Бесценное сокровище

Обернуться бы лентой в чужих волосах, Плыть к тебе до рассвета, не ведая страх, Шелком в руки родные опуститься легко Вспоминай мое имя, прикасайся рукой. (Мельница - Лента в волосах) На побережье лучше всего выбираться или рано утром, до прихода первых солнечных бликов, или поздно вечером, когда закатная кайма уже окутывает далёкую полосу горизонта. Если перебороть утреннюю дрёму и встать пораньше, покинув нагретые простыни и мягкое пуховое одеяло с продавленной подушкой на гусином пуху, то серые улочки прибрежного городка встретят тебя лёгким трепетом западного ветра, окутывая туманом солоноватого озона. Затрепещут деревья, провожая тебя в путь к заветным берегам, и прочертит только ей ведомую линию в воздухе сонная чёрная муха. После этого перебирая шаги на чёт и не чёт, временами шаркая узкими сандалями по холодной гальке, остывшей за минувшую ночь, душа, опережая тело, нырнёт в омут молочной воды, горячей от утреннего бриза, медленно отдающей тепло золотому песку. За спиной шелест медовых лип глухим смехом проводит незадачливого пловца, поскользнувшегося на обросшем мутными водорослями камне в трепещущий омут морской глубины. Плотная муть осядет на дно со скоростью первого вдоха после второго гребка, а игривые зайчики огненного светила, лягут на веки, словно специально сбивая с намеченного заранее курса. Алеющий шар прибрежного буйка факелом пронзит светлую серость воды, чертя циркулем дугу дозволенного для самоуверенных смельчаков, что не в меру бахвалятся навыками пловца. Так размышлял Эйс, всматриваясь вдаль и жадно глотая озоновые клоки густого воздуха, тем самым насыщая лёгкие болезненными тоннами кислорода. От этого под рёбрами скручивался тугой комок, пощипывающий сердечную мышцу. Он поправил на черноволосой макушке съехавшую набок шляпу, увенчанную круглыми значками – белыми мимами. После этого действа на его нос упала изрядно отросшая прядка смоляных волос, после чего по пирсу разнёсся оглушительный чих и сопение обиженного на самого себя за подобную выходку парня. На шее звучно цокнули красные бусы, звонко вторя улыбке на бледном лице своего владельца. Совсем другое дело – вечернее море. Угрюмое и тихое, окрашенное солнечной охрой и рубином пурпура и вишни, мерцающее переливами засыпающей далёкой звезды. В эти минуты солёная вода снисходительно принимает тебя в свои объятья, окатывая холодной волной. Зелёная пена застревает в глазах, царапает выступающие лопатки и щекочет босые ступни, заставляя в забытье грести под сенью гаснущей лазури чистого неба. И когда уставший и обессиленный переворачиваешься веснушчатым носом вверх к падающим острым лучам, то желанная нега накрывает с головой, отдавая в ушах звучным гулом текущей воды. Расставив руки в стороны можно почувствовать себя частью этой необузданной стихии, бурливой, неспокойной, манящей и обворожительно прекрасной. И просто до дрожи в коленях – любимой. Эйс прикрыл глаза, чувствуя, словно плывёт в плотной кромке морского простора, с наслаждением стряхивая мелкие капли воды с плеч и шеи, прямо из-под прилипших волос. Неожиданно в его щёку упёрся холодный металл, выдёргивая из враз рассеявшихся мечтаний. Парень резко распахнул глаза, уже напрягая жилистые руки, готовясь дать отпор незваному гостю, но тут же расслабляя ладони и медленно опуская заранее поднятые кулаки. На него с немым смешком смотрели серые глаза, обрамлённые выгоревшими ресницами за дужками аккуратных очков. На худых коленях перекатывалась с бока на бок банка холодного чая со вкусом мяты и жасмина. Эйс тепло улыбнулся, от чего в глубине его глаз промелькнула искра угасающих звёзд Южного Креста и скромной, застенчивой Калипсо. Он ухватился за широкую загорелую кисть, невесомо целуя пульсирующую жилку. Рядом стоящий мужчина позволил произойти подобной шалости. На выбеленную ограду набережной начали падать горячие лучи встающего солнца, что ещё недовольно ворчало на персиковое зарево, так бесцеремонно выдернувшее его из лона земли. Раскрывающиеся анютины глазки, улыбчиво распустили фиолетовые и жёлтые головки, приветливо махая травинкам нежными лепестками. Томящаяся природа умывалась алмазной росой, временами задевая своими брызгами небо, оставляя на его полотне обрывки перистых облаков, в ту же секунду уносившихся на восток озорным эфиром. Два силуэта на вымощенных прогулочных дорожках застыли у кромки ступеней, ведущих к морю. Один из них стоял, скрестив руки на груди, прямо позади другого, переступая с каблука на носок лёгких бежевых мокасинов. Его гладко выбритый затылок покрылся чередой ровных мурашек, словно солдат, выстроившихся ровными рядами пупырышек. Светлые пряди на голове лентами струились в потоках морского бриза. Тень