The book of ChanSoo. Я просто люблю тебя

Кенсу всегда удивлялся тому, каким беззаботным, шумным и легким на подъем парнем оказался университетский знакомый, появившийся в его жизни в первый же день учебы на новом месте и так и оставшийся, похоже, навсегда. Чанёль своей улыбкой мог в легкую разогнать тучи над головой всегда загруженного учебой первокурсника и единственной глупой шуточкой поднять настроение на целый день, отчего хотелось не ходить — летать по коридорам, задевая узкими плечиками случайных студентов. Кенсу никогда и ни с кем не чувствовал себя так легко и спокойно, как рядом с высоченным остряком, умудряющимся вписаться в любую компанию и найти там местечко и для своего «маленького» друга. На «маленького» даже обижаться не получалось — Су был на год младше и правда дышал Чанёлю в подмышку: постоянно приходилось задирать голову, чтобы посмотреть прямо в бесстыжие глаза, иногда казавшиеся огромными на фоне впалых щек и аккуратной линии губ, расплывшихся в очередном насмешливом оскале. Впрочем, Кенсу иногда мог вспылить, когда друг уж совсем перегибал палку со своими подколами, но раздраженный порыв уйти тут же нейтрализовывался сильными руками, неумолимо и властно прижимающими вяло сопротивляющееся тельце к широкой пахнущей терпким парфюмом груди. Не стоит говорить, что ноги у младшего становились ватными, и уходить больше никуда не хотелось — только подольше оставаться в теплых объятиях, обещающих защиту и уют. Три года они ходили по тонкой грани дружбы, пока обманывать себя и друг друга стало совсем невыносимо. Между ними никогда не было ничего похожего на животную страсть, не было пресловутых искр, бури эмоций и прочей не в меру фантастической чепухи из женских романов, была только нежность, искренняя преданность и доверие, чего в их случае оказалось более чем достаточно. Просто так получилось, что вчерашние лучшие друзья, словно очнувшись от приятного, тянущегося подтаявшей карамелькой сна, обнаружили себя привычно целующимися в однокомнатной съемной квартирке с одной постелью на двоих. И жизнью теперь тоже. Пересечь эту самую «границу» одним решительным рывком оказалось куда проще, чем день за днем показывать новые части себя, стесняясь и опасаясь, что тебя, обнаженного и неприглядного как внутри, так и снаружи не примут или осмеют. Обычно такими тяжелыми мыслями мучился именно Кенсу, считающий, что он рядом с Чанёлем выглядит серой мышкой, маленькой и незаметной, теряющейся в ослепительной индивидуальности старшего, а потом удивлялся, когда Чан ласковым прищуром глаз и простым словом развеивал все его сомнения, показывая, как сильно крепки связывающие их узы. Чанёль был почти идеальным избранником — много не пил, не любил клубы, предпочитая спортзал ночной жизни, помогал с домашними делами и полностью взял на себя готовку в то время, когда Кёнсу писал диплом и ломал голову над тем, как из ничего и трех сомнительных брошюр по теме сделать проект, способный поразить ректора, обещавшего в случае успеха написать ему отличные рекомендации. Если бы не заботливый парень, вовремя запихивающий в него живительную пищу, Су превратился бы в крошечный скелетик, грустно бряцающий костями и завывающий нечеловеческим голосом. К счастью, все прошло хорошо, и Кенсу сумел найти работу в хорошей фирме, приступив к прямым обязанностям непосредственно после выпуска. Тут и повылезли главные недостатки старшего — его ужасное собственничество и постоянная жажда внимания. Чанёль не любил проводить время в одиночестве. Он привык к тому, что дома его всегда ждет Су, хоть и уставший и раздраженный после учебы, но домашний и исключительно свой. Свободный график работы позволял старшему освобождаться раньше и вторую половину дня проводить в обществе горячо