Без правил

Он привык к тому, что все взгляды проходят сквозь него, как сквозь воздух. Он сам привык считать себя воздухом — невидимым и необходимым. Он уже не помнил своей внешности и стал забывать имя. Это так странно — забывать собственное имя, правда? Но он не мог позволить себе это, потому записал его на свернутом треугольником клочке бумаги и носил его в кармане. Он не такой, как все, он не обычный. Обычные не бывают невидимками, не забывают свое имя, не складывают листки бумаги треугольником — бывают исключения из правил, конечно, но редко. Он тоже был в каком-то смысле исключением. Он писал отданную ему в качестве злого подарка, запутанную и брошенную историю, пытаясь вывести подсюжетных из тупиков, свести все к хорошему финалу, сделать красивым, добрым, светлым. Почти не спал, давясь кофе и злобно радуясь тому, что и сам не может увидеть свое настоящее отражение. Никаких синяков под глазами, усталости во взгляде — его лицо каждый раз было неуловимо-разным и чужим, а глаза — непроницаемо-черными. Он был занят, каждую секунду своей жизни отдавая другим. Он не тешил себя надеждой написать свою жизнь или найти любовь — нет, магистры такого не могут. Они живут для других, они — невидимые кукловоды, которые даже не выйдут на поклон, чтобы получить аплодисменты. Он будет просто вечно писать истории, вечно бродить по улицам городов всех вселенных в одиночестве, натыкаться на отсутствующие взгляды, сразу переводимые с него на кого-то другого, и ничего хорошего для себя лично не ждать. Он должен дарить добро, а ему — никто не обязан. Это не правильно, но это приказ. А он должен подчиняться приказам. Он маг высшей категории, он принял эту должность, добровольно лишив себя всего, что мог бы получить, отринув человеческое и став печатной машинкой, издаваемой космос слов, превращаемый во вселенские переплетения судеб. Но он нарушил сразу все правила, просто став для кого-то видимым. — Прости, — извинилась она, задев его сумкой. — Я тебя не сильно ушибла? Он посмотрел на нее в изумлении. Толчка сумкой он почти не заметил — каждый день он получал множество таких, но никто не обращал на это никакого внимания, даже не замечая и не пытаясь извиниться. Она была первой, кто его увидел среди обычных. Она не была магом, она не была ни суккубом, ни кем-то подобным. Обычная смертная девушка. Ее даже никто не писал. Так, направлял ангел среднего звена, вместе с десятками таких же, как она. — Ой, я… испачкала твое пальто, — смущенно призналась она, рассматривая пятно абрикосового джема на серой материи. — Это у меня джем вытек из банки, я с работы бегу… Сумка тоже вся перепачкана… Не важно. Извини меня, пожалуйста. Дай мне свой номер. Я с зарплаты оплачу химчистку. Она смотрела на него пронзительными серыми глазами, а он смотрел на нее в ответ и не мог выдавить ни слова. Она его видит. Она говорит с ним. Она обращается на «ты», значит, увиденный ею образ не выглядит старым. Но кто же он? Он уже не помнит. А она… видит. Он полез в карман, а потом протянул ей все, что у него было, все, что он знал о себе. Девушка приняла сложенный треугольником лист бумаги и развернула его. — Графт? Но мне будет сложно найти тебя по фамилии! Дай номер! — крикнула она ему в спину, но он скользнул в толпу и скрылся среди мельтешащих тел. Он вписал ее в историю. Спас от смерти, к которой ее подвел ангел, не успевающий присматривать за всеми подопечными и не имеющий особого желания. Она должна была умереть, светлая, добрая, особенная, но он отдал ее спасшему ее богу времени. Они следили за ней вдвоем: временник и магистр. С такой защитой она должна была быть счастлива и защищена от всего. Когда она все же умерла — ее убил его же подсюжетный, — магистр спал, впервые за долгие дни, чуть хрипло дыша и готовый продолжить защищать ее, как только проснется, а временник просто расслабился, глупо упустил, потерял. Отказываясь от дара магистра, он имел право на три желания. — Я хочу вернуть душу одной смертной из архива душ, сделать ее обладательницу Светлой волшебницей и остаться магом самому. Не магистром — просто магом, — перечислил он. Оставалось только подождать, когда повзрослеет перерождение. Лет двадцать, не больше. В ее двадцатилетие он подошел к ней, идущей с работы домой, чтобы отпраздновать в компании мамы и старенького кота, положил руку на плечо и представился: — Энтери Графт. Она вздрогнула, фамилия показалась ей знакомой, царапнула по сердцу звучанием. — Джен Соул, — робко ответила на приветствие она, смотря в его зрачки, обрамленные медово-карей радужкой глаз. — Я знаю, — улыбнулся он. — Я просил, чтобы твои имя и внешность остались прежними. Она не побежала прочь. Странные слова незнакомца ее не испугали. Джен смотрела на Энтери и ждала, пока он продолжит говорить и объяснит все. Он объяснил. В свой двадцатый день рождения сорок девятого перерождения она наконец нашла свое место в сюжете Вселенной.