Моральные принципы.

– Да ебал я ваши моральные принципы! – злится он, скидывая со стола папки, и, окружённый толпою ничего не смыслящих травоядных, рычит, стискивая зубы, а затем удаляется, заставляя их разбежаться в разные стороны. Джуди, было, смотрит ему вслед, но отворачивается, возвращаясь к своим делам. Он сам виноват. Пришло время ответить за свои поступки. К тому же, его не выпустят из города, пока они не закончат своё расследование... Джуди, злую и сонную, будят в час ночи, пытаясь сказать, что видели Ника на границе. Она проглатывает испещренное не самыми хорошими словами оскорбление и шипит сквозь стиснутые зубы: – Еду, – а на брошенную невзначай благодарность, уже тише, проговаривает: «Грёбаные святоши». Джуди злая и сонная. И Джуди его просто ненавидит. Она заводит свой мотоцикл и срывается с места, сжав посильней на руле руки. Она найдёт и вздрючит этого лиса по самые-самые. И ей по хренам, что и кого он там ебал. Она рассекает в ночной тиши воздух и щурится, вглядываясь в темноту. Единственная фара помогает немногим, а район здесь не лучший: сюда, она помнит, сплавляют сержантов на каждый ночной патруль. Сержанты выглядят так, будто их этой ночью знатно поимели. Джуди хмурится ещё больше. Наконец, она видит впереди красный автомобиль («Ёбанный красный автомобиль, Ник, куда больше?!») и многозначительно рявкает шинами по дороге, вглядываясь в его широкий силуэт. На момент чья-то голова оборачивается, и звук оповещает, что кто-то прибавил газу. Кто-то просто непроходимо тупой. Джуди молча проглатывает это, стараясь не отставать, благо, дороги пустые, как-никак, комендантский час в городке, и ей даже можно заходить за разделяющую полосу, ради чего, как говорится, можно жить? Она проклинает Ника трижды, прежде чем он начинает палить по фонарным столбам, помогающим ей хоть что-либо разглядеть. Ах у этого засранца есть ещё и пистолет? Обиднее разве лишь то, что он попадает. Ебануться. Весёлая будет ночка. Джуди проклинает тот день, когда вместо католической школы предпочла занятия по стрельбе. Клянёт и скрипит зубами, пытаясь догнать этого долбанутыша лиса. И где эти грёбаные сержанты? Этот говнюк уже превысил всякие полномочия, что у него оставались, пока он был на счету в полиции. Джуди удивлённо сбрасывает скорость, когда автомобиль останавливается, и он со всей силы ударяет ногой по шине, хватаясь за ту от внезапной боли. Дебил, выдыхает она. И на всякий случай перезаряжает транквилизатор. – Ты? – обречённо вздыхает он, смотря на Джуди умоляющим взглядом. – Неужели во всём участке не нашлось кого-нибудь другого? – А ты кого ожидал увидеть? Папу Римского? – она заводит пистолет, прищуриваясь. – Ты знаешь. Я стреляю очень больно. – А ещё очень криво, так почему бы не попытать удачи? – язвит он, показывая пистолет. Вот же ж засранец, 9 мм. И ведь в ноги целиться будет. И не промахнётся. Джуди, конечно, девушка рисковая, но не настолько. Она сглатывает, и ей остаётся надеяться, что дротик долетит быстрее, а она увернётся. Руки её предательски дрожат. – Да ты же обычный зайка, – тянет Ник, закатывая глаза. – Просто трусишка, каких свет не видывал. Джуд, уж я-то знаю. Он прицеливается поудобнее и сужает глаза в две светящие в темноте жёлтые полоски. – Сайонара, или как там теперь говорят, амиго, – и она взвизгивает, выпуская дротик. Джуди разлепляет в липком страхе глаза, словно всё происходит в медленной съёмке, но вместо боли (пуля бы долетела за считанные... секунду) слышит лишь щёлкающий звук и рык Ника. – Джуди, да ёб твою мать! Пистолет падает на землю, и он разворачивается, убегая подбитым зверем. После того случая их ограничили в дозе транквилизатора, но и он начинает действовать. Джуди понимает, что не может оторвать свои ноги от земли, и сглатывает комок в горле. Девочка, ну давай же! Она словно сквозь туман подбирается к нему скачками, пытаясь держать равновесие, и щёлкает наручниками, когда Ник падает на колени. – Я тебя ненавижу, – шепчет он, позволяя слюне капать. Транквилизатор действует. – Су... Эту часть ей лучше не