любимого парня. Серьезная должность Кенсу перечеркивала все планы, оставляя им лишь огрызок вечера и жалкие выходные, омраченные частыми поездками к родным и какой-нибудь ерундой, вроде генеральной уборки, затеянной по инициативе чистюли-Кенсу. Прошло всего два месяца с того дня, как младший устроился на работу, а Чанёль уже впал в начальную стадию депрессии, приобрел легкую озлобленность на весь мир и ухитрился подхватить простуду прямо в первых числах необычно теплого и чудесного июня. Кенсу как раз собирался уходить и почти натянул ботинки, когда Чан, держась за горло, со стоном вывалился в коридорчик, соединяющий комнату и кухню, и состроил несчастную мордочку, всем своим видом умоляя спасти его от неизвестной заразы. Только вот первое, что он услышал, было: — Заболел — не пей из моей кружки. Лицо старшего стало еще несчастней (в комичном смысле), и Кенсу довольно улыбнулся — Чанёль никогда не принимал его острые и порой даже злобные шпильки всерьез, успел понять, что в мыслях у Су совсем другое, только выражать чувства правильно ему пока не удается. — Лекарства — в аптечке в верхнем ящике левого от окна шкафчика. Выпей что-нибудь от горла и от простуды. Потом чай и кровать. И даже не вздумай выходить на улицу в таком виде. Я отсюда вижу, что ты весь горишь. — Кенсу отвлекся на шнурки ботинок, продолжая давать указания. Как назло шнурки путались в пальцах — все-таки он нервничал и жалел, что нельзя остаться с Чанёлем. Старший болел редко, и в те самые редкие случаи становился сущим ребенком, капризным и требовательным к собственной персоне. — А так? — Кенсу поднял голову и встретился взглядом с наклонившимся над ним Чаном. Высокий лоб, покрытый испариной, воспалившиеся глаза, пересохшие губы — все признаки высокой температуры. — Может, останешься со мной? Су вздохнул и поднялся на ноги, продолжая смотреть на старшего снизу вверх. Невесомо прикоснулся к раскрасневшимся щекам со следами жесткой щетины, приложил ладонь к горячему лбу, коротко погладил взъерошенные темные волосы Чанёля и с досадой прикусил губу, прежде чем ответить. — Чанни, ты же знаешь, что я не могу. Не проси. Пожалуйста. Повисла неловкая тишина, прерываемая недовольным сопением заложенного носа. Кенсу попытался сгладить ситуацию, крепко обняв обиженного парня на прощание, но ответного объятия не получил, отчего обиделся уже сам и даже не потрудился еще раз напомнить нахождение аптечки, как собирался, решив, что раз старшему так хочется, пусть продолжает картинно страдать до его прихода. А там уже Су сумеет впихнуть в него литр чая с лимоном и накормить «горькими и противными» таблетками. Это сейчас, опаздывая на работу, у младшего не было ни возможности, ни желания нянчить чужое самолюбие. Все-таки внезапно нагрянувшая взрослая жизнь наложила свои обязательства, которые он не смог бы нарушить, даже если сильно того пожелал. Едва услышав звук захлопнувшейся двери, Чанёль перестал изображать ледяную статую (не очень-то и выходило с жаром и текущими из правой ноздри соплями) и поплелся на кухню искать чудодейственные лечебные порошки, обещающие вылечить простуду за три дня. Он понимал, что неправильно поступил с Кенсу, но ему отчаянно хотелось, чтобы младший хоть раз выбрал его, а не свой душный заполненный клетушками-отделами офис. В квартире без Кенсу было слишком скучно. Повалявшись полтора часа безучастной к происходящему на экране телика амебой, Чанёль сполз с кровати на ковер и попытался сделать пару отжиманий, но тут же плюхнулся носом в длинный ворс. Руки неприятно потряхивало от слабости, хотя таблетки начали действовать, и температура, вроде как, спала до тридцати семи. Лежать на ковре Чану быстро разонравилось — слишком жарко, да и страшилки Су про страшных микробов, населяющих