Глупость надежды

Тяжёлая сумбурность кружила голову; события, проносящиеся с неумолимой скоростью, заставляли работать мозг в постоянном напряжении. Анализировать ситуацию уже просто не было сил – парадигма восприятия критически сместилась, заставляя верить не устаревшим предрассудкам, а собственным глазам. Алекса тяжело выдохнула. Ноги гудели, лёгкие и глотка пылали огнём. Плеск воды и затухающее эхо дикого, не человеческого крика не могли не радовать. Уставшая, измотанная бесконечной гонкой в изменяющейся пирамиде за свою собственную жизнь, с огромными усилиями и потрёпанными нервами вырываемой из пасти чёрных скользких существ, норовящих сожрать, подкараулив в любой момент, она просто рада выбраться из ледяного плена. Потеря всего отряда отдаётся дрожью в теле и липкостью чувства вины в душе. Не думать, сейчас о них нельзя думать. Главный приоритет в поганом месте – своеобразной тюрьме, окружённой вечной мерзлотой и снегом, отрезанной милями тишины эфира, – выжить. Ей просто надо остаться в живых и не двинуться рассудком, когда чёрная тварь, пускающая слюни, изгибающая дико свой хвост, подкрадывается, ловко передвигаясь по всем поверхностям, сливаясь с пугающими мраком. Это не битва людей. Это просто Охота. Дикая и древняя, участвующие в которой слишком опасны и непредсказуемы. Люди – расходный материал. Но и Охота может выйти из-под контроля. Охотник – враг врага, – помогает пройти многочисленные катакомбы, выйти из тупиков. Они временные друзья: нужда заставляет Алексу примкнуть к нему – мизерные шансы на выживание вместе возрастают. Он вызывает даже симпатию: не имея возможности объясниться словами, разъясняет буквально на пальцах и жестах; упорно идёт вперёд, следуя простой и понятной цели – выжить. Организм напрочь забывает о холоде – сердце разгоняет накачанную адреналином кровь в теле быстро, тяжело бухая в грудной клетке; каждый мощный удар отдавался колючей болью где-то со спины. Когда плеск воды уже не режет слух и гул от обвала затих, она просто падает на ужасно холодный снег, сражённая дикой усталостью и пережитым шоком. Последняя, Алекса надеялась на это, тварь сдохла, погрузившись в ледяную воду, которую вскоре будет вновь сковывать толстый лёд. Союзник, который помогал ей всё время, ищет во взрытых бойней двух опасных и неизвестных доселе существ сугробах снега что-то. Рокочет и вновь замолкает. Охотник медленно подошёл к ней, что-то щёлкая и стрекоча. Его тяжёлый шаг сопровождался скрипом снега. Алекса, не в силах встать, остаётся сидеть и смотреть в безграничную даль, окружённую льдами и маревом, скрывающим где-то в своей глубине ледокол. – Мы молодцы, – улыбается уголками губ, обращаясь к раненному охотнику. В ответ она слышит стрекот, который совсем не понимает. Алекса потирает щёку, где всё ещё тянет лёгкой болью выжженный знак. Он вновь что-то стрекочет, склоняет голову к плечу, замечая, как Алекса прикладывает ладонь к щеке. Алекса готова поклясться, что в глубоко посаженых, разумных, чёрт возьми, глазах читается вопрос. Словно спрашивает движениями тела больно ли ей. – Не болит. Нет. Быстро спохватившись, отрицательно качает головой. Всё в порядке. Осматривает и его, держащегося ровно и гордо, не смотря на множество ран, кровь из которых фосфоресцирует зелёным на защитных деталях. Холод сотнями тысяч острых иголок жалит кожу, когда концентрация адреналина в крови начинает спадать и сердце возвращается в свой привычный ритм – стучит сильно и размерено. Алекса поднимается, обнимая себя за плечи в попытках сохранить уходящее тепло. Охотник не двигается. Раздвигает ужасную челюсть, порыкивает гортанно что-то на своём. А затем вновь прячется за непроглядной маской. – Спасибо. Спасибо за всё. – Алекса поднимает голову, чтобы заглянуть в прорези, за которыми должны быть скрыты глаза с нескрываемой благодарностью. Он медленно наклоняет голову, словно отвечая