***
Гарри всегда заботился о Луи. Он заваривал ему крепкий травяной чай, ловил тихое и хриплое 'спасибо', успокаивал поцелуем и дарил теплые улыбки. Гарри правда оберегал его так сильно, как только мог. Он взволнованно хмурился, когда у Луи в очередной раз случалась паническая атака, часами говорил с ним, исполнял роль личного психиатра, выписывал психотропные препараты и с болью в сердце следил, чтобы Луи, теряющийся во времени, не забывал их пить. Он всегда так отчаянно и так сильно стремился уберечь парня от его личных кошмаров. Не смог. Не хватило сил? Силы были, Гарри знал это точно. Он бы свернул горы ради своего синеглазого чуда. Не хватило уверенности? Любви? Почему все вышло так? Так... Страшно, нереально, словно палач неаккуратно разрубил их жизни на кривые куски, и собрать их теперь невероятно сложно? Луи не помнил абсолютно ничего. Он, как бы банально не звучало, был похож на на рыбу, выброшенную на берег, совершенно не знающей о существовании моря. Он был потерян, он был так чертовски потерян. Гарри сидит у его койки по ночам и боится, что его мальчик снова увидит что нибудь. В теперешней ситуации Луи даже не знает, что есть человек, который готов придти на помощь всегда. Самым страшным для Гарри было осознавать, что даже если их отношения и наладятся, то между ними навсегда останется эта брешь. Луи не вспомнит стайловское тихое и неразборчивое 'выходизаменя', собственное, полное восхищения, 'да' - доктор, я... я вижу что-то странное... и я не понимаю, глюки это или воспоминания, я - он задыхается, он комкает хлопковое одеяло, а глаза блестят от возбуждения и шока. Он выглядит таким отчаянным, и Гарри сцепляет руки в замок, чтобы не обнять его за трясущиеся плечи, прижимая к себе надежно и крепко. - Что ты видел? Кадык Луи шевелится. Его взгляд останавливается на лице Гарри, жадно вглядываясь в глаза цвета весенней зелени. - я видел вас. Мир кружится.***
Он был в его жизни. Он правда был. И он - доктор Стайлс - был чем-то хорошим, был солнцем, был светом и теплотой. Луи любил его и раньше. Не то, чтобы он так сильно нравился ему сейчас... Сейчас он был просто одержим им. И незачем себя обманывать. Луи видел его, и это не было галлюцинацией. Глюки обычно мерзкие, страшные, настойчиво-ужасные доводящие до паники и нехватки кислорода. Но разве доктор Стайлс, в венке, смеющийся, с этими очаровательными ямочками на щеках, с искрящимся изумрудом глаз был чем-то плохим? Он был самым прекрасным в его новой жизни. Он стоит и кусает губы, сжимает руки, рвано дышит. Луи даже решает, что зря сказал. Вдруг это - всего лишь его воображение, несбыточные мечты, восторженные надежды? - и что вы почувствовали? - голос Стайлса тише обычного, будто провалившийся в вату. Луи прикрывает глаза. Он снова чувствует это. Он протягивает руку, хватается за безукоризненно белый рукав доктора, и тот послушно садится рядом. Слишком близко. Луи проводит пальцем по контуру губ Стайлса. - я.. наверное, все таки, псих. я захотел вас поцеловать. Гарри наклоняется ближе - он может разглядеть каждую прожилку в родных глазах, посчитать ресницы, морщинки, родинки. И ему хочется застыть так навечно, чувствовать тепло рук Луи на своих лопатках, его нежный взгляд. Но теплые губы пациента накрывают губы доктора, так тепло и желанно, так невероятно приятно и волнительно. На самом деле, Луи колется, и на щеках порезы от бритвы, но все это так неважно, когда он чувствует теплоту его рта, и может очертить контуры его губ, и ловить изгибы дрожащего тела. Все это - настоящее. Мир - карусель.