слышать. Она, было, собирается ехать в участок, как её рация перехватывает сигнал запоздалых сержантов: «– Ты видел? Нужно доложить об этом. Приём всем постам, объявить Джуди Хоппс, лейтенанта полиции, в срочный розыск. Подозревается в соучастии с особо опасным преступником Ником Вайлдом. Срочно!» Она матерится сквозь зубы. Твою мать! Гаже становится, только когда этот засранец приходит в себя и до него доходит вся суть ситуации. – Ну ты и попала, однако. – Да завались! Джуди хочет спать. И она просто пиздец как зла. Она хочет сказать: «Ты бы мог вгрызться мне в шею», но она всё ещё в своём уме в отличие от этого неадекватного, на которого всё ещё действует транквилизатор, потупляя чувства и реакцию. Он тянется зачем-то к её уху, но она пихает его локтем, балансируя руль одной лапой. – Я веду грёбаный мотоцикл одной рукой, Ник, и ты знаешь, я не циркачка. Так что если я сдохну, будь уверен, я утащу тебя вместе с собой в самое пекло ада. Так что не крутись, мы с тобой теперь в одной лодке. Джуди не уверена, она ли вообще всё это говорит. Так она ещё ни разу в жизни не извращалась в своих речевых оборотах. Джуди вообще ещё ни с кем так не извращалась... в речи. Пагубное влияние, скрипит зубами она, напрягая уши. Этот говнюк зевает? Может, он ещё и поспать собрался? Ах ты ж ёб же ж твою мать... Она цепляет какую-то тряпку на руки, что сцеплены наручниками, и усиленно улыбается, заселяясь на ночь в первый же попавшийся на пути мотель. За городом, разумеется. Джуди должна выспаться. Выспаться и забыть... Она пристёгивает Ника к железной спинке кровати и смеряет диван презрительным взглядом, осторожно укладываясь рядом. Джуди всё ещё в трезвом уме. Она просыпается от громкого крика Ника, приложившегося головой о железные перекладины. – Я что, попал на вечер садо-мазо?! – и грубо пинает его ногой в живот. – Ох ты ж... Ноги у Джуди упитанные и крепкие. Джуди кролик, всё хорошо, это не комплексы. – Да ты издеваешься... – сдавленно стонет Вайлд. – Ты собираешься меня отстегнуть? Или продолжим играть пристегни-кого-семейку? – Только после того, как я введу транквилизатор, – фыркает она носом. – А как же «мы в одной лодке»? – передразнивает он её. – Это касается лишь меня. А теперь не дёргайся, – она нависает сверху, стиснув напряжённо между зубами колпачок, и хвост Ника проскальзывает у неё между ног. – Да уебись! Она подскакивает на месте и со всей силы втыкает шприц ему в плечо, краснея и тяжело дыша, а затем вводит бензодиазепин, пока он кричит от внезапной боли. Джуди целится больно. И криво. Но в этот раз он сам виноват! Хотя, по правде, как и в другие. Она предъявляет своё удостоверение и валится в машину, усадив развалившегося Ника на заднее сидение. Благо, здесь ещё о розыске ничего не знают. – Почему, интересно, мы убегаем? – еле ворочая языком, хмурит брови Ник. – Потому что если твою задницу упекут за решётку, то и меня с тобой, – говорит на ходу Джуди, непривычная к автомобилю. – А я не хочу сидеть за то, чего не совершала. Я вообще сидеть не хочу. – Но я же тоже ничего не сделал! – возмущается Ник, правда слабо, спасибо транквилизатору. М-да уж, а потом окажется, что во всём виноваты рыбки. В конце концов, ей сейчас просто ничего не остаётся делать. Ника, видимо, разморило на жарком солнце, и он спрашивает, подставляя лицо порывам ветра, хотя, скорее всего, просто спит: – Ты что, правда думала, что я тебя подстрелю? Джуди вздрагивает от такого щекочущего нервишки вопроса и хочет, было, обернуться и сказать что-то вроде: ну да! Чувак, ты был охренеть каким убедительным! Но вместо этого лишь молча продолжает путь. Если спит, пусть спит. Говнюк хренов. Он умеет заставить её понервничать. Джуди Хоппс лишь невинная, сквернословящая от безысходности всей этой ситуации зайка. Правда! – Двухместный на одну ночь? – заискивающе заглядывает им в глаза, хмыкая, портье, хотя для подобного заведения такое название – роскошь. Она ввинчивается в ничего не соображающего с глупой улыбкой на лице Ника взглядом. Ну почему ты, мать твою, не кролик? Уродился ж ведь... Джуди