ей, словно понимая каждое слово и интонацию. А чёрт его знает, может быть и понимает. Краткого момента хватает, чтобы продумать возможные действия. Алекса понимает, что ей сложно выразить всю признательность скупыми жестикуляциями. Просто кладёт руку на его предплечье – выражает безграничную благодарность. Из-под маски слышится какой-то стрекот. – Спасибо, – вновь повторяет, вздрагивая всем телом – ей надо согреться. Она оглядывается, пытаясь разглядеть какие-нибудь уцелевшие будки, в которых, Алекса надеется, можно отогреться и найти хоть какие-нибудь средства связи. Среди оседающей пыли древности и снега, дымкой окутывающих остатки от китобойной базы и их лагеря, виднеется небольшой вагончик, из мутного окна которого льётся тусклый жёлтый свет. Прощаться с другом, признаётся, не боясь, совсем не хочется. Понимание, что сотрудничество вынужденное, добавляет неприятную горечь в чистую радость, отравляя искренние чувства. Алекса оборачивается от убогих будок обратно к охотнику. Резкий свет бьёт в глаза, заставляя жмуриться. Неожиданность вновь выбивает сердце из размеренного ритма; чувство опасности подогревается бурлящим варевом с адреналином. *** Нервное напряжение давило усталостью на спину, сил едва хватало, чтобы держаться ровно. Организм едва оправился после перенесённой простуды, вызванной переохлаждением; подорванный иммунитет страдал и от постоянных стрессов: различные комиссии, допросы, множество неизвестных людей, документы, подписи. Она – единственная выжившая, обладающая бесценной информацией, скрыть которую замёрзшая Алекса просто не смогла, разболтав в горячке. Свет тусклого солнца вливался в кабинет, придавая небольшому помещению больше простора. Ютани стояла спиной к Алексе. Гордая ровная осанка, скрещённые за спиной руки, уверенный стан – она хозяйка положения, может задавать темп и температуру их разговора. – Вы совершите ещё одну экспедицию. – Не просит, не предлагает, а сурово указывает, припечатывая решение сталью в голосе и, поворачиваясь к Алексе, холодом во взгляде. – Возможно, придётся спускаться в образовавшийся обвал. Вскоре будет подобрана команда. Она уже не раз вызывала Алексу. Допрашивала о тех мерзких тварях, об охотнике и команде; холодное любопытство преследовало, ходило по пятам, пытаясь разнюхать ценную информацию. – Нет. Вы же обрекаете неподготовленных людей на гибель вновь! – нервно хмурит брови. Возможно, угроза и миновала, но остаточный страх, подпитываемый ночными кошмарами, в которых кишат чёрные твари, убивающие раз за разом всю группу, загрызающие и утаскивающие в свои гнёзда её саму, заставляет вздрагивать от шорохов. Бурная, воспалённая фантазия только начала успокаиваться, переставая рисовать в тёмных углах неясные очертания силуэтов. Нет. Она не выдержит ещё одной поездки – шаткие столпы хлипкой ныне психики обрушатся, утягивая оставшуюся малую долю адекватности. Возвращаться обратно – подвергать себя вновь страху, который обязательно застопорит организм; а ещё сердце в тех злосчастных местах обязательно будет терять свой ритм, уходя в ускоренно-волнительный. Алекса уверена в этом. – Вам будет дано время. – Госпожа Ютани смотрит не в глаза – в душу, в саму суть. – Специалисты проведут все нужные мероприятия и вы вернётесь. Она сделает всё, лишь бы экспедиция была вновь отправлена на остров. Интересы намного дороже, чем жизни людей. Остаётся лишь подчиниться, приняв навязанную позицию. – После этого вы оставите меня в покое? Госпожа Ютани кивает в ответ. – Я требую время для подготовки, – отвечает в тон Ютани, произнося чеканные слова. – Хотя бы неделю. Уже готовая в бой, отвоёвывать время на подготовку команды, помня Чарльза и его радикальные методы, она делает глубокий вдох. – Хорошо. – Ответ был неожиданный, вышибающий воздух из лёгких как от удара в солнечное сплетение. Алекса кивает головой, стараясь сосредоточиться на обстановке в