Мужчины не говорят

Мужчины не говорят. Не делают. Не думают. Так, то, это и еще во-о-он то. Когда встречаешь критику мужских персонажей на фикбуке, очень часто видишь подобные фразы. Иногда в форме приговора тройки в лице одного человека и с печатью: никогда, запишите это, выбейте в камне и поставьте рядом с монитором. Порой при встрече с этими «никогда» возникает желание пойти и сказать своим родным, друзьям и знакомым, что их не существует. Причем подобное желание посещает не только автора данной статьи, как показывает общение с коллегами по фикрайтерству. Порой складывается впечатление, что идеальный мужской персонаж действительно не говорит. А что, мачо? Мачо! Сначала стреляет, потом не спрашивает. Круто. А порой ручонки доходят таки до того, чтобы изложить в статье некоторые свои размышления по этому поводу. Внимание, повторяю еще раз: размышления. Не сборник категорических утверждений, не единственно правильные советы, не научная статья. Это именно размышления по поводу. Договорились? И речь пойдет не о списке мужских качеств или мифов о мужчинах, не об основных недостатках мужских персонажей на фикбуке, а — по наводке одного умного автора — о таком моменте, как идея. А еще отдельно от себя добавлю — мотив. Потому что в отрыве от этих моментов нет смысла говорить о «типичных мужиках». Потому что типичный средневековый японский самурай будет здорово отличаться от типичного продавца-консультанта из «Евросети». А типичный гражданин античных Афин — от типичного русского крепостного первой половины XIX века. А еще внутри каждой условно выделенной группы будут свои отличия. И свои сходства найдутся между самыми далекими друг от друга представителями разных групп. Но прежде всего — мотив. Что побуждает автора написать тот или иной текст, создать того или иного персонажа, чего он хочет? Если у автора есть потребность прорисовать нежного чувственного мужчину, именно потребность, а не отсутствие знаний или опыта, он его прорисует. Ему нужен именно этот конкретный персонаж, с его речью, изобилующей ласковыми словами, с его тягой к прикосновениям и объятиям, с его умением свалиться в обморок от переживаний. Можно сто раз прокричать: автор!!! мужики так себя не ведут! Пишите о брутальных байкерах! Да не хочу я писать о брутальных байкерах, я хочу про нежную фиалку — вот что ответит или подумает автор. И все. Точка. Это потребность, реализованная в тексте. Совсем другое дело, если автор стремится, к примеру, создать образ конкретного представителя конкретной группы, для которой в принципе не характерны нежности, но он об этом не знает, либо просто не отловил перебор с мимимишностями в своем тексте. Бывает. В таком случае, имеет смысл указать ему, с ссылками, цитатами и логическими выкладками, почему персонаж не задался. Например, если вдруг я захочу написать о Никарагуа времен борьбы сандинистов с многочисленными Сомосами и буду создавать образ мужчины, я сто раз подумаю, прежде чем изобразить лишние обнимашки. Потому что боец СФНО Омар Кабесас прямо пишет: «Мы же, суровые мужчины, не могли ласкать друг друга, и некому было говорить ласковые слова... И отсутствие ласки переносить очень тяжело. Это много хуже, чем ходить постоянно промокшим и голодным в поисках дров, продираясь сквозь лианы и стараясь не выронить дрова, которые тебе же опять потом подбирать. Хуже, чем использовать вместо туалетной бумаги листву. Нет, для меня не существовало ничего хуже того бесконечного одиночества, в котором мы жили». Другие тексты из истории Никарагуанской революции, которые мне доводилось читать, косвенно подтверждают эти слова. Зато и Кабесас, и Томас Борхе Мартинес описывают иные способы проявления дружбы, эмоций, взаимопонимания. И если я не хочу скатиться в лютый ООС, я обязана прислушаться к свидетельствам этих мужчин. Хотя читаем у Борхе: «У этих строк есть, однако, одно достоинство — они почти целиком написаны в тюрьме и в них отражена одержимость то богом гнева, то демоном нежности». Каково? А если я возьмусь за фик по фильму «Легенда о Бхагате Сингхе»? Тоже суровые мужчины-революционеры, борцы против колониальной зависимости Индии, тоже