сдавленно кивает и тащит его за собой за руку. Всё это закончится, и вот тогда она ему это припомнит. Чёрт. – Да как? – она в замешательстве копошится, ища ключ от наручников. – Потеряла? Ник смотрит на неё поплывшим взглядом, гаденько ухмыляясь. Джуди поджимает губы и стягивает припрятанную в шкафчике простыню на его руках. – Ты точно спец в садо-мазо, – бормочет неразборчиво он, оглядывая узлы. – Эй, Джуд... Она укладывается на диван, упёршись в махровую спинку взглядом, и демонстративно молчит. Я сплю, повторяет она, пытаясь внушить ему эту мысль, я сплю. – Да я и не против, – заканчивает он, смотря на пустующую со второй стороны кровать. Провались, сжимается Джуди Хоппс. Провались. Ей претит одна мысль спать вместе с ним рядом. Но пружины неистово впиваются в её поясницу да и, признаться, в задницу тоже, так что лучше уж там. Ник ей в задницу не вопьётся. Ну, она надеется, не вопьётся. Потому что если вопьётся, она задушит его этим транквилизатором до полусмерти. Джуди может. Она злая. Зато выспавшаяся, что радует. Ник сонный. Она почти злорадствует. Портье ухмыляется им на выходе, и она пожимает плечами. Да похер. Ничто не может испортить ей настроение. – Взбодрись, я понизила содержание транквилизатора на сегодня. – Джуди, я тебя ненавижу... От переизбытка транквилизатора умирают. Умирают, вообще, если ввести такому, как он, сразу слоновью дозу, но и от слишком частых уколов тоже можно если не откинуть коньки, то тоже... Того, загреметь. Джуди не любила эти уроки в полицейской академии. Почему теперь это угнетает? – Ты в порядке? Эй, эй, очнись! – она тормозит, сворачивая к обочине, благо, дорога пуста (забрели на какую-то трассу). Но Ник не приходит в себя, и она отстёгивается, поворачиваясь на заднее сидение и хлопая его по лицу. Джуди чувствует, как начинает от страха биться чаще её крохотное сердце. Адреналин, мать твою, ты-то куда сюда? Ну охренеть... И куда пизже? Ник перехватывает её руки, стоная и приоткрывая глаза. – Джуди, – протяжно, словно поломанная рация, тянет он сквозь зубы. Они останавливаются в первом, что она находит на карте, мотеле, и раскладывают вещи. – Две ночи, – регистрируется она. – Один день и две ночи. Вещи, точнее, раскладывает Джуди сама. В первую очередь – на кровати Ника. Ник в этот момент тоже вещь. Вроде неудобной палки-торшера, которая может сдохнуть в любой момент. И тогда Джуди будет за что сидеть. А Джуди сидеть вообще не хочет. Она подаёт ему воду, и он залпом осушает прозрачную ёмкость, позволяя каплям стечь по его подбородку. – Ник, прости, – запинается она и забирает всё, и он пронзает её холодным взглядом, заставляя вздрогнуть и согнуть плечи. – Прости... Он заставляет её чувствовать себя виноватой. Джуди ненавидит эту черту в нём. Он всегда заставляет всех как-то себя чувствовать. Правда в данный момент она ненавидит себя больше. Спасибо Нику! Она откидывается в кресле и закрывает глаза руками, позволяя ушам согнуться. Твою мать. Твою. Мать, Джуди Хоппс. Ты грёбанный лейтенант полиции. Ты чуть не угрохала другое животное. Бросься под поезд и будет больше проку. Джуди Хоппс. Просто твою мать. Она подносит колени к подбородку и утыкается в них лицом, прячась. Это всё давит на неё. Это всё так на неё давит. Ей становится ненавистна каждая мелочь: назойливые телефонные счета соседа, что всегда присылают ей, недовольная, что она ушла в полицейскую академию, семья, да весь грёбанный участок, в конце концов! Лучше бы и впрямь послали за ним кого-нибудь другого... – Выпей, – протягивает он ей бокал с бутылкой. – Тебе нельзя, – возмущается было она, замирая на его обнажённом туловище. Надо дать ранам от уколов доступ к кислороду. Конечно. – Я тебе ответил: выпей, – говорит он, упираясь в неё своим узким жёлтым взглядом. Я не похож на того, кто после того, как чуть не сдох, будет накидываться вином, говорят ей его глаза. А вообще, похож, отвечает Джуди и выхватывает бутылку, вдыхая и припадая губами, чтоб совершить один-другой глоток. И всего восемь. Ну охренеть теперь. – И когда ты стала таким бухариком, – отнимает