаясь твоим отчаянием и твоей ненавистью ко мне, умирая и воскресая вместе с тобой! Я приходил к тебе инкогнито, каждый день, чтобы ты сорвал с меня недвижную маску безразличия и оставил истекать кровью, и каждый день я отдавал тебе свои силы, чтобы на следующий день все повторилось! - Прости... - Крыса действительно сейчас жалел своего собеседника, того, кого, как он вспоминал и понимал теперь, он видел каждую ночь скользившим тенью к его кровати, наваливавшимся на него болью, кого он убивал каждую ночь в своих наполненных желанием крови снах и кого воскрешал по утрам за чашкой терпкого обжигающего кофе, вспоминая ощущение горячей влажной крови на пальцах, остававшееся после каждой ночи. - Ты никогда не сможешь оборвать прошлое и забыть ее. Я тебе не дам. Мое присутствие для тебя уже больше, чем наркотик, важнее, чем жизнь, ты не сможешь без меня, как я не смогу без тебя. Отдай мне свою любовь! Крыса нахмурился, пытаясь понять, что от него хочет его сущность, в последней попытке сохранить ускользающее сознание. А голос, который он слышал, все кричал, громче, злее, увереннее: - Отдай мне ее, отдай, я хочу ее попробовать! Я хочу забрать у тебя это дурацкое, никому не нужное чувство, отдай! Ненавижу тебя! Отдай ее! Крыса, собрав последние силы и уже не осознавая, чего хочет его двойник, достал из сумки швейцарский нож, когда-то давно подаренный юноше еще его отцом, и полоснул великолепно отточенным лезвием по тонкому запястью, оставляя на белоснежной нежной коже с голубоватыми нитями вен глубокий порез. Боли, которую Крыса ожидал, не последовало, он лишь увидел, как его двойник, схватив юношу за руку, припал губами к порезу, жадно глотая горячую алую кровь, облизывая испачканные губы. Серые глаза сущности вспыхнули ярче, поглощая сознание и силы жертвы.***
Очнулся парень в кровати. Его окутывал неприятный запах лекарств, успокаивая и вновь усыпляя. Вокруг было тихо, оглушительно тихо, но это не беспокоило Крысу, не желавшего даже открывать глаза, чтобы хотя бы понять, где он. Сейчас его не беспокоило ничего, даже чувство глупой отчаянной любви исчезло, уступив место обычной пустоте внутри. Внезапно повеяло сладким, приторным, тошнотворным запахом сигарет с легкими нотками кокоса. волосы юноши взъерошил легкий ветерок, донесший до него ненавистный и любимый голос: "Твоя жизнь в моей воле..... Впереди у тебя нет дорог.... Скоро здесь погаснет свет, и мы снова встретимся, и теперь ты будешь моей жертвой..."