отважные, серьезные, деятельные, ответственные. Но. Слезы, крепкие и частые объятия, общая повышенная эмоциональность, несколько непривычная мне как российскому зрителю, — это все характерно для Бхагата и его товарищей. Подозреваю, что для культуры в целом — тоже. Как не считаются зазорными бурные проявления чувств в Испании (например, по свидетельству моей коллеги, преподавателя испанского языка, неоднократно бывавшего в этой стране). И если какой-нибудь критик выскажется под таким текстом в духе «да у вас мужик рыдает, что за ерунда», я посоветую ему ознакомиться с первоисточником либо сменить фэндом, коль скоро плачущие мужчины его смущают. Кстати, кадр из фильма: http://mrzine.monthlyreview.org/2005/TheLegendofBhagatSingh488.jpg Как я уже говорила, существуют различия и внутри социальных групп. Если появится желание написать о мужчинах-политзаключенных конца XIX — начала XX века, то как они будут общаться между собой? О чем писать на волю? Какие проявления эмоций и мыслей, в принципе какие эмоции и мысли характерны для мужчины? А это — смотря для какого мужчины и по какому поводу. Вот цитата из письма Ф. Э. Дзержинского, цитата довольно типичная, когда речь заходит о его ребенке: «Ясик мой, будь же терпелив, придет время, когда Фелек тебя сможет обнять, приласкать и поцеловать, и мы будем вместе. Папа тебе напишет, когда можно будет, когда ты подрастешь еще немного, будешь такой большой, что уже не будешь проситься на ручки, а будешь молодцом, ножки у тебя будут крепкие. А пока я пишу мамочке и тебе, зайчик наш, и помню о тебе и люблю тебя. Крепко-крепко тебя обнимаю, мое солнышко дорогое». О заключении Ульянова-Ленина — Владлен Логинов: «Максим Горький написал как-то: «Каждый русский, посидев «за политику» месяц в тюрьме или пожив год в ссылке, считает священной обязанностью своей подарить России книгу воспоминаний о том, как он страдал». Письма Ульянова из предварилки — полная тому противоположность. Все происходящее в тюрьме он воспринимал с юмором». Несколько иной образ мужчины, правда? Хотя, как замечает тот же Логинов, «была душа... была. И, как оказалось, довольно ранимая...» Просто проявлялось это — иначе. И третий. О схожей бодрости в заключении другого будущего большевика, Троцкого, пишет Исаак Дойчер: «... молодой человек находил в самопожертвовании моральное удовлетворение и сочинял революционные частушки, одна из которых вошла потом в сборник революционных песен». Или: «Он задумал устроить типографию прямо в тюрьме, под носом у полиции... По временам товарищам Бронштейна его воображение казалось слишком уж смелым и потребность насолить властям слишком безрассудной». Типографию не устроил, а я, перечитывая эти строчки, смеюсь в голос. Вот уж избыток шил в известном месте! А иные эмоции, «немужские», были? Дойчер ссылается на воспоминания Г.А. Зива: «Вернувшись из комнаты свиданий в камеру, «весь избыток нежности он продолжал расточать нам, ласкал, целовал, обнимал». Его теплота настолько врезалась в память, что несколько лет спустя его друзей, превратившихся тем временем в его врагов, ставила в тупик та беспощадность, которую он проявлял в делах революции и гражданской войны». Врезалась в память. Вероятно, это было не типичное поведение политзаключенного, но характерное именно для Троцкого? В то же время, позволял себе, значит, не было чем-то из ряда вон выходящим. И это только три разных человека внутри более-менее одной страны, эпохи, культуры. Не удержусь и приведу в пример письма другого заключенного, итальянца. Ведь итальянцев мы себе представляем как более экспрессивных по сравнению с русскими, правда? Максимум нежности, которую позволяет себе Антонио Грамши в письмах к сыновьям: обнимаю, целую. Он общается с ними прежде всего интеллектуально, беседует с детьми о литературе, истории, природе, спорит с ними, не скупится ни на похвалу, ни на критику. Смотрите: «... если надо что-либо сделать, то делать это следует, не жалуясь и не скуля, как маленький щеночек, а так, чтобы извлечь из сделанного максимум пользы. Мне очень не нравится, когда такой мальчик, как ты, жалуется, хотя на фотографии ты выглядишь волевым, спокойным и