мохнатую поверхность, были еще свежи. Балкон также не принес никакого разнообразия и облегчения — на улице ни ветерка, а в переулке, в который выходили их окна, не появилось ни души за все полчаса, что Чанёль рассматривал кирпичную стену соседней пятиэтажки в ожидании чуда. Телефон пакостно молчал. Именно в этот день все приятели решили провалиться и заняться своими делами, обделяя вниманием своего одинокого друга. Безуспешно попробовав дозвониться до балбеса Сехуна три раза, Чан отказался от этой затеи и оставил свой смартфон в покое. Любимые игры тоже не радовали, так как пальцы отказывались слушаться, и зрение не так остро реагировало на движение, как было нужно. Навернув по квартире третий круг, Чанёль остановился напротив книжных полок и задумчиво обвел взглядом ровный ряд книг в разномастных обложках. Домашнюю библиотеку собирал Кенсу. Чан вообще читал мало, только то, что с боем заставлял его прочесть младший, и до этого момента их коллекцией художественной литературы не интересовался. Отвергнув сразу половину бросившихся в глаза книг с чересчур заумным названием, Чанёль вынул несколько толстеньких словарей, чтобы заглянуть во второй ряд. Он четко намеревался найти что-то вроде детектива, ужастика или, на худой конец, сборника сказок, но к его разочарованию такого в их квартире не имелось. Грустно поскоблив позолоченные буквы на корешке какого-то толстенного альманаха, Чанёль почти решился взять книгу с подходящим его настроению названием «Сто лет одиночества», но тут его взгляд упал на самую нижнюю полку, где на стоящих прямо книгах сверху лежала еще одна, задвинутая подальше, в сентиментальной жемчужной обложке. Чан заинтересованно поднял книгу и с удивлением обнаружил самый настоящий любовный роман. «P.S. Я люблю тебя» гласило заглавие, под которым располагалось фото улыбающейся пары. Описание не особо впечатляло, Чанёль лишь пробежался по нему глазами, вновь поразившись, как подобное чтиво могло оказаться в библиотеке Кенсу, но неожиданно его внимание привлекло имя автора, оказавшееся весьма забавным. Чанёлю никак не удавалось нормально произнести «Сесилия Ахерн», изо рта вырывались только странные обрывистые звуки вперемешку со смехом, и до кровати он добрался хохоча и кривляясь. Немного отдышавшись, Чан обнаружил, что до сих пор сжимает в руках гладкую обложку. Терять было нечего, и, рассудив, что это судьба, он открыл первую страницу, намереваясь скоротать хотя бы пару часов до футбольного матча по центральному каналу, начинающегося в половине третьего. Настенные часы, мерно тикающие над столом, наконец-то показали восемь. Кенсу сверлил взглядом проклятую часовую стрелку, казалось, целую вечность, но она ползла слишком медленно, будто насмехаясь над спешащим выполнить всю накопившуюся работу парнем. В отделе никого не осталось. Коллеги давно разошлись по домам и наверняка сейчас отдыхали на удобных домашних диванчиках, а не мучили свой зад на скрипучем рабочем стуле, изготовленным на мебельной фабрике только для того, чтобы пытать младших сотрудников, не иначе. Еще раз проверив точное время и убедившись, что задание начальника выполнено, Кенсу быстренько собрал вещи в сумку и поспешил на выход, предварительно закрыв дверь и отдав ключи вахтеру. На улице стояла прекрасная погода. Даже около офисного центра в одном из самых скучных районов города прогуливались люди с умиротворенными полулыбками на лицах. Кенсу невольно проникся настроением. Свежий воздух хорошо влиял на его ноющую от напряженной работы голову, но задерживаться на прогулке не стоило — дома его ждал больной Чанёль. И жалеть можно было лишь о том, что старший не увидит этой безмятежной красоты июньского вечера, потому что наверняка лежит с температурой, беспомощный