Я люблю тебя.

Слова застревают в горле. — Ты слышишь меня? — переспрашивает Чанёль. — Да. — И тебе нечего сказать? Я отвечаю очень тихо, почти шепча: — Я не могу. Я вижу боль в его глазах. — Тогда, мне нечего на это сказать. Он встаёт, и я тянусь к нему, но не успеваю схватить за руку. Неужели, я должен его отпустить? — Я хочу… - говорю я, когда он направляется к двери. Остановившись, он оборачивается. — Ты хочешь что? — Я хочу… - я замолкаю, пытаясь собраться с мыслями и выразить словами хоть что-то. — Я тоже хочу чувствовать это, но… Он рукой показывает мне, чтобы я не продолжал. — Но не можешь, — говорит Пак, досада и злость мелькают в его голосе, — не можешь. Давай на этом и остановимся. Он протягивает руку к двери. — Подожди, дай мне объяснить. — А что тут объяснять? Ты не можешь этого сказать. И, что бы я ни говорил и чего бы ни делал, это ничего не изменит, Бекхён. Я вижу слёзы в его глазах, и моё сердце сжимается от боли. — Чанни, это не… Он кричит, прерывая меня: — Если ты скажешь то, о чем я думаю, то я обматерю тебя! Заткнись! Просто заткнись! Злость в его голосе сдерживает меня, и я смотрю, как Пак выходит из комнаты и хлопает за собой дверью. Я знаю, что в сложившейся ситуации виноват сам. В одну минуту я бросаю его, в другую мы занимаемся сексом, а потом он одевается, чтобы пойти на работу. Он целует меня на прощание и говорит, что любит меня. Он знает, что я не отвечу ему тем же. Я никогда не отвечаю, но он все равно говорит мне эти слова. И вот теперь он снова сказал их, поссорился со мной и ушёл расстроенным. Мне следовало сказать ему, что между нами всё кончено, и больше к этому не возвращаться, но мне просто необходимо было заняться с ним любовью ещё один, последний раз. Забраться пальцами в его волосы, ласкать его нежную кожу и целовать его губы. Вдыхать его запах и чувствовать его под собой хотя бы ещё один раз. Я получил то, что хотел, но чувствовал себя потом полным дерьмом. Поправка, я все ещё чувствую себя как дерьмо. Чёрт. Я причинил Чанёлю боль. Я продолжаю делать ему больно, потому что не могу принять решения. Я хочу его и не хочу. Я знаю, в чём проблема, но не могу сказать ему об этом. У меня не хватит сил, глядя ему в глаза, сказать, что мне нельзя любить его, потому что я знаю – когда-нибудь он меня оставит, а я не могу позволить причинить себе такую боль. Не снова. Никогда больше. Когда я думаю о нём, то думаю как о человеке, с которым замечательно провожу время, но только и всего. Я не позволяю себе видеть в наших отношениях чего-то большего. Я не вижу будущего с Чанёлем, потому что в жизни таких как я никогда не бывает счастливого конца, и я буду дураком, если стану верить в другое. Когда он смотрит на меня, всё, что я вижу в его глазах - это любовь, и всё, что я думаю при этом – как долго она продлится? Я знаю, что он не может любить меня вечно. Иногда я чувствую себя виноватым, потому что знаю, что проблема во мне. И Чанни должен видеть страх в моих глазах, когда я забываю отвести взгляд. Он – это всё, что я хочу. У него самое очаровательное лицо, которое я когда-либо видел, красивое тело, сексуальное и нежное, не такое жёсткое и рельефное, и он самый лучший друг, который когда-либо у меня был. Он был моим другом до того, как мы начали эти отношения и, надеюсь, будет им, когда мы официально закончим их. Я говорю «официально», потому что мы несколько раз пытались все закончить, но, каждый раз, повторяли одну и ту же ошибку и заканчивали тем, что оказывались снова в одной постели. Часть меня желает, чтобы мы не делили комнату. Всё было бы намного легче, если бы я мог избегать его и продолжать жить дальше своей жизнью. Меня удерживает именно то, что я вижу его каждый день, это не даёт мне окончательно порвать с ним. Он ходит по комнате в одних боксёрах, и, глядя на него, я думаю о том, какой великолепный у нас с ним секс. От этого я завожусь и, в конце концов, сдаюсь и снова занимаюсь с ним сексом, потому что он рядом. А он рядом, потому что я хочу, чтобы он тут был. Мозгами я