Волчица

      POV       С той проклятой ночи прошло уже почти полгода. Я смутно помню тот момент, когда, оттолкнув Ковалли, я залезла в кабину вертолета. Воспоминания лишь короткими обрывками всплывают в мозгу, отказываясь воспроизводить всё целиком. Мы прибыли в Ролла где-то через час. Возле площадки нас уже ждал огромный чёрный джип. В больницу мы не поехали. Я не знаю, что это было за место, куда нас привезли, да и мне, если честно, всё равно. Там нас встретил Волков. Он умудрился посреди ночи в незнакомом городе найти нескольких военных врачей. Могу поспорить, что никаких лицензий и прочего бреда, дающего разрешение на лечение людей, у них не было, но мне это было и неважно. Для меня было главное одно: чтобы они не дали моей малышке умереть. Реджина... Сейчас её имя вызывает во мне только боль.       Мы провели в Ролла два дня, в течение которых врачи боролись за её жизнь. Когда опасность миновала, Волков нашёл вертолет, как-то связался с Марко, и нас переправили в Нью-Йоркский военный госпиталь, в котором я когда-то проходила лечение, как раз перед тем, как уехать в Пальперро. Марко ненавидел меня, это было видно невооруженным глазом. Я до сих пор не знаю, как мы тогда не подрались. Поначалу он не пускал меня даже в коридор, в котором находилась её палата. Помню, как-то ночью, мне удалось улизнуть из-под стражи и пробраться к ней. Для этого пришлось забраться на крышу, перепрыгнуть на смежное здание и, спустившись по водосточной трубе, залезть в окно её палаты. Реджина до сих пор не приходила в себя. Устроившись в углу между тумбой и её койкой, я заснула. Утром пришел Марко. Я ожидала всего: от гневного шипения до пули в груди, но вместо этого он подошел ко мне и протянул руку. В тот день он сказал мне лишь одно слово: "Спасибо". Не знаю, что на него повлияло, возможно, ему рассказали историю той ночи, но так или иначе мне разрешили навещать её в любое время. Пока Марко думал, что делать с нами дальше, я проводила дни и ночи возле её постели.       Она пришла в себя только через несколько дней. Помню, как страшно забилось сердце, когда я услышала писк приборов, и к ней в палату ворвалась целая куча врачей, за которыми неотступно следовал Марко. Я не сразу поняла, что она пришла в себя, сначала мне казалось, что происходит что-то страшное. Врачи задали несколько дежурных вопросов, проверили показатели приборов и удалились. Остались лишь главврач, Марко и я. Ковалли тут же подскочил к кровати и крепко обнял сестру. - Марко! - тихо воскликнула Реджина и уткнулась лицом в его плечо, - что произошло? - Ты не помнишь? - Ковалли отстранился и внимательно посмотрел на неё. - Я... - Реджина замялась, и тут её взгляд упал на меня.       Я сделала пару шагов вперёд и несмело присела перед ней: - Привет, малышка, - я взяла её за руку и осторожно поцеловала.       Мое сердце взлетело до небес, чтобы в следующую минуту упасть и разбиться в прах. - Кто вы? - прошептала она, аккуратно вытягивая свою руку из моей ладони. - Малышка...       Тут снова начало что-то пикать, и врач, сидевший всё это время поодаль, резко встал и быстро подошел к нам. Мельком взглянув на мониторы, он резко кинул мне: - Отойдите. - Но... - я ничего не понимала и воспринимала всё как какой-то нелепый розыгрыш. - Я сказал: отойдите!       Мне ничего не оставалось, как с замирающим сердцем отойти в самый дальний угол палаты. - Реджина, вы знаете эту женщину? - врач указал на меня. - Нет, - настороженно протянула она и испуганно посмотрела на брата, - Марко, что происходит? - Вы знаете какое сегодня число? - мужчина даже не дал Ковалли заговорить, переключая всё внимание Реджины на себя. - Нет. - Расскажите подробно, что последнее вы помните?       Она нахмурилась и, всё ещё настороженно поглядывая на меня, начала: - Третье июня. Я прилетела из Бостона в Ролла, забрала свою машину, заехала в магазин, Марко просил меня привезти одежду для... - тут она замялась, пытаясь вспомнить имя, - не помню, как её зовут. Я купила вещи и поехала домой. Помню, как въехала в Пальперро, как меня встретили, я вышла из машины, подошла к дому... А дальше... Я не помню, - она испуганно посмотрела на Марко, который пошатнулся и сел на край кровати, чтобы не упасть. Я оперлась спиной о стену. Сердце бешено колотилось, а в ушах зазвенело. Помню, как врач вывел нас с Ковалли в коридор и, дождавшись своих коллег, вернулся в её палату.       