и «покинутый». Су по-доброму усмехнулся последней мысли и запрыгнул в подъехавший автобус. До дома было всего пятнадцать минут езды, но Кенсу вылез на остановку раньше, чтобы заскочить в аптеку и супермаркет — его мужчина срочно нуждался в лечении и сытном ужине. Если ему полезет, конечно. Квартира встретила нагруженного пакетами Кенсу тишиной и темнотой. Обычно всегда бубнящий телевизор молчал, музыка не играла, все лампы были выключены. Су испугался и поспешил поскорее разуться, ведь Чанёль и тишина — понятия несовместимые и друг другу противоречащие. Если в доме тихо, Чанёль либо ушел, либо потерял сознание от жара, Кенсу знал, что такое бывает, либо… …сладко спит, уронив на грудь какой-то прямоугольный предмет, очертаниями смутно напоминающий томик обожаемых Чаном комиксов или книгу, что было бы нонсенсом. Побоявшись включить верхний свет, Кенсу отошел от спящего красавца (красавец выглядел так себе и умудрился обслюнявить всю подушку) и зажег небольшую лампу на столе в углу. Чанёль даже не пошевелился, не заметив чужого присутствия. Су не смог сдержать улыбки. Старший всегда спал крепко, а по утрам добудиться его было почти нереально, сколько бы ни возился Кенсу около кровати по утрам в поиске носков и ни хлопал дверью в ванную. Звуки шагов скрадывал мягкий ковер, на котором, втайне от Чанёля, любил поваляться Кенсу; это было только его место, поэтому он эгоистично стращал Чана рассказами про ужасных микробусов, что, впрочем, было сущей правдой, с вычетом того, что младшему на микробов было совершенно наплевать. Остановившись рядом со спящим, Кенсу полюбовался на раскрытый слюнявый рот и мелко дрожащие ресницы, после чего, вскинув брови, высвободил из потной ладони Чанёля книгу, которую видел впервые в жизни. Точнее он не помнил, чтобы у них такая книга была. Такая безвкусная, наверняка малоинтересная книга. Покрутив роман в руках и пролистав первые несколько страниц, Кенсу догадался, что книгу забыла мама, заезжавшая к ним месяц назад. Забыла, похоже, насовсем, так как ни разу про нее не напомнила. Собственно, это неудивительно — у его мамы был не настолько плохой литературный вкус, чтобы беспокоиться о какой-то там книжонке, она вообще романы читала лишь для того, чтобы посмеяться над скудоумием героев. И, естественно, только такой книгой мог заинтересоваться Чанёль. Любовь к классическим произведениям и истории Кенсу так и не смог ему привить, хотя честно пытался целый год с тех пор, как они съехались. Потом эту идею пришлось отложить в долгий ящик — работа отнимала все силы, и едва хватало энергии позаботиться о физических и более приземленных потребностях молодого и горячего организма Чанёля. На подпитку мозгов под копной темных жестких волос времени не оставалось. Кенсу к своему стыду слишком задумался о физических потребностях и переступил с ноги на ногу, мечтательно прижимая к себе книгу, с обложки которой вызывающе кричали три слова, произносимые ими не так часто, как, наверно, хотелось бы более пылкому и эмоциональному Чанёлю. Да и близости между ними не было давненько. Несколько последних недель Су слишком уставал, еще не привыкнув к трудному расписанию, а на выходных все внимание приходилось уделять приболевшей маме — мотаться в соседний город было непросто, дорога туда-обратно никак не способствовала повышению либидо. Ему самому на себя в зеркало смотреть было страшно после очередного бессонного дня — где там в таком виде разжечь чужое желание. Чанёль, правда, на внешний вид не жаловался, но и желания не проявлял, вот Кенсу и спустил все на тормоза. Жаль, что старший заболел как раз в то время, когда Су смог освободить целые выходные и даже заранее забронировал билеты на фильм, что так хотел посмотреть Чан. Они бы отлично провели