преисполненным решимости достичь поставленной перед тобой цели; таким ты мне очень нравишься». Вот вам и экспрессивная нация. И отец, который пишет сыну из тюрьмы в совсем другую страну. Резюмирую. Ваш герой создается в соответствии с вашими потребностями. Хотите нарисовать мужчину именно таким, каким видите, даже не оглядываясь на канон, традиции, привычки — рисуете. Только не забудьте проставить ООС и, вероятно, AU, если это не ориджинал. И будьте готовы к тому, что ваш персонаж покажется кому-то неубедительным, невхарактерным или немужиковым. Но это ваша потребность, и пока она не нарушает правил ресурса и юридических норм, вы имеете право на ее реализацию. Хотите реалистичности — изучаете эпоху, социальную группу, продумываете биографию персонажа. Откуда у него такие привычки, а откуда — эдакие. Хотите реалистичности в каноне (а она может не совпадать с реальностью исторической) — изучаете канон. И не обращаете внимания на то, что «этот мужик у вас многовато болтает, мужики себя так не ведут». Ну да, Тирион Ланнистер молчит и не болтает. Дружно представили. Вот Тирион, который задвинул самоубийственную речь на суде и напросился своим трепом на кулак Джораха Мормонта. Другое дело, что не всякий треп для него вхарактерен, но в принципе представить себе его молчаливым... трудновато. А если вы хотите третьего? Создать то, чего, возможно, не существует, сознательно пойти против принятого стиля поведения, вырвать характер героя из привычных для его среды представлений? Перейдем к идее. Зачем вы создаете именно такого мужчину? Что вы стремитесь донести до читателей? Начнем с самого распространенного на фикбуке и с самой распространенной претензии. Обычно — к слэшу, но мягкие, восторженные, эмоциональные мужчины встречаются не только в слэше, но и в гете. «Это не мужик, это баба с причиндалами!» Ну да, баба с причиндалами, автор хочет пофантазировать о себе в мужском теле и дать возможность читателям понаслаждаться вместе с ним. Причем нафантазировать именно это: поцелуйчики, сюсюканья, умиления, хрупкое белое тельце, слезы в огромных сиреневых глазах... Это! Хочет — делает. Пока это не нарушает. Точка. Идея-то как раз в розовых пони, а не в суровых толстокожих носорогах. Перейдем от миленьких семе к другим мужским персонажам, чье поведение не соответствует стандартам настоящих мужиков. Допустим, идея в том, чтобы рассмотреть, а какие, собственно, черты делают мужчину мужчиной? Рыбалка, футбол, скупая речь, стремление доминировать, потные подмышки, умение сделать ремонт, умение защитить слабого? Автор имеет право на реализацию подобной идеи, единственное, конечно, очень желательно продумать биографию персонажа, особенности его психики, то, что могло привести к появлению «немужских» черт характера. Толерантное общество, интеллигентная семья, в принципе склонная к мягкости и пониманию, то, что называют «хрупкой душевной организацией», особенности воспитания, окружающей среды. Если мальчик почему-либо увлекся бисероплетением, где он станет этому учиться? Ну не у приятелей же по двору, которые гоняют мяч. Вероятно, он будет общаться с девочками в кружке или сети, переймет какие-то их привычки, черты, хотя и не значит, что сам станет девочкой. Или: по контрасту с поведением этого «немужикового» героя иначе смотрятся привычные черты других, более типичных мужчин (и даже женщин). Или: автора в реальности достали мачо, всего мачизма которых хватает на бутылку водки и поколотить жену/мать. Автор желает помечтать о другом мужчине, ласковом, заботливом, а заодно бросить в пространство робкий месседж: парни, мне (нам) не нужны ваши сугубо мужские увлечения. Мужчины в моих (наших) глазах — это прежде всего действительная ответственность, а не брутальные наколки или суровая речь. Мужчины могут послать автора и согласных с ним читателей далеко и надолго, отчасти грубо, отчасти справедливо (Девушки, а разве мы вам сами по себе не интересны? Разве вам не интересно наше увлечение рыбалкой, вообще, почему мы такие?). Могут. А идея-то осталась. Для реализации идеи и создавался мужской персонаж. Можно набросать еще несколько подобных идей. Итак, мужской персонаж — это не сферический мужик в вакууме. Он существует внутри конкретного текста, создан в соответствии с потребностями автора, идеей и сюжетом работы. И как описывать, так и оценивать его имеет смысл именно с учетом конкретики. Откуда брать материал для создания конкретики? Да по рецепту старины Брехта: слушать, развесив уши. Слушать мужчин, смотреть на мужчин, спрашивать мужчин, читать воспоминания и письма мужчин, читать об их поступках. И не забывать о праве на негацию. Есть такой момент у Герберта Маркузе и иных представителей франкфуртской школы. Они полагали, что в нашем обществе существует установка на позитив. Существует то, что существует, иного быть не может. Отрицание, даже намеки мыслей на то, что в существование может вклиниться нечто другое — это плохо. Так вот: да здравствует право на негацию! Право создавать, хотя бы в текстах, то, чего не существует, но что автор хочет видеть существующим. Разумеется, с потолка — я художник, я так вижу — это не рисуется. Чтобы отрицать существующее, нужно знать это существующее. И отрицать по принципу «назло маме уши отморожу», конечно, можно, но... странно. Отрицаете вы определенную черту в «типичном мужчине» — зачем? Что вы хотите этим сказать? Не развалится ли образ без этой черты? Как ее можно компенсировать? И так далее. И последнее. О глобальных обобщениях и разнообразии. Стоит, наверное, помнить банальную истину: мир — огромный, прекрасный, страшный и неизведанный. Что вчера считалось аксиомой, сегодня подвергается сомнению. Что вчера было нормой, сегодня стало исключением, и наоборот. То, чего вы прежде не встречали, может свалиться вам на голову внезапно, опровергая ваши убеждения. И если вы говорите или вам говорят о том, что «таких мужчин не бывает», есть смысл задуматься: правда, не бывает? Ну, скажем, физиология не позволяет или еще что. Или просто еще не встречали? Напоследок вернемся к названию статьи: мужчины не говорят. То, это. Никогда. Суровая мужская натура не позволяет. Приведу навскидку несколько примеров суровости. Жан Жене, письма. «Прими, дружок, самый что ни на есть дружеский привет от всех коктовцев. Поклонись от меня ребеночку Рейнолдса, а я от твоего имени поцелую А в оба глаза...» «Со мной три дня был парень, в пух и прах проигравшийся в Монте-Карло. Познакомился с ним в поезде. Он прелесть». «Франсуа, малыш, меня удивляет, что от тебя нет писем. Ты не видел Декарнена, не получил моей записки? Я очень беспокоюсь». Ребеночек, прелесть, малыш, беспокоюсь. Александр Воронский, «За живой и мертвой водой», описывает своего друга: «Главарём признавался Валентин — бледный, тонкий, кудрявый, синеокий юноша, с полными, сочными и налитыми кровью губами, нервный и горячий фантазёр». Это к слову о том, что мужчины не замечают в других мужчинах, что вообще не замечают во внешности, что не могут (видите — не могут!) говорить и думать. Из него же: «Лида окончила гимназию, жила у родственников на даче. Происходила она из обедневшей, но родовитой дворянской семьи. В глазах её теплились и плавились золотые искорки, овал лица был мягок и благороден, от каштановых кос её пахло нагретой детской кроваткой. — Хороша девка, — сказал Жорж, увидев её впервые. — Словно в заре искупалась». Жорж — это, на минуточку, суровый рабочий, который участвовал в забастовках, подвергался арестам. Воронского и его компанию ругал за интеллигентщину. А «в заре искупалась». Мужчины не говорят. И снова тюрьма, Воронский. К нему пришла девушка, товарищ, которая для конспирации назвалась женой. «В этот день я ходил по камере, забыв об уроках и книгах. Без смысла и без числа я повторял: жена, жена, жена Катя. И опять мне было стыдно и необычайно хорошо. Жена, жена Катя! Какие родные и близкие, какие необыкновенные слова выдумывает человек! Я пел вполголоса песни. Я пел песни о розовом утре, о барбарисе, о глазах, в которых цветёт вселенная, сочинял мотивы, тут же забывая их». О чем не думает мужчина в условиях заключения. Видите, ну никак не думает. Можно привести и обратные цитаты. Мужские, брутальные, короткие. Можно. И все это будут — мужчины. Просто они — разные. И это, наверное, очень-очень здорово.