кабинете, на улыбке второго сооснователя Вэйланд-Ютани – слегка приподнятых уголках губ, словно покровительственно и одновременно самодовольно, но мысли разбегаются, возвращаясь в холод внутри пирамиды, к Чарльзу, которого так случайно вспомнила, к остальной команде. Пытается не выдать своей рассеянности, вновь кивает и уже собирается уходить. – До скорой встречи, мисс Вудс. Ютани не ожидает вежливого прощания в ответ, сразу же с головой погружается в чтение документов. Алекса выходит, прислушиваясь к гудящему различными голосами и шумами зданию, боясь услышать цокот острых когтей по обшивке и шипение. Она понимает, что боится зря – никто из этих тварей не выжил, но кошмары загоняют даже реальность в навеянный пережитым дурман. Ей придётся вернуться. Угроза минимальная. Пытается успокоиться, внушить себе, что никто из жутких существ не выжил – все сдохли, погребённые под обломками древней пирамиды и обвалившимся льдом; нынешняя экспедиция будет намного безопасней – никто не намеривается сжирать людей. Стоит успокоиться и забыть все снившиеся сны – бред, порождённый пошатнувшейся и сдвинувшейся психикой. *** Ноги сами, отдельно от сознания, дошли до этого проклятого места, где пасть обвала раззявлена до сих пор, напоминая о былых потерях и трагедиях, где мысли балансируют на тонкой грани безумиям. Алекса старалась не смотреть вниз, в зияющую черноту, где захоронены в обломках люди и неизвестные им твари. В этом месте сложно абстрагироваться от пережитого, ужасными картинками воспоминаний всплывающего перед внутренним взором. – Держитесь дальше от края! – кричит, напрягая голосовые связки. Новая экспедиция – вновь учёные, не страшащиеся рассказанных историй, движимые чисто научным интересом и природным любопытством, подходят к краю слишком близко, заглядывая в пропасть. Любопытные крысы. В этот раз она не намерена терять людей, вновь расположившихся в ветхих, но пригодных для кратковременной остановки вагончиках, уже заваленных различной аппаратурой. Учёные снуют по небольшому лагерю, фотографируют развалины, галдят, собравшись вместе, обсуждают, хвастаются. Они не видели всего, что происходило; истории для них – область фантастики, доказательства из которой упорно ищут, в попытках доказать несуществующее, удостовериться в реальности нереального. Алекса уходит совсем в другую сторону от лагеря, возвращается к крутому обрыву, исполосованному следами борьбы за жизнь последней из выживших тварей. Лёд затянулся и уже даже припорошен свежим снегом. Задирает голову, всматриваясь в небо, напоминающее об охотнике. Он улетел. На свою ли родную планету или ещё куда. Алексе интересна и волнительна судьба невольного союзника, ставшего другом, тёплым светом среди склизкого и хищного мрака. Спина к спине прошли катакомбы пирамиды, защищаясь, обороняясь, сплотились, минуя все острые углы отчуждения. Она старается выбросить мысли из головы, приносящие тяжёлую вязкость и неприятное чувство странности, обращающего в прах все устои. Ходит, осматривая-выискивая: осталось ли что после прошлого пребывания. Но нет: всё погребла метель, бушевавшая в те злополучные дни, оставив как напоминание едва заметёнными взрытые сугробы снега. Алекса теряется в своих мыслях, замирая, погружаясь в минуты скорбного прощания. Молчаливого – с её стороны, бездейственного, наполненного странного стрекота и рыка – с его. Объединение с человеком – только сейчас осознаёт, – было не столь нужно. Что же движило нечеловеческим разумом Алекса не смогла понять – всё выходило за рамки привитой тривиальности и её осознания. Прощание – первая и последняя встреча — отдаёт в груди неприятным чувством лёгкой боли потери. Симпатия с недолгим временем лишь укрепляется, проращивая мощные корни в сознании. Странная, не такая как к близкому либо родному человеку, завязанная на благодарности и доверии. Ветер гонит колючий, остро режущий кожу снег