время, а закончилось бы все ужином и… — Ты пришел? Кенсу вздрогнул и чуть не выронил книгу, тихо порадовавшись, что его румянец невозможно разглядеть в тени. Погруженный в сладкие мечты он и не заметил, как Чанёль проснулся и рассматривал его пристальным взглядом, подперев кулаком щеку с отпечатавшимися на ней следами от подушки. — Да. Только что. Ты, наверно, голодный? Как себя чувствуешь? Кенсу пристроил мешающую книжку на край кровати, чтобы беспрепятственно приложить ладонь ко лбу старшего, пробуя температуру, и внутренне приготовился выслушать поток жалоб, связанных с его поздним возвращением. Электронное табло у приставки к телевизору кляузнически мигало цифрой двадцать один. Раньше позже семи младший не приходил. — Нормально. Но поесть бы не отказался. Спасибо. — Чанёль задержал его руку около своего лица, вновь оцарапав щетиной кожу, и едва заметно прикоснулся губами к выпирающей косточке у основания большого пальца. Кенсу вздрогнул. Он ожидал совсем не этого. На секунду захотелось повторно проверить температуру, в первый раз лоб показался слишком прохладным для горячки, в которой Чанёля потянуло бы на спонтанные нежности, но сразу же сердце кольнуло немым укором. Чан делал так и раньше, до того, как их отношения стали немного охладевать, просто Кенсу настолько замотался со своими проблемами, что успел позабыть о подобном проявлении заботы и благодарности. И старший тут точно не был ни в чем виноват. — Подожди немного. Я постараюсь побыстрее. Кенсу неловко улыбнулся, с сожалением отнимая свою руку, и отправился разбирать пакеты, брошенные у порога. Плохо упакованное мясо неудачно подтаяло и потекло, прибавив к его заботам еще и лужу рядом с рабочими ботинками. — Вкусно? — Чанёль уплетал салат за обе щеки, так что сомневаться не приходилось, но Кенсу необходимо было услышать мнение из первых уст. Он хотел бы готовить вкусности чаще, но все не получалось, и вид разомлевшего и полностью довольного парня каждый редкий раз бережно сохранялся в памяти. — Ошен, — прошамкал старший с набитым ртом и улыбнулся, чуть не выронив на тарелку половину полупережеванного содержимого. — Фу, аккуратней! — Кенсу протянул ему салфетку, на что Чанёль помотал головой и вытянул лицо вперед, состроив умильную рожицу. Младший тихо засмеялся, но покорно вытер запачканные в майонезе подбородок и губы, с трудом удержавшись, чтобы не поцеловать этого нахального грязнулю, наплевав на возможность подхватить вирус. Вот только одного больного им вполне хватало. Лучше немного подождать и спокойно, ни о чем не беспокоясь, воплотить в жизнь то, о чем он думал в полутьме рядом с безмятежно спящим парнем. — Вкусно. — Чанёль откинулся на стуле и похлопал себя по набитому животу. — Спасибо за ужин. — Не забудь выпить противовоспалительное, — напомнил Кенсу, пододвинув к нему стакан с водой. — Кстати, я взял на завтра отгул, так что смогу провести целый день с тобой. Приготовлю еще чего-нибудь. Посидим, посмотрим какую-нибудь комедию. Чанёль смерил его нечитаемым взглядом и чуть задумался. Кенсу не любил такое выражение лица, потому что когда Чан начинал копаться глубоко в себе, хорошим это никогда не заканчивалось — задумчивость сулила либо череду безумных идей, либо выводы, которые младшему было не понять, как ни пытайся. В этот раз Су тоже оказался прав, безошибочно предугадав второй вариант. — Не стоило. Не надо жертвовать ради меня работой. Брови Кенсу настойчиво поползли вверх, выражая крайнюю степень удивления и скепсис. Немного. Краешком левой брови. — Просто не хочу, чтобы ты делал это через силу, — пояснил Чанёль, отводя глаза. — У тебя сейчас важный этап, я понимаю. И… — Ни черта ты, похоже, не понимаешь, — остановил его Кенсу, устав слушать непонятную ерунду, никак