нависающего над ним фонаря свисала грузным мешком на прямой спине в шифоновой синей рубашке. Перед ним в инвалидной коляске сидел юный мальчишка, улыбающийся жемчужной улыбкой через тучу рыжих веснушек. Его пушистые и густые ресницы мерно обмахивали щёки и лоб, чуть наморщенный из-за прищуренных глаз. На его ногах покоился клетчатый плед с паклями скомканной бахромы. В руках Эйс держал полупустую банку чёрного чая с мятой и жасмином. Марко невесомо дотронулся до его плеч, нагибаясь к прижатому к голове уху, нашёптывая какие-то лишь им понятные слова, от чего парень громко захохотал, разбавляя тишину набережной, попутно цепляясь пальцами за шею мужчины и проводя вдоль неё до выступов позвонков, недовольно морщась, каждый раз задевая выступы очков. В выражении его лица читалась ничем не прикрытая нежность к этому серьёзному, взрослому человеку, что сейчас улыбался ему обветренными сухими губами, к которым с неведомой силой хотелось припасть своими. Врезаясь подушечками пальцем в мягкую кожу, Эйс притянул к себе лицо Марко, едва касаясь его приоткрытого рта. Дыхание парня отдавало выпитым чаем, смешиваясь с морской солью. Шляпа, кувыркнувшись, упала к сиротливо лежащей поверх пледа банке, от такого нахальства нервно дёрнувшейся вбок. Яркое светило набиралось сил, как человек, наконец-то выпившей первую дозу ароматного кофе, и задорно поднималось к привычным высотам, готовясь совершать дневной обход ждущих его владений. Море тоже встречало его, но в отличие от переговаривающихся деревьев и щебечущих птиц, недовольно булькая бегающими туда-сюда волнами, как жена, ругавшая загулявшего мужа. Солнечные зайчики, сбегающие от раскалённого шара, лишь поддерживали её, искрясь поляной медных пятаков на водной глади. Марко прогуливался вместе с Эйсом вдоль пирса, катя инвалидную коляску между ухоженных клумб, что время от времени скрипела широкими колёсами где-то в районе сцепления спиц. Мужчина размышлял о предстоящей реабилитации после аварии, в которой мальчишка чуть не разбился на своём злосчастном байке, врезавшись в замешкавшийся на повороте автомобиль. Теперь он грудой металлолома покоился на одной из городских свалок, не мозоля глаза и не вызывая приступов ярости, раздирающих всё естество мужчины при одном лишь косом взгляде на глянцево-чёрного «коня». Одно Марко знал наперёд – они справятся, ведь вдвоём нерешаемых задач нет. Другое дело в одиночку. Под грузом проблем и нескончаемых волнений ломаешься, как сухая древесная ветка под ураганным шквалом – унесёт, не заметишь, только щепки врежутся в кожу, раздирая её в кровавые раны безысходности и боли. А так можно обмотать марлевым чистым бинтом мириады сочащихся ран, обрабатывая антисептиком и по просьбе дуя на щипающие встревоженные ранки. Начинало припекать, поэтому они обоюдно решили вернуться в пансионат, что на ближайшие летние месяцы заменит им дом, где всегда пахло хвоей и сладостью абрикосов, которые так любил Эйс, и в котором каждый угол был пропитан дорогими воспоминаниями, а кухонные кружки изведали не один вечер за тихими задушевными беседами этих двоих. Там росла розовая герань, подаренная им друзьями со строгим наказом беречь и поливать. Там им было спокойно и хорошо. Там в прозрачных банках пылились резные ракушки, которые собирал Эйс, привозя горсть из каждой поездки на море, без которого не мыслил своей жизни. Марко на это увлечение только снисходительно кивал головой, оценивающим взглядом рассматривая перламутровые половинки мидий и ванильные рогалики пустых раковин всевозможных моллюсков. Были даже парочка кривых кораллов, которые мужчина хотел непременно выбросить, но каждый раз оставлял на полке, сдаваясь под умоляющими взглядами мальчишки. Когда они прибыли в пансионат уже начался завтрак. Подавали овощной омлет и блинчики с клубничным джемом. Марко заказал им на двоих по чашке душистой арабики, которую безоговорочно они любили вдвоём. После завтрака Эйс должен был отправиться в процедурный кабинет, где его уже поджидали лечащие врачи, которых с присущей педантичностью отбирал Марко, не доверяя такое ответственное занятие кому-либо другому. Эйсу от чего-то вспомнился тот миг, когда он впервые очнулся в больнице, оплетённый вереницей проводов и присосок, покрывающих его с головы до пят и противно стягивающих кожу, и как увидел поверх своей кисти ладони Марко, что так нежно перебирали его изломанные, исхудавшие пальцы. И сейчас он не думал – он знал, что пока с ним любимый человек, он обязательно снова поплывёт, но обязательно держа за руку своего Марко, что бессонными ночами сторожил его дыхание в стерильных больничных палатах, и продолжает сторожить, как мифический феникс, оберегая своё заветное и бесценное сокровище.