Без правил

Эстебаном быть несложно: говори, что думается, делай, что захочется, все легко и весело, а если что, сразу предупреди, я бьюсь током, осторожнее. И это не просто слова. А если вдруг совсем что — за спину Ричарду, откуда и рожи можно корчить, и язык показывать сколько захочется: Ричард сильный, Ричард защитит. Ричардом быть очень трудно, когда ты выглядишь как самый настоящий суровый медведь, а мировоззрение — бабочки и цветочки, быть защитой и опорой очень, очень трудно. Ричард залипает перед витриной магазина игрушек на пару с Хисором, и тот как-то весь поджимается, думает, что Ричард за ним смотрит, насмехается над пристрастиями, осмеивает. А Ричард просто залип так же, как и Хисор. Люциус робко говорит, что будет смотреть пони сегодня вечером, Инверно в рейде, и если кто хочет… Ричард соглашается, говорит: «Давай я с тобой посмотрю», — а Люциус фыркает обиженно и уходит один. Ричарда все — все — всегда воспринимают как насмешку, как старшего, как наставника и учителя, как того, кто всегда прав, кто всегда главный, кто всегда всерьез. Ричард ни черта не всерьез, он милый и трепетный, но внешность… Черноглазый брюнет, высокий, с косой челкой, всегда серьезный и смотрящий внимательно и немного исподлобья, да его просто нельзя воспринять не всерьез!.. Эстебан может, Эстебан умеет, Эстебан изучил Ричарда вдоль и поперек, все изгибы тела изласкал, наотдавался сотни раз, выучил все жесты, все взгляды прочел. Никому и в голову не приходит, что в паре-дуэте Ричарда и Эстебана ведущий именно Эстебан, который делает, что хочет, творит и вытворяет, а Ричард послушно выправляет и сглаживает. Если бы они были электроприборами, то Эстебан был бы феном, который шумно воет, поднимает бурю, а иногда может дернуть током — если в воду уронить. А Ричард был бы утюгом: нагревается до нужного состояния и только потом начинает устраивать свои законы. Эстебан шумный, веселый, легкомысленный, считает лучшим другом Габриэля — и нет-нет да и скачет на измену. «Ударь меня, Габриэлка, сделай мне больно», — отдается в ушах у Ричарда, который просто в шоке — он-то не в силах и руки на Эстебана поднять, а тому вон чего надо!.. Ричард пыхтит, как еж, на Габриэля, ни в чем, собственно, особо не виноватого, кидает пламенные взгляды, а сделать ничего не может. Просить его самого поиграть с Эстебаном — бессмысленно. Любит той самой, нежной и трепетной любовью, ласкает и гладит, даже шлепнуть порой не может. А Эстебану надо как следует, чтобы кожа горела, чтобы боль дрожью отдавалась и тело ныло, чтобы синяки горели синим огнем, чтобы были порезы и царапины… Габриэль может, умеет. И хотя в паре-дуэте с Льюисом он нижний, испытал он столько, что что-то может и перевести в ситуацию наоборот. Эстебан хнычет, и изменять не хочет, и боли хочет. Чтобы кто-то наказал, чтобы кто-то был с ним доминантом, а не любящим и заботливым. Ричард страдает, Инверно нет-нет да и намекает рыжего приструнить, Льюису прямым текстом говорит, что они оба рискуют обрасти рогами, да толку? Эстебан как стрекоза летает от одного ко второму, рыжего соблазняет, своему черному врет. «Мы только кино посмотрим, ой, да я не собираюсь, это я сам упал, ой, да перестань подозревать, Ричи!» Черный страдает так, как никогда не страдал до знакомства и до перехода на высший уровень отношений с Эстебаном. Курит одну за одной, в дверь дома Габриэля, не целясь, но попадая сто из ста, энергетические стрелы метает и все ждет чего-то не пойми чего. Не пойми что происходит, когда Эстебан приходит к Ричарду в слезах. — Он тебя сильно избил? — сурово — Дьявол, у него все время выходит сурово, даже когда он хочет с волнением и соболезнованиями, — спрашивает Ричард и берет голубоволосого Эстебана за плечи. Тот трясет каре слева направо и наоборот. — Нет. Мы… мы с Габриэлем переспали. Меня Льюис избил… за дело. Эстебан — сама непосредственность, Эстебан — сама невинность. Говори, что на уме, делай, что придется. У Ричарда дыхание перехватывает, а потом он с размаха бьет Эстебана по щеке. Тот дергается, вздрагивает, а потом смотрит на Ричарда полными слез глазами. — Ты меня ударил... — это звучит как самое ужасное обвинение мира, и стыдно становится — невероятно — Ричарду. — А ты что натворил-то? — шипит Ричард, и у него это и сейчас выходит угрожающе, хотя должно было быть умоляюще и жалко. Ричард устрашающий, взрослый и серьезный, эта маска, которую он даже не примерял самостоятельно, приклеилась и ни за что не отпадает, хоть что делай. Эстебан, трясясь, рыдает в объятиях Ричарда, а тот стоит, чувствует себя жалко и не знает, что дальше делать. Голубой делает все сам. Вытирает нос рукавом, дерзко поднимает взгляд на Ричарда и требует: «Ударь еще». Ричард сам не узнает себя, но рука автоматически собирается в кулак и врезается Эстебану в нос. Тот, обливаясь кровью, смотрит на Ричарда победно и восторженно раскрывает рот: — Ричард, я понял. Тебя не просить надо, тебе надо приказывать. Их самые странные отношения продолжаются с новым распределением. Эстебан делает, что хочет, творит и вытворяет, а когда нужно, подходит к Ричарду ближе и требует железным тоном: «Ударь меня», «Цель в нос», «В пах», «В шею», «Расцарапай мне спину», «Поставь синяк на скуле». Ричард делает все без промедлений. Он по-прежнему любит Эстебана и по-прежнему ему потакает. Во всем. Даже в желании быть избитым.

***

Габриэль шепчет Льюису тайны отношений Эстебана и Ричарда, и тот весело фыркает: «Ты так не сможешь, рыжулька, я твой доминант, и я решаю, что да как». Габриэль весело щурится в ответ — ой ли? — подлезает ближе к Льюису и по примеру Эстебана жарко шепчет: «Ударь меня»