не вяжущуюся с образом парня, что останавливал его этим утром и каждый раз бросался с поцелуями прямо на пороге квартиры, едва дождавшись с работы. — Выпей лекарства и ложись спать. Завтра поговорим. Чанёль недовольно сжал губы, но послушно запил несколько капсул водой и удалился в ванную. Кенсу проводил спину в мятой серой футболке задумчивым взглядом и по старой, еще детской, привычке скрестил пальцы, загадав желание, чтобы завтра старший не вспомнил свои странные рассуждения и не посмел испортить предстоящий срединедельный выходной. Чанёль проснулся от душного ощущения жара, сосредоточенного почему-то в области груди, а не головы, как обычно бывает при простуде. С трудом открыв глаза и проморгавшись, он увидел спящего Кенсу, крепко обнимающего его за пояс и пристроившего темную макушку в выемке между плечом и шеей. От горячего дыхания было больше жарко, чем щекотно, и Чан, злясь на самого себя за то, что не может потерпеть, постарался тихонько выпутаться из рук младшего. Тихонько не получилось. Кенсу крепко вцепился пальцами в ткань его футболки, заворочался и проснулся. Взъерошенный и с широко открытыми глазами он выглядел как маленький сычик, которого можно было легко спрятать в кармашек. Чанёль давно не шутил вслух по поводу его роста, но про себя постоянно придумывал милые шутки и прозвища, умиляясь, когда парня на улице признавали за школьника, или когда официанты в кафе отказывались продавать ему пиво, отчего младший вообще перестал употреблять алкоголь. В том числе и дома. Су весь, с ног до головы, был хорошеньким, хоть и отказывался это признавать. Чанёль всякий раз испытывал чувство искренней нежности при виде больших глаз, щедро обрамленных темными ресничками, пухлых розовых губ неповторимой формы, тонких косточек запястий. Кенсу был идеальным, самым лучшим для Чанёля, единственным. И старший очень хотел, чтобы так было всегда. Он не любил ссоры, недомолвки и рьяно нуждался в тепле Кенсу, прекрасно понимая, что иногда перегибает палку со своей опекой и навязчивостью. От этой черты нужно было срочно избавляться, и прошлым вечером кое-что заставило его серьезно задуматься над этой проблемой и над поисками решения. — Температуры нет? — спросил у него Кенсу, вторгаясь в очередную провальную попытку самоанализа. — Принести воды? — Нет, спасибо, — заторможено отозвался Чанёль и задал, как ему казалось, вполне логичный вопрос: — А ты почему не на работе? Кенсу вспыхнул, между густых бровей залегла глубокая складка, выпутался из одеяла и сел на своей половине кровати, скрестив ноги. — Я же сказал, что взял отгул, чтобы побыть с тобой. Что тут может быть непонятного? — Но зачем? Ты не обязан потакать мне, — Чанёль, не знал, почему младший смотрит на него волком, ведь он выбрал вроде бы идеальную тактику — больше не мешать Су с работой и постараться поддерживать его во всем. Чанёль пытался доказать, что может быть чутким к чужим желаниям, но, похоже, опять где-то напортачил, неожиданно потеряв способность радовать своего парня мелочами. Кенсу вздохнул и поднялся с кровати. — Я не понимаю, что тебя не устраивает. Работаю — плохо, беру отгул — плохо. Я просто хотел сегодня побыть с тобой рядом. А чего хочешь ты? Именно сегодня побыть в одиночестве? Я не для этого подписывался на сверхурочные, чтобы ты ни капли не выглядел обрадованным. — Все совсем не так! Я не хочу, чтобы ты выбирал между работой и мной. Я понял, что для тебя важно, и не хочу давить, — начал развивать свою мысль старший, ведь он был рад, правда рад тому, что Су готов был взять отгул, просто не хотел, чтобы у младшего возникли проблемы, но увидев резко потемневшее лицо Кенсу и сжатые кулаки, сокрушенно замолчал. — Сегодня я уеду к Бэкхёну. У тебя будет время подумать. Холодный