он от неё бутылку. – Понятия не имею, – откидывается она на широкую спинку кресла, разгорячённая алкоголем. Джуди Хоппс, ты всегда была полностью уверена только в двух вещах: первое, тебе стоило пойти в католическую школу, и второе... Грёбаная Джуди, тебе нельзя пить! Это похоже на конец вселенной, когда она падает Нику в руки, отлежавшаяся и захмелевшая, а когда он её подхватывает (это кому тут, спрашивается, ещё плохо), упирается вопросительным взглядом в его лицо. – Ник, – начинает она. – Ты меня ненавидишь? – Что за... – удивляется он, но не успевает договорить «пьяные разговорчики», потому что понимает: Джуди серьёзно. – Конечно нет. Ты меня не угрохала почти, правда, но это не то, за что я мог бы тебя ненавидеть. – Ты бы не выстрелил, даже если бы там были пули, верно? – её глаза плывут непонятно где, и он вздрагивает, смотря на неё. – Ник... Эта крольчиха больше, чем она думает. И Ник не пытается её сейчас оскорбить. Она больше для него, чем она там что-то о себе думает. «В конце концов, женщина, я защитил тебя в перестрелке! Я видел, как ты дрожала при виде крови. Конечно, я бы не выстрелил!» – кричат его глаза. – Конечно нет, – говорит сухими губами он, и Джуди чувствует непонятное влечение. – Ты бы мог вгрызться мне в шею... Теперь это официально. Джуди точно не в своём уме. – Что ты... – не успевает закончить он, потому что в какой-то момент она просто подаётся вперёд, без всякой причины, и припадает к его губам, целуя. И всё бы нормально, если бы это было просто неудачное падение, но нет. Она целует его. Не так, как целуют, чтобы избавиться от отчаяния. И без запала или огромной страсти. Может, ей в голову и прилетело вино, но Ник знает, что это за поцелуи. Она оттягивает его губу зубами, напирая и полностью повисая, размякшая, на его руках. Ник сходит с ума. Так целуют из живого интереса. Вроде как, а что будет? Джуди отстраняется от него. А действительно, что будет? – Да ну нахуй, – впивается он в её губы и проклинает всё на этом белом свете: себя, её и грёбаное вино. И поцелуи Ника действительно горячие. Чёртова Джуди Хоппс. Он подхватывает её одной рукой, прижимая к себе, и притягивает ближе её лицо, сжимая до боли щёки, а затем валит её с громким ухающим звуком на кровать. Матрац мягко прогибается под хихикающей Джуди, и она заигрывающе обнажает плечи, когда он спускает с неё эту паршивую жилетку. Губы Джуди шепчут: давай же. Кто он, блядь, такой, чтобы отказать? Ник проклинает это, но как его к ней влечёт! И эта грёбаная дилемма встаёт перед ним, потому что раньше, до всего этого, он мог бы списать это всё на нет. Но сейчас, когда она к нему потянулась... Когда ей тоже – интересно. Ник хищник. Но он держит своего хищника под контролем. Именно поэтому он не виновен в том, в чём они его обвинили. И именно поэтому он входит в Джуди так. Она ахает, когда он проникает в неё, сцепив руки за его шеей, и он приникает ближе, целует её в губы. Потому что она для него – больше, чем она думает. И он не такой, как они себе напридумывали, хищник. Ник Вайлд ест мясо. Но Ник Вайлд и сам мясо. И чёрт подери, как же она стонет. Выгибает спину, стискивая за его спиной кулачки, и прерывисто выдыхает, когда он ускоряет темп, заставляя её стонать громче. Это почти успокаивает, бесконечное: – Ник, Ник, Ник... – каждый раз, когда он толкается внутрь. – Ты повторяешь это, словно мантру, – умудряется вставить он, и она открывает глаза, смотря ему в лицо. Джуди не в себе. И она явно представляет себе всё это. Но ей сейчас, вместе с ним, непередаваемо хорошо, и вино взрывается в её голове, переливая через край. Боже, ей сейчас безумно хорошо. Ей сейчас так хорошо, что она готова поклясться, что чувствует, как пульсирует внутри неё его член, и что с каждым его прикосновением крышу у Джуди сносит далеко и надолго. Его язык пробивается прямо в рот, и она задыхается, наслаждаясь каждым мгновением, что они проводят сейчас вместе. Просто на заметку: она всё ещё трусливый кролик. Просто зайка, шепчет, откидываясь на подушку, он, и Джуди тяжело дышит, пытаясь