Красная роза дьяволицы

      Они выкуривают одну сигарету на двоих. Молчат, глядя в пустоту, где мерещится покой, и выпускают поочерёдно серый дым, на несколько секунд замирающий в воздухе слабоосвещенного номера отеля.       — Вот бы этот день длился вечность, — Джемма привычной мягкостью в голосе колеблет тишину, за которой не слышно даже мерного тиканья часов в небольшой прихожей. В её глазах плавится карамель, а розоватые губы трогает робкая улыбка — словно бы не она несколько часов назад была огнём, пылающим в ночи, словно бы не она дарила Еве взгляд, насквозь пропитанный порочным желанием.       — Вечность… Для меня не существует этого понятия, — красная помада на губах Евы смазана, оставлена отпечатком на фильтре сигареты, поцелуем на обнажённом плече Джеммы. Ева поворачивает голову, чтобы убедиться, что он ещё не растаял на нежной коже. Необыкновенный блеск в её зелёных глазах выдаёт превосходство.       — Но ты всё-таки представь. День с тобой проходит слишком быстро, исчезает, становясь лишь воспоминанием до следующей встречи, — Джемма с напрасной стеснительностью прикрывается простынёй цвета сирени и дотягивается до ближнего столика, чтобы затушить сигарету в пепельнице.       «Пятница. Пятидесятый номер», — изящным почерком на записке под ключами. Если поднести её к себе, то можно ощутить изысканный аромат дорогого французского парфюма и красной помады, которой пользуется лишь Ева. Джемма на секунду опускает густо накрашенные ресницы и делает глубокий вдох. Сладко… Как поцелуй, который таял на пухлых губах в минуты ярко вспыхнувшей близости.       — Но разве не должно быть именно так? Мы те, кем мы можем быть, но не те, кому дозволено мечтать, — Ева касается тонкими пальцами спины Джеммы, проводит длинными ногтями, окрашенными в чёрный лак, и улыбается уголками губ улыбкой, характерной только ей одной. Улыбкой сущей дьяволицы в обличии прекрасной женщины. Её проникновенный голос с едва различимым акцентом заставляет Джемму трепетать, подаваться навстречу манящим, но невесомым касаниям и забывать. Забывать обо всём, что уже упущено и чего никогда не будет. Пухлые губы, не раз целованные Евой, прикушены в волнении, а дрожь ощущается под подушечками пальцев. Джемма не против, давно не против раскрывать истинную себя рядом с Евой… особенной, по-настоящему принадлежащей лишь ей одной.       — Ты возрождаешь во мне моменты нашей первой встречи, когда делаешь так, — Джемма позволяет Еве вновь дотрагиваться до себя — ещё не откровенно, но чувственно, позволяет простыне соскользнуть с обнажённого тела и поворачивается, ощущая будоражащее дыхание у своей шеи. Ева не льнёт слишком близко: кажется, что соблазняет, разжигая погасший, но не спящий огонёк внутри Джеммы.       — Привет, я Джемма, — она улыбается новой знакомой, не успевая чиркнуть зажигалкой.       — Ева, — она представляется в ответ, присаживаясь рядом. Её взгляд полон смелости, а действия — раскованности, ничуть не мешающей ей оставаться обворожительной женщиной — мечтой многих мужчин. Ева помогает Джемме закурить и улыбается уголком губ. Солнце, светящее сквозь оконные стёкла кафе, скользит по алым губам слепящим отблеском. Джемма теряется. Теряется слишком быстро и безвозвратно, задерживая заинтересованный взгляд на Еве дольше, чем разрешено. Разрешено сознанием, упорно отрицающим первую нескромную мысль. Кажется, что толстый лёд выдержки сталкивается с застенчивым пламенем, желающим загореться, но боящимся быть угасшим невообразимо быстро.       — Ты снимаешься неподалёку, да? — Джемма опускает взгляд, хлопая густыми ресницами, и стряхивает пепел в пепельницу. Нелепая причина защититься от очарования своей собеседницы.       — Как и ты, — Ева коротко кивает, чувствуя дрожь в женском теле даже на расстоянии полуметра. Дьяволица, живущая в ней, ненадолго остаётся тайной, сокрытой за формальной снисходительностью. — Я знала, что некоторые актёры собираются в этом кафе. Здесь уютно.       — И вправду, — неловкая улыбка выдаёт взволнованность Джеммы, и сознание уже подчиняется, не противясь интенсивному порыву быть ближе. Джемма пересаживается и оказывается рядом с Евой, улавливая тот самый дорогой французский парфюм. Она знает, что им обеим не суждено быть вместе никогда, знает, что придётся довольствоваться лишь ночами в отелях раз в полгода… Она знает, но всё равно делает незримый шаг. В её глазах плавится карамель. Ева стоит того.       — От тебя пахнет цветами, — за сбившийся шёпот Евы можно продать душу. Она редко теряет контроль. — Красными розами.       — Почему именно красными? — Джемме хочется смеяться, для Джеммы все розы пахнут одинаково.       — Потому что ты для меня как красная роза. Хрупкая, но страстная, беззащитная с виду, но сильная внутри, — Ева распускает собранные в небрежный пучок волосы Джеммы, проводит по мягким каштановым локонам и наклоняется к губам, обжигая выдохом и опьяняя медлительным поцелуем. Джемма чувствует, что дьяволица внутри Евы ликует, и отвечает, улавливая волну бесконечного желания. Она, утягивая Еву за собой, ложится на перину. Тонкие пальцы вплетаются в угольно-чёрные волосы, а стон слабости тонет глубоко, не в силах обрести свободу сквозь затянувшийся поцелуй, сквозь ласки по бархатной коже.       Джемма, утомлённая нежностью, сгибает ноги в коленях, разводит их в стороны, и Ева опускает ладонь ниже, очерчивая изящные изгибы обнажённого тела. Она осторожна и хитра, даже если коварная дьяволица внутри неё скалится, требует резче и больше. Прямо сейчас. Ева играет против собственных правил, проводя языком по приоткрытым губам, дыша томными выдохами Джеммы, дыша самой Джеммой. Тишина не скрывает ни одно из рождающихся откровений.       — Наверное, красная роза — твой любимый цветок, — Джемме простительны глупости в момент, отделяющий реальность от подлинного исступления, до последних минут, удерживающих её рядом с Евой. Но Ева молчит, не сводит лукавого взгляда и молчит. Ей нельзя говорить, ей нельзя рушить крепость своего превосходства сейчас. Она склоняется над Джеммой и срывает с губ судорожный стон — не первый в эту ночь. Джемма несдержанна даже в очевидной усталости, Джемма несдержанна, даже в бесчисленный раз отдаваясь Еве, воспламеняясь алым пламенем в её надёжных объятиях.       Ева не целует. Ей нравится слушать стоны Джеммы, ей нравится смотреть, как подрагивают её ресницы, как румянец розовеет на аккуратных скулах, и чувствовать, как она изгибается в её руках, поддаваясь ласке беззастенчиво. Беззастенчиво и вспыльчиво, нарушая сердечный ритм, учащая пульсацию — свою, Евы.       Вскоре ночь сменится рассветом, вскоре новое воспоминание превратится в совершенную тайну… На полгода уснёт дьяволица, и обратится в робкий бутон её любимая красная роза.       — До встречи, — скажет Джемма, звеня ключами в руке и не забывая свернуть записку.       — До встречи, — повторит Ева, даруя улыбку, свойственную лишь ей.       «Пятница. Пятидесятый номер».