голос Кёнсу заставил Чанёля вздрогнуть. Он точно что-то сделал не так, но никак не мог взять в толк, что именно. Вчера он за один присест прочел тот злосчастный роман и впервые задумался об их с Кенсу отношениях и о том, что ждет их в будущем. В книге главная героиня ради ухода за мужем бросила работу, а в итоге оказалась у разбитого корыта после его смерти. Чанёль меньше всего хотел, чтобы такое случилось с его Кенсу. Он, конечно, не умирал, и умирать в ближайшие шестьдесят лет не собирался, но упорно давил на младшего, эгоистично обвиняя его в постоянной загруженности. Ему раньше никогда не приходило в голову, что останется Кенсу, если тот вдруг бросит все ради их отношений, а потом случится что-нибудь непоправимое. Возможно, Су не стал бы так долго убиваться и страдать, как героиня книги, но ему было бы очень плохо, как и любому человеку, лишившемуся всего. Чанёлю тоже было бы плохо, но он не желал представлять такой вариант развития событий, где он терял бы Кенсу. Кенсу был нужен ему больше воздуха, и он не собирался его упускать. — Кенсу… Чанёль нашел младшего на кухне пьющим кофе и бездумно выводящим на столе невидимые узоры кончиком указательного пальца. — Твои лекарства на тумбе. Выпей. — Кенсу! — Я не хочу пока с тобой разговаривать. Как ты вообще мог подумать, что я не могу выбрать между тобой и работой? Как ты мог подумать, что это равнозначный выбор? — Чашка громыхнула о стол, к счастью, не разбившись, но выплеснувшаяся ароматная жидкость живо растеклась по матовой поверхности. — Если бы ты хоть раз был серьезен в своих желаниях, думаешь, я сумел бы отказать? Думаешь, я захотел бы отказать тебе? Голос Кенсу дрожал, выдавая его волнение. Старший не хотел слышать в этом голосе, прекрасном глубоком голосе, нотки разочарования и раздражения, но все же слышал. Кенсу был разочарован и расстроен. — Я не предполагал, что ты думаешь именно так, — еле слышно прошелестел Чанёль, глубоко впечатленный тем, что Кенсу, оказывается, всегда ставил Чанеля на первое место и не допускал иной мысли. Сказать больше было нечего. — Теперь знаешь, — отрезал младший. — И пока ты как следует не подумаешь над своим поведением, я с тобой не разговариваю. И про Бэкхёна я не шутил. Мы с ним давно не виделись. Су противоречил сам себе, давая кучу наставлений по поводу лекарств и открытых окон перед отъездом, но Чан не позволил себе даже крошечной улыбки, чтобы лишний раз не нарваться на грубость. На самом деле Кенсу был мягким человеком и легко отходил, но, очевидно, не в этот раз. Чанёль признавал свою ошибку. Он почему-то упустил из вида вариант (свой вариант в том числе), где близкий человек всегда выше всего остального. Осознание того, что для Кенсу он является исключительным первым номером, приятно грело душу, чуть облегчая чувство вины. Но оставлять все так было нельзя. Следовало придумать что-то такое, что могло бы порадовать младшего и вернуть ему хорошее настроение. Чанёль уже собрался рвануть за цветами в ближайший магазинчик в соседнем квартале, но вспомнил строгий наказ не выходить из дома. Да и, честно, бегать по улицам, шмыгая носом и чихая, ему самому не очень-то хотелось. Улегшись на кровать, он опустил правую руку вниз, загребая пальцами длинный ворс ковра, и наткнулся на что-то твердое. Подняв книгу, из-за которой и начались проблемы, за угол, Чанёль постучал костяшками пальцев по лицу улыбающегося мужчины. Вот молодец мужик — умер, а все равно сумел сделать свою жену счастливой, исправить все даже на расстоянии. И тут Чанёля осенило. Главный герои книги в итоге добился нужного результата. Но совсем не обязательно было умирать, чтобы сделать своего парня счастливым. Чанёль был уверен, что точно сможет сделать это быстрее. Кенсу не сразу сообразил, что