восстановить дыхание после того, как они кончают. – Поздравляю, – тихо проговаривает она. – Ты только что поимел мои моральные принципы. Сердце Ника колотится, не переставая. Чёртова-чёртова Джуди Хоппс. Её большие ноги и убийственный транквилизатор. Джуди Хоппс. Это похоже на мозговую атаку. Она прикрывает тело валяющимся в стороне одеялом и оборачивает его вокруг себя, пытаясь всё это переосмыслить. В этот момент она чувствует себя какой-то словно слишком обнажённой, уязвлённой... Слишком открытой. Ну конечно, гений. Ты же голая. И, признаться, Джуди не знает, что ей вообще думать. Потому что голова её – как в тумане, и глаза слипаются и получается только еле ворочать языком. Кажется, теперь она понимает, как чувствовал Ник себя пару дней после транквилизатора. И как она себя будет чувствовать. Тоже пару дней. Ей интересно: мучили ли его головные боли. Ник готов точно назвать хотя бы одну. Надо попытаться уснуть, утешает себя она. И всё обязательно точно наладится. Она ворочается где-то до пяти, пока не засыпает, но оказывается разбужённой в девять, когда замечает гремящего кружкой Ника и сразу рывком поднимается, садясь на кровати. – Ник! – возмущённо кричит она, пытаясь сфокусироваться взглядом. – Какого чёрта? Тебе нельзя ходить. Она чувствует ветер на своих руках и инстинктивно прикрывается, но вместо голой кожи чувствует чистую одежду, такую же по ощущениям, как только-только забранные из химчистки простыни и оглядывается. Это не мотель. Из рук Ника падает кружка. – Блин, жива... – Ну конечно же я жива, – хмурится, чуть испуганно пятясь в стену, Джуди. – Что происходит? Почему мне не быть живой и... Ау! Она взвизгивает, трогая лапой свой бок. Словно большой синяк, только глубже и хуже... – Что за херня... – открывает она свой рот. – В тебя, идиотку, стреляли, – чертыхаясь и стараясь не наступить на осколки, продвигается он к двери. – Просто... Ааа, я позову врача! Джуди оглядывается, совершенно ничего не понимая, а когда Ник снова появляется у неё, набирает побольше воздуха и начинает: – Что за чертовщина? Тебя подозревали! Почему я здесь? И что это за ёбанные простыни на мне? Это что, больница? И почему у меня такое чувство, будто мне только что отгрызли бок?! В тебя стреляли. Вот о чём говорит его взгляд. Джуди моргает, медленно впиваясь взглядом в обмотанный левый бок. – Ох ты ж, – сглатывает она. – А если б в правый, вырезали б аппендицит? – Ты и твои шутки, – растерянно, совсем сбито с толку проговаривает Ник, хмурясь. – Подозревали в чём? – Я... – Джуди запинается. – Я не помню. Как я могу не помнить? Я же гналась за тобой, и меня прямо посреди ночи разбудили, и потом ты чуть не... чуть не... Это чувство, словно она икает. – Ты чего, плачешь?! – вздрагивает он, подбегая к ней. – Я не... плачу, – удивлённо вытирает она со щёк слёзы. – Не понимаю... Я не понимаю. – В тебя стреляли, такая ты дура, – сжимает он её плечи. – И всё, о чём ты сейчас тут бред несёшь... Вообще без понятия, неужели вам снятся такие сны? Он резко отпускает её, вставая, когда она дёргает ухом, слыша стук колёс о пол. – Наконец-то. – Постой! – у самого выхода окрикивает его она. – А как же моральные принципы? – Моральные что? – поднимает бровь он и трёт глаза пальцами. – Джуд, отдохни. Я бы променял эти три бессонные ночи на три безмятежных и откровенно сонных дня. Дверь за ним закрывается, и она опускает руку. Что ж, Джуди Хоппс. В тебя стреляли, ты провалялась в отключке где-то три дня и, поздравляю, твои моральные принципы полностью отымели. Она переворачивается на бок, кидая взгляд на осколки кружки. Её моральные принципы отымело «Моральные что?» Просто бинго, девочка, нечего тут сказать. В конце концов, Джуди не сонная и не злая... Она подскакивает на кровати, понимая, что только что ей приснился эротический сон с Ником и ею на главных ролях. Словно название к порно фильму. Восемнадцать плюс, детей не подпускать. Она переспала с Ником в своём сне. А перед этим чуть его не убила. Наваждение, наваждение, наваждение. – Что ты делаешь? – Записываюсь в католическую церковь.