Ей поставили диагноз, название которого я даже выговорить не могу. Она забыла меня. Забыла именно меня и всё, что со мной связано. Знаете, в жизни бывают моменты, когда тебе кажется, что всё вокруг тебя рушится, но даже тогда ты можешь всё изменить. Тогда от меня ничего не зависело. Она не помнила меня, а я не могла ничего сделать. В первые дни она пыталась связаться с Лиамом. Меня душила ревность. Почему именно с ним? Они уже давно не вместе, у неё есть друзья, семья, ну почему именно он? Марко рассказал ей. Меня не было при этом разговоре, и я даже не знаю, сказал ли он ей правду или придумал что-то менее травмирующее. После этого разговора она долго плакала. Как-то я попыталась её обнять, но она оттолкнула меня. Наверное, я всю жизнь буду помнить её глаза в тот момент. В них было столько ненависти и немого упрёка, что я отшатнулась от неё, как от огня. Я сбежала тогда и весь день провела в своей палате. Было больно. Безумно. Наверное, это возмездие за всё то зло, что я когда-либо совершала. Вскоре Марко позвал меня в её палату. Я боялась её осуждающего взгляда, её ненависти в мой адрес, но вместо этого было безразличие. В палате также сидела Джейн с какой-то газетой в руках. Марко убедился, что в коридоре никого нет, и плотно прикрыл дверь. Он никому не доверял. Ковалли рассказал о том, что как только Реджина сможет нормально ходить, и рана перестанет её беспокоить, она вместе со мной улетит в Мексику. Сказать, что я была удивлена, ничего не сказать. Джейн нашла ту самую газету, в которой было наше фото после выступления в Маунтбурге. Я помню, как Реджина попросила посмотреть её. Помню, как её пальцы нервно сжали страницу, а она побелела, как мел. В тот вечер у неё случился приступ паники. Писк приборов разрывал перепонки. Я, было, ринулась к ней, но от этого стало только хуже... Я помню всё, как будто это было вчера. Помню, дикий животный страх в её глазах; помню, как она хватала ртом воздух, не в силах ни произнести слово, ни закричать; помню, как она вцепилась в брата, пытаясь спрятаться за ним от меня. Наверное, воспоминания обо мне были самыми тяжелыми для неё, ведь даже её психика поставила устойчивый барьер, отгораживая эту часть жизни от самой Миллс. Это невыносимо. Я не хотела и никогда не захочу видеть боль в её глазах, но то чувство, что эту самую боль приношу ей я, просто находясь рядом или мелькая каким-то обрывком в её измученной памяти, сжирает меня изнутри. После первой панической атаки я не появлялась в её палате около недели. Я не хотела снова становиться причиной её кошмаров. Время тянулось медленно. Благодаря Марко, наши встречи стали чаще. Напряженность из них никуда не уходила, но она хотя бы могла со мной разговаривать, а тогда для меня это было как подарок судьбы.       Вот, примерно через полтора месяца, наступил самый волнительный день. Она стояла в коридоре, крепко обнимая брата, и что-то шептала ему на ухо. Марко только кивнул и, отстранившись, поцеловал её в мокрую от слёз щеку: - Береги себя и во всём слушайся Эмму. Я люблю тебя, чижик.       Реджина закивала и снова бросилась ему на шею. В тот момент мне показалось, что моё сердце заливают бетоном. С каждым днем надежды на то, что она всё вспомнит, с треском разбивались о её безразличный взгляд, а тогда я поняла точно: как раньше уже не будет. Уже не будет той беззаботной доверчивой девушки, которая любит весь мир только за то, что он есть, той, которая смогла разглядеть в почерневшей душе лучик света, той, что подарила лучшее, что когда-либо со мной было: она научила чудовище любви. А теперь она изменилась. Её изменили. Та проклятая ночь, которую она предпочла забыть, наложила свой стальной отпечаток на эту невинную душу, делая из неё очередного сломленного, недоверчивого человека. И в тот момент, когда она тихо шла рядом со мной по больничному коридору, прикладывая неимоверные усилия, чтоб не развернуться, не убежать и не спрятаться в надежных руках Марко, я поклялась себе, что сделаю всё возможное, чтоб она снова увидела во мне то, что когда-то назвала хорошим.       Спустя несколько часов мы уже стояли на площадке одного из частных аэродромов Альварадо. Там нас уже ждало местное такси: с этого момента никакого покровительства, мы обычные граждане Мексики. Машина повезла нас через ничем не примечательный центр города. Узкие кривые улочки, то поднимающиеся вверх, то резко падающие, кривые обшарпанные дома с некогда красивой архитектурой, балконы, завешанные бельем или уставленные горшками с цветами, дети, одетые в линялые футболки и широкие шорты - всё это нагоняло тоску и уныние. Машина выехала из центра и остановилась на окраине города, возле небольшого бледно-желтого деревянного дома с облупившейся штукатуркой. Я рассчиталась с таксистом, забрала наши сумки, и мы вышли из автомобиля, который тут же скрылся из виду. Мы постояли некоторое время, рассматривая заброшенный и заросший сад вокруг дома, покосившийся забор и забитые фанерой окна. - Ну, вот мы и дома, - протянула я, пытаясь придать голосу больше уверенности и лёгкости, но все равно получилось как-то натянуто.       Реджина сурово на меня посмотрела и, достав из сумки ключи, которые Марко отдал ей перед отъездом, решительно зашагала по насыпанной гравием дорожке к дому. Я лишь усмехнулась и, подхватив наши вещи, поплелась за ней. Так началась наша жизнь в Альварадо.