за странные вещи начали происходить в его жизни, хоть и догадывался, что связаны они непосредственно с его провинившимся парнем. Сначала в квартиру Бэкхёна курьер привез шикарный букет цветов с обожаемыми Су лилиями и маленькой запиской, в которой было всего два слова «пожалуйста, улыбайся» и веселый смайлик. После, тем же вечером, на полочке в ванной он нашел бумажную фигурку в виде него самого с подписью «никогда не расстраивайся» и жевательной конфеткой с клубничным вкусом. Его любимым вкусом. На следующий день, на работе из раскрытого ежедневника выпала его смеющаяся фотография, сделанная прошлым летом в парке аттракционов, на обратной стороне которой знакомым подчерком было выведено «всегда будь счастлив». Позже в холодильнике он нашел коробочку с простеньким шнурком-браслетом приятного фасона. Белый бумажный прямоугольник на ней просил «верить в лучшее». В пятницу прямо на его рабочее место доставили вкуснейший обед из китайского ресторана. «Перестань хмуриться» гласило новое послание. Но больше всего Кенсу был удивлен, когда по дороге с работы маленький мальчик вручил ему алую розу на длинной ножке. На белой ленточке, обвязанной вокруг стебля, неровными стежками было вышито «люби». Желание расспросить Чанёля о том, что он задумал и зачем все это нужно, крепло с каждой минутой, но Кенсу не собирался так просто сдаваться. Получать подарки было очень приятно. К этому даже можно было привыкнуть. Но его все еще смущала та легкость, с которой Чанёль записал его в категорию бесчувственных карьеристов, ставящих работу выше любимого человека. После этого закрадывалось подозрение, что в списке жизненных целей Чанёля Кёнсу находится не на первом месте. Раньше Су думал, что знает точный ответ, теперь сомневался, хоть это было и глупо — старший всегда был с ним честен, и Кенсу обязательно заметил бы малейшие изменения приоритетов. В сложившейся неловкой ситуации и трех днях почти полного (но далекого от безразличия) молчания виноваты были, бесспорно, оба, но у младшего не хватало смелости предпринять хоть что-нибудь самому. Кенсу мог часами разглядывать спину спящего парня, но всегда одергивал руку, так и не прикоснувшись к смуглой коже острых лопаток. Он перестал обижаться на Чана еще по пути к Бэкхёну, верно рассудив, что вспылил напрасно, но после врученного букета его упрямство только возросло. Если бы Чанёль подумал, что он простил его только из-за цветов, или из-за других подарков, Кенсу перестал бы уважать сам себя, потому что дело было вовсе не в этом. Послание на розе было совершенно бессмысленным: он уже несколько лет любил так сильно, что в подобных напоминаниях не нуждался. Утро субботы начиналось престранно. Его разбудила легкая классическая мелодия, смутно знакомая, но спросонья никак не опознаваемая. Оглядевшись вокруг, Кенсу не обнаружил Чанёля, но увидел белый костюм в целлофановом чехле на его половине кровати. Протерев глаза и ущипнув себя за плечо для уверенности, что это ему не снится, Су потянулся к бумажной картонке. «Собирайся, одевайся и выходи. Такси прибудет через 30 минут». Кенсу осоловело вглядывался в буквы, игриво наклоненные в разные стороны, и ничегошеньки не понимал. Вытрясти из нарушителя спокойствия объяснения не получилось — старшего в квартире не было. Кенсу обошел все комнаты, но кроме стикера-напоминалки «быстрее-быстрее» на зеркале в ванной не нашел ничего. Внутри зарождалась искорка любопытства, быстро переросшая в полноценное пламя. Кенсу давненько не испытывал ничего подобного, с тех самых пор, как попробовал сеть за руль байка Чонина и чуть не угробил их обоих, удержав управление в самый последний момент и чудом не впечатав байк в землю. Чувства были разные, сейчас младший не ощущал опасности, но будоражили