понимаю, что мы должны расстаться, но эмоции всегда берут вверх, потому что я чувствую, что не смогу без него жить. Он слишком важен для меня. Я лежу на кровати, поглощённый своими мыслями. И я всё ещё в постели, когда Чанёль возвращается с работы. Он заходит в комнату и садится в изножье моей кровати. — Бекхён, почему мы проходим через это каждые несколько недель? — Потому что я знаю, я – не тот, кто тебе нужен. — Ты знаешь это, но не оставляешь меня в покое. Мы расстаёмся, а потом ты снова начинаешь всё заново, - он кладёт ладонь на мою ногу, — ты не любишь меня, и я уважаю тебя за то, что ты этого никогда и не говорил, но я не уважаю ту игру, в которой ты играешь с моим сердцем. Я люблю тебя, и открыто говорю об этом, но я не собираюсь всю оставшуюся жизнь быть твоим приятелем по перепиху. Я собираюсь задать тебе вопрос, и хочу, чтобы ты мне честно на него ответил. Ты можешь это сделать? — А разве я когда-нибудь был нечестен с тобой? — Хорошо. Ты сможешь меня когда-нибудь полюбить? Секунду я медлю с ответом. Это вопрос с подвохом? — Нет. — Ладно, — он поднимается медленно, словно боится потерять равновесие, — тогда, я полагаю, между нами все кончено. — Полагаю. Он смотрит на меня совершенно без слёз. — Я серьёзно говорю, что в этот раз между нами, действительно, всё кончено. И я не буду больше заниматься с тобой сексом. — Хорошо. — Завтра я попрошу, чтобы мне дали новую комнату. Как только слова слетают с его губ, время останавливается. Он никогда не говорил такого раньше. Он хочет уйти от меня. Я борюсь с внезапным желанием схватить его за руку и извиниться и умолять его, чтобы он остался. Я люблю, когда он рядом со мной. Он мой лучший друг. — Чанёль, я... — Не пытайся меня от этого отговорить. Мы оба знаем, что только таким образом можно всё это закончить. Если я останусь здесь, нам обоим будет очень тяжело, и однажды мы перестанем бороться сами с собой и сдадимся, а потом снова окажемся здесь же, на этом же самом месте, снова говоря об этом. Я устал от этих разговоров. — Чанни … — Я должен это сделать. Я должен уйти. Он подхватывает спортивную сумку и начинает кидать в неё свою одежду. — Тебе не обязательно собираться сейчас, — говорю я. — Обязательно. Я переночую у Сехуна. — Ты можешь… — Нет, я не могу здесь оставаться. Я беру книгу и швыряю её через комнату. Она ударяется о его шкаф и падает на пол. — Ты можешь перестать прерывать меня? Могу я закончить предложение? Он выпрямляется и роняет из рук рубашку. Теперь я безраздельно владею его вниманием и мне надо придумать, что ему сказать. Он стоит там и ждёт, когда же я заговорю, а я вместо этого лежу на кровати и просто молча пялюсь на него. Он перемещает вес с одной ноги на другую и спрашивает: — Бек, тебе есть что сказать или нет? — Я не хочу, чтобы ты уходил. Он раздражённо закатывает глаза. Полагаю, он ожидал, что я скажу что-нибудь другое. Наверное, он думал, что я скажу те слова, которые он так хочет услышать. Я ввёл его в заблуждение. Чанёль продолжает собирать сумку, но теперь он набивает её одеждой в два раза быстрее. Я наблюдаю, как он застёгивает молнию на ней и идёт к двери. Сердце начинает ломиться из груди. Такое ощущение, что оно хочет вырваться из моего тела и намертво приклеиться к нему. Ненавижу это чувство. Мне никто никогда не был нужен, но я знаю, что Чанни мне нужен. Я закрываю глаза в слабой попытке сдержать слёзы. Я не могу позволить ему видеть, как сильно он меня ранит. Я быстро вытираю глаза о простыню, пока он стоит ко мне спиной, потому что знаю, при прощании он захочет увидеть моё лицо. Он некоторое время молча стоит у двери, потом оборачивается ко мне лицом. Мне не верится, что он действительно собирается уйти. — Завтра я возьму самые необходимые мне вещи, а остальное заберу, когда они найдут мне другую комнату. Я киваю и жду, когда он попрощается со мной, но он открывает дверь и выходит, не сказав больше ни слова. Меня удивляет то, что он не попрощался, но больше всего я поражён тем, что в этот раз все иначе. Он никогда раньше не