в лицо. Надо возвращаться – убогий лагерь, разбитый на острове, привлекает к себе внимания дружным смехом. Учёные травят байки, понижая градус напряжения. Уже уходя от крутого обрыва, Алекса замечает краем глаза движение – точно что-то быстро промелькнуло, – улавливает лёгкий скрип снега. Оборачивается, замирая. Оглядывается, но не видит ничего подозрительного, выделяющегося от общего ландшафта. Нервы. Просто шалят хлипкие нервы. Всё замирает, обрываются тонкие нити уверенности духа – вновь страх клубится извивающимся кублом опасных тварей в самом сердце. Но Алекса не проявляет паники, пытаясь подавить её в себе. Медленно, стараясь не оглядываться, уходит ближе к лагерю, где снуют учёные с фотоаппаратами. Почудится же на взводе странное. *** Ночь встречает бессонницей. Чувство опасности не разжимает цепких когтей, держит крепко, оставляя глубокие царапины сомнений. Алекса выходит на улицу, во мрак заснеженной ночи, хранящей отголоски диких предсмертных криков людей, утонувших в глубине древних плит, грохот обрушения и запах оседающего каменного крошева. Подсвечивает себе дорогу фонариком, осторожно ступая по протоптанным за сегодня дорожкам. Алекса ёжится – ночь холодна, – но упрямо идёт вперёд, ближе к раззявленной пасти обвала, в которой тонет дрожащий свет. Руки коченеют, когда дикий, пронизывающий ветер забирается под одежду, выветривая всё тепло. Она стоит долго, вглядываясь в черноту, в пустоту воздуха, когда воспоминания накатывают болезненными волнами. Водит фонариком вокруг себя, бесцельно всматриваясь, вновь ища невидимые следы. Надо разобраться в себе, в возникших странностях и страхах. Странности – необъяснимые чувства к образу охотника, запечатлённого в голове, к нему самому; принять их сложно – хоть привычные предрассудки и рухнули, но внутренние барьеры пока ещё целы, хоть и готовы под натиском мыслей разрушиться. Страхи – глупость, обыкновенная глупость. Луч фонарика выхватывает свежий след немного в стороне от тропинки; снег ещё не успел похоронить его под собой. След странный, не похожий на отпечатки обуви. Алекса подходит ближе, замечая другие. Неужели какая-то тварь смогла выжить под рухнувшей пирамидой? Или же... Алекса медленно садится на корточки, стараясь вспомнить, видела ли она такие же отпечатки. Возможно. Всё возможно. Мощный выброс адреналина затёр память о ненужных деталях, и теперь ей было сложно знать наверняка, что отпечатки оставлены не чёрной тварью. Сомнения и надежда мешаются между собой; страх добавляет адреналина, заставляющего идти вперёд. Следы плутают. Оставивший их не приближался слишком близко к лагерю, держался на расстоянии. Люди были не интересны. За сугробом снега, отделяющего от обрыва, она находит небольшой уступ. Алекса идёт по самому краю, где виднеется цепь крупных следов, забывая о страхе, о риске, любопытство одерживает верх над всем; треск опоры под ногой заставляет сердце пропустить пару ударов в ужасе. Пытается отступить в сугробы, но не успевает: опора уходит из-под ног быстро, не давая времени сориентироваться. Она не кричит – просто не хватает кратких секунд падения в неизвестность; крепко вцепляется в фонарик и зажмуривает глаза, ожидая всепоглощающую боль. Свободное падение, когда мысли испуганно метались от крайности к крайности, совсем не долгое; приземление стало болезненным: Алекса ушибла ногу и плечо. Медленно и осторожно поднимается на спрессованном снегу. Одеревеневшие от страха руки плохо слушаются, и перехватить фонарик удобней становится слишком сложно. Алекса осматривает окружающую черноту с дрожащим лучом жёлтого цвета, выхватывающим лишь обломки и огромные куски изломанной многовековой мерзлоты. Скрип снега впереди заставляет остановиться, замереть. Алекса направляет фонарик вперёд, пытаясь разглядеть хоть что-то. Тщетно. Ничего. Сердце колотится от смеси различных чувств; мозг напряжённо работает. Холод расцепляет свои стальные объятия, давая сделать глубокий вдох ледяного воздуха. Камуфляж спадает с помехами, медленно, с неприятным звуком электрического напряжения, собирающегося в изгибающиеся дуги. Охотник. Тот, с кем прошли немыслимые испытания, с кем были пройдены все мыслимые рубежи собственного сознания. Надеется, что именно он. Не один из сотни, которых она видела сошедшими с громадного корабля, именно охотник, с которым пройдены лабиринты страха и смерти; которому был отдан частый стук сердца и хаотичные мысли – абсурд, навалившийся тяжестью осознания, но Алексе всё равно. Больше ничего не поддаётся для неё объяснениям; иное становится привычным и слишком простым. – Эй, железный дровосек? – окликает с сомнением. Стоит последней бледной дуге угаснуть, охотник замирает. Алекса рассматривает его, чувствуя лёгкую радость и облегчение: она признала в нём друга. Уже знакомый стрекот служит ответом. Алекса подходит ближе не страшась, хмурясь из-за болезненных ощущений в ушибленных местах. Охотник поднимает коготь вверх – она поднимает голову, – указывая на неровный край обрыва, затем вниз: сорвалась. Кивает в ответ: ты прав. Язык тела и жестов скупой, его не хватает, чтобы выразить всё удивление, задать все вопросы; он крайне тяжёл: приходится искать нужное движение, их последовательность. – Зачем вернулся? – показывает наверх, затем на замершего охотника. Понимать друг друга сложно, но они справляются. Охотник указывает на компьютер у себя на наруче, после протягивает ещё один, который всё это время крепко держал. Алекса кивает, обозначая, что ей всё понятно: вернулся за компьютерами погибших собратьев, представляющими, видимо, большую ценность. Ей же должно быть всё равно. Главная же цель должна вновь убраться с острова. Только не сейчас. Всё пустяк – слишком мелкая деталь в слишком перегруженной аляповатой картине, теряющаяся среди более важных элементов. *** Выбираются они из пропасти вновь вместе. Алекса радуется: оказаться вновь рядом с охотником, ощущая его поддержку и помощь, приятно. Она доверяет в этот раз гораздо больше, позволяя буквально тащить на себе, когда очередной уступ на крутом обрыве казался непреодолимым, а руки соскальзывали, немея от холода. Тяжело дышит, мелкая дрожь ощущается в руках – сказывается перенапряжение, волнение. Дальше звуки ветра и скрип снега заполняют тишину зимней ночи. Уже ближе к лагерю охотник останавливается, мотает головой из стороны в сторону. Алекса оборачивается к нему, вглядываясь в глухую маску. – Вновь уходишь? – в голосе ощущается неприятная горечь странности. Ей не хочется разлучаться с ним, терять вновь друга и верного союзника – объяснений нет, только пылкое желание идти дальше плечом к плечу. Алекса уверена: вторая встреча – глупая случайность, позволившая хлебнуть ещё странности; третий встречи не будет, ведь глупости не повторяются так часто. Позволяет себе последний риск: подойти близко, утопая в собственной глупости, в чувстве странности. Кладёт руки на предплечья замершего охотника. Алекса не знает, понимает ли он значение её жеста, имеется ли для него скрытый смысл, ведь они слишком различны. Привязанность, ломающая с громким хрустом и скрежетом внутренние барьеры, вызывает слишком много странных и смешанных чувств. Ей многое хочется сказать, но Алекса сохраняет молчание. *** Снег идёт постоянно. День за днём, неделя за неделей холод промораживает почву всё глубже. Алекса вновь смотрит в окно; кружка горячего чая греет руки: холод ощущается даже через стекло в нагретом помещении. Зима всегда напоминает о роковом событии, изменившем всё в её жизни. Каждый день приносит муки: она винила себя в гибели экспедиции. Но не только это мучает день за днём, пока холод царствует за окном: Алекса вспоминает и друга. Алекса знала, что больше не увидит его. Ведь глупость не могла повториться вновь – это была бы желанная закономерность.