собирал свои вещи и не уходил. Он расстраивался и ночевал у Сехуна, но его одежда и техника всегда оставались со мной, там, где им и место. Его нет всего лишь несколько секунд, когда я полностью теряю самообладание. Я зарываюсь лицом в подушку и даю волю слезам. Я плачу и плачу, пока не убеждаю себя смириться с произошедшим. Я вытираю слёзы, но боль не проходит. Горло сжимается, во рту сухо, и у меня болит всё тело, словно каждая его клеточка в отдельности оплакивает потерю Чанёля. Я не люблю его. Я знаю, что не люблю. Я не могу любить его. Такие люди, как я, неспособны никого любить. И я, скорее всего, никогда никого не полюблю. Я говорю себе, что испытываю эту боль только от потери лучшего друга, и она не имеет никакого отношения к другой стороне наших отношений. Я переворачиваюсь на спину и пытаюсь заснуть, но не могу перестать думать о Чанёле. Он оставил меня. Он на самом деле оставил меня. Собрал сумку, вышел за дверь и даже не попрощался. Чёрт. Он такой же, как и все остальные, бросившие меня. Чем больше я думаю о том, как всё стало так плохо, тем больше злюсь на Пака. Как он посмел оставить меня так. Я бы никогда от него не ушёл. Только не так. Я бы делал это медленно, чтобы у него было время привыкнуть к тому, что я не буду рядом с ним. Я бы не ушёл из его жизни так. Время идёт, и я начинаю сознавать, что виноват не меньше его. Я практически вытолкнул его за дверь. Я мог его остановить. Мог бы сказать эти слова, о которых он так умолял. Я должен был выбраться из кровати и обнять его. Должен был покрыть его шею нежными поцелуями, едва касаясь кожи губами. Я должен был просто сказать это, даже если и не был бы честен. Я должен был это сказать. Я беру телефон и звоню Сехуну. Я слышу целую минуту гудки, прежде чем он отвечает: — Бекхён, сейчас три часа утра, что тебе надо? — Чанёль у тебя? — Ты знаешь, что да. — С ним всё в порядке? — С ним всё нормально. Но не благодаря тебе. — Я могу поговорить с ним? — Он не хочет с тобой разговаривать. — Ты не мог бы дать ему трубку, чтобы он сказал мне это сам? — должно быть, это прозвучало жалко. Я умолял его. — Я не собираюсь давать ему трубку, чтобы ты смог уговорить его вернуться к тому дерьму, которое ты называешь отношениями. — Сехун, пожалуйста. — Нет. Ложись спать. Мне хочется сказать Сехуну, что я не могу спать, но мне не надо, чтобы он об этом знал. — Я просто хочу поговорить с ним. — А я просто хочу спать. Спокойной ночи, Бекхён. Он нажимает на отбой. Я снова набираю номер, он отвечает и вешает трубку. Я набираю номер ещё раз и в ответ получаю гудки, означающие, что телефон занят. Я просто хотел услышать его голос. Сехун не должна был быть таким жестоким. Он мог бы позволить мне с ним поговорить. К утру я все ещё лежу в кровати Чанёля, пытаясь понять, когда все пошло наперекосяк. Легче всего мне обвинить во всем приёмных родителей. У меня не было никого, кто бы научил меня любить. Если бы был, то всё бы было по-другому. Я был бы другим. Я знал бы, как выражать свои чувства и как подобрать слова к тому, что испытываю к Чанёлю, чтобы это и согрело его сердце и защитило моё. Я говорил слова любви только двум людям: моей родной матери и первой приёмной и обе разбили мне сердце. Я слишком рано узнал, что никакая любовь не длится вечно. Люди думали, что любят меня, и говорили мне это, но это было неправдой. Во мне не хватает чего-то, что позволило бы любить меня всегда. Я всегда знал, что однажды Пак меня тоже оставит. Но я думал, что у меня есть ещё время. Я думал, мы сможем продолжать наши отношения, по крайней мере, до окончания колледжа. Видимо, Чанёль читал мои мысли. Он, должно быть, знал, что пока мы будем находиться в одной комнате, мы не сможем расстаться. Полагаю, он понимал, что я не мог противиться своим чувствам к нему. Я пытался и пытался, но не мог. Я хотел его. Хотел прикасаться к нему, быть рядом с ним и говорить с ним. Хотел смотреть на него и чувствовать, как сильно он любит меня, даже если сам не мог ответить ему взаимностью. Я глубоко вздохнул. Ненавижу предсказывать будущее. Я знал, что у нас с Чанёлем ничего не получится и ненавижу то, что так оно и вышло. Я бы отдал то малое, что у меня есть, чтобы стереть это знание и заменить его новым. Это отстойно, что я оказался прав. Я слышу, как открывается дверь. Я могу сесть и даже успеть вылезти из его кровати, но мне, честное слово, всё равно, если он найдёт меня здесь. Мне всё равно, что я выгляжу измученным и жалким. Он может думать обо мне всё, что хочет, потому что причинил мне больше боли, чем кто-либо до него. Он навсегда закончил нашу игру, а с ним я любил играть больше всех. Пак входит, и я смотрю ему в лицо, чтобы видеть его реакцию. Он удивлён, что я здесь. — У тебя нет утренних занятий? — спрашивает он. — Я не пойду. Ему следовало бы спросить, что я делаю в его кровати, но он не спросит. Он притворится, что не обратил на это внимания. Мне нравится это в нём. Он знает, что не следует добивать лежащего. — Я зашёл, только чтобы взять некоторые вещей, но могу вернуться позже. — Нет, всё нормально, я не против. Он идёт к своему столу и собирает книги. — Я сейчас пойду узнавать насчёт жилья. Сехун говорит, что поиск новой комнаты у них может занять несколько недель. — Где ты будешь находиться всё это время? — У Сехуна. — Ты можешь жить здесь. Он роняет книгу, и я вижу на его лице страдание, словно разговор со мной приносит ему физическую боль, и он не может дождаться, когда же покинет комнату, чтобы снова вздохнуть свободно. — Я не могу этого сделать, — говорит он. — Не можешь сделать чего? Это и твоя комната тоже. Он смеётся, очень тихо, но я слышу его смех. Наконец, он смотрит на меня: — Ты спал в моей кровати? — Я вообще не спал. Я встаю и ловлю его взгляд на своём теле, потом он поднимает книгу и направляется к двери. — Тебе надо хоть немного поспать, — говорит он еле слышно, почти шёпотом. Он уходит до того, как я успеваю сказать ему, что если он действительно меня любит, то останется. Я снова ложусь на его кровать и не замечаю, как погружаюсь в сон. Когда я просыпаюсь, Чанёль пакует чёрный чемодан. Судя по свету из окна, сейчас полдень. Я смотрю на часы. Около двух. Я зеваю и потягиваюсь, давая Паку знать, что проснулся. — Как давно ты здесь? - спрашиваю я. — Я почти собрался. — Я спрашивал не об этом. Тебе не надо спешить. — Надо. — Почему ты так поступаешь? После всего, что мы пережили, почему сейчас? Он недоверчиво смотрит на меня, а потом говорит: — Потому что тебе, в конце концов, удалось разбить моё сердце. — Как? Чем этот раз так отличался от других? Чанёль накидывает крышку чемодана на одежду и садится на мою кровать. — Ты действительно хочешь это знать? — Да. — Хорошо. Ты всегда говорил мне, что не любишь меня. Я привык отмахиваться от этого, понимая, что все дело в том, через что тебе пришлось пройти. Я это к тому, что, конечно, у тебя свои тараканы, но ты стоил того, чтобы за тебя бороться. — То есть, ты хочешь сказать, что больше я этого не стою? — Ты этого стоишь, вопрос не в этом. Если бы я думал, что ты этого не стоишь, то не продержался бы с тобой так долго. — Тогда в чём же дело? — Ты продолжал говорить мне, что не любишь меня, но прошлой ночью я, наконец, всё понял. Я слышал, что ты говоришь, но видел при этом твой взгляд. Ты любишь меня. Ты, мать твою, любишь меня, но лучше умрёшь, чем признаешься в этом. Вот почему ты играешь со мной в эту игру «хочу-не хочу». Ты подпускаешь меня достаточно близко для того, чтобы я мог подумать, что, может быть, может быть, я смогу пробиться через твои стены, а потом отталкиваешь меня, — Пак возвращается к своему чемодану и застёгивает молнию, — тебе, наконец-то, удалось оттолкнуть меня достаточно сильно. С меня хватит. Я должен все это закончить. — Почему? Чанёль вздыхает. — Я не ходил вчера на работу. — Куда ты ходил? — Я пошёл прогуляться и закончил тем, что остановился на мосту. Впервые в жизни я подумал о том, чтобы спрыгнуть. Ты так сильно отталкиваешь меня, а потом снова сближаешься со мной, что я уже не понимаю, ухожу ли я от тебя или иду к тебе. Я всё время повторяю, что люблю тебя, потому что, как дурак, надеюсь на то, что однажды ты тоже скажешь мне эти слова. Я вернулся сюда прошлой ночью, приняв решение. Я пообещал себе, что если ты скажешь мне, что никогда не сможешь меня полюбить, то я навсегда расстанусь с тобой. И я намерен сдержать это обещание. Я не могу остаться тут с тобой и рисковать снова начать всё сначала. Мне хочется плакать, когда я слышу его и понимаю, как его измучил. Его слова лишь ещё одно доказательство того, что я приношу только вред. Я разрушаю всё, к чему прикасаюсь. Я должен отпустить Чанёля до того, как сломаю его окончательно. Я эгоистично держался за него, надеясь, что, может быть, однажды окажется, что я не настолько испорчен, как думал. Но этот день так и не наступил. Я чувствую, что должен попросить у него прощения. — Прости, что причинил тебе боль. — Ты причинил боль не мне, — он взял чемодан за ручку, — ты причинил боль нам. Я хочу сказать, что люблю его. Хочу закричать, что любил его всегда, но боялся это признать. Но страх слишком силен, и он удерживает меня. Я не могу ни уступить ему, ни сломаться, потому что и то и другое будет слабостью. Чанёль доносит чемодан до двери. Я не могу позволить ему уйти не попрощавшись, поэтому говорю ему: — Я буду по тебе скучать. — Я тоже буду по тебе скучать, но, может быть, всё это к лучшему для нас обоих. Может, он прав. Может, это и к лучшему. То есть, это единственный способ закончить наши отношения. Живя вместе, мы не сможем не распускать руки. Мы уже пытались это сделать множество раз, но с треском провалились. — Ты не собираешься прощаться? Он пожимает плечами. — В этом нет нужды. Мы будем видеться. — Будем? Он улыбается. — Конечно. Я знаю, что это пустое обещание. Пак заберёт свои вещи, и мы едва ли будем видеть друг друга, а при встрече будем ощущать лишь неловкость и стеснение. Может, через какое-то время нам и удастся вежливо поддерживать разговор, но ничего не будет как прежде. Мы пойдём разными дорогами, и именно я потерянно останусь на единственной дороге, ведущей в никуда, в то время как он будет свободен от моих пут и высоко взлетит, больше не удерживаемый моей неспособностью его полюбить. Он такой замечательный, каким я даже и не надеюсь стать. Он знает обо мне то, что я не говорю даже своему психотерапевту. С Чанёлем легко говорить обо всём, кроме нас самих. Когда дело касается наших отношений, я замолкаю. Я чувствую то, что чувствую, и знаю, что это не любовь. Это не может быть любовью. Как могу я, со всеми своими изъянами, кого-нибудь полюбить? Единственное, что я знаю о любви – она приносит слишком много боли, и что этой боли она не стоит. Я знаю, что Чанни любит меня, и его, должно быть, убивает то, что он должен сейчас стоять передо мной и лгать. Он понимает, что дружба между нами невозможна, не после того, через что мы прошли. Он должен знать, что я буду избегать его, чтобы не показать своей боли. — Когда ты начал мне лгать? — спрашиваю я. Он смотрит на меня так, как будто не понимает. — Мы всегда были честны друг с другом. Неужели всё настолько изменилось за одну только ночь? — О чём ты говоришь? — Если ты уйдёшь, то между нами ничего не будет как прежде. И никогда мы не будем друг с другом так же близки. — А разве не этого ты хочешь? Разве ты не хочешь держать меня на расстоянии вытянутой руки, потому что тебе так удобно? — Нет, не с тобой. Я говорил тебе то, что не сказал бы никому другому. Это означает, что я подпустил тебя гораздо ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Я не понимаю, почему ты хочешь или всё или ничего. Ты любишь меня, и я тобой очень дорожу. Почему тебе этого не хватает? Почему ты постоянно давишь на меня, требуя, чтобы я сказал, что люблю тебя? — Больше я не буду на тебя давить. — Чанёль, не будь таким. Если ты собираешься оставить меня, тогда, черт тебя побери, назови мне для этого причину! Я заслуживаю правды и знания того, что будет с нами, когда ты уйдёшь. — Правды? Какой, мать твою, правды? Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что люблю тебя, и что ты тоже любишь меня, но так как ты не собираешься этого признавать, то я решил, что для нас обоих будет лучше, если мы будем несчастными в одиночестве, чем несчастными вдвоём? Я могу тебе это сказать, если ты так этого хочешь, но выслушаешь ли ты меня? Я встаю и иду к нему. Он такой сексуальный, когда злится. Он слегка морщит нос, и его лицо принимает такой нежно-розовый оттенок, что мне хочется облизать Пака с ног до головы. Он делает шаг назад и ударяется спиной о дверь. — Чанёль, — шепчу я его имя. — Не хочу этого слышать. — Но ты такой сексуальный, когда злишься. — Тогда, должно быть, вчера я был просто неотразим, потому что готов был взорваться от злости. Я тяну к нему руку, но он ударяет по ней, отбрасывая. — Я все ещё зол, и между нами всё кончено. Я сказал тебе вчера, что не позволю тебе снова поступать так с собой, и я был абсолютно серьёзен. Я заслуживаю лучшего, чем наши отношения. Он прав. Он заслуживает кого-то лучше меня. Но я вдруг понимаю, что не хочу, чтобы у него был кто-то лучше меня. Я хочу, чтобы он был моим. Я хочу, чтобы у него был только я. Я хватаю его за руку. — Я не хочу, чтобы у тебя было что-то лучше наших отношений. Он вырывает руку. — Знаю, что не хочешь, — Чанёль отталкивает меня и открывает дверь. — Мне надо идти. Пак переступает через порог, и я, как в замедленной съёмке, вижу, как он кладёт ладонь на ручку двери, чтобы закрыть её. — Я люблю тебя. Сорвавшиеся с губ слова кажутся такими незнакомыми, что мы оба ошеломлены ими и не совсем уверены в том, что я на самом деле их произнёс. Чанёль заходит обратно в комнату и закрывает дверь. — Ты сейчас что-то сказал? — Кажется, я сказал, что люблю тебя. — Так тебе кажется или ты знаешь, что сказал это? Я делаю шаг назад, потому что внезапно Пак представляется мне воплощением всего, что меня пугает, и сажусь на кровать. — Я знаю, что сказал это. Просто не могу в это поверить. Чанни бросает вещи на пол, и, подняв на него глаза, я вижу, что благодаря этим трём словам, бившимся со мной за то, чтобы быть произнесёнными и победившими, он снова мой. Я не думал о том, что скажу, слова вырвались сами по себе, словно должны были заявить права на своё существование, прежде чем все зайдёт слишком далеко и шанса сказать их больше не будет. — Ты серьёзно это сказал? — спрашивает Чанёль, удивившись. — Не знаю. Думаю, я все ещё в шоке, — я посмотрел на него. — Я, правда, только что это сказал? — Да. Мы некоторое время сидим, поглощённые своими мыслями, потом я говорю: — Я не хочу, чтобы ты выезжал отсюда. — Я никуда не собираюсь. — Ты уверен? — Да. Не могу же я уйти, когда в наших отношениях такой прогресс, — он пихает меня локтем, и мы оба смеёмся. Есть одна вещь, понятная только нам двоим, о том, что он – мой личный психотерапевт. Он лучше любого врача, который когда-либо у меня был, хотя не прикладывает к этому никаких усилий. Закончили мы, как всегда, сексом, потому что это у нас получается лучше всего. После этого он лежит в моих объятиях и говорит мне, что не вынесет ещё одного разрыва, и в следующий раз потребуется нечто большее, чем «Я люблю тебя», чтобы он остался. Я говорю Чанёлю, что следующего раза не будет, и целую его. Я чувствую себя виноватым, потому что знаю, что наши отношения перешли границу, за которой я буду лгать ему, лишь бы удержать рядом с собой. Я скажу всё, что угодно, лишь бы он остался, и только что я сделал именно это. Я уступил ему, произнеся слова, хотя не был к этому ещё готов и сказал их не от чистого сердца. Просто это было единственное, что могло заставить Пака бросить, наконец, свой чемодан. Он сделал ошибку, став в моей жизни настолько важным. Он – это всё, что у меня есть, и я намерен держать его при себе, потому что боюсь остаться один. Я безнадёжно привык к его присутствию, а он – к моему. Мы бы только выиграли оба, если бы я все-таки научился его любить. До этого момента, полагаю, мы снова будем ходить по кругу. Просто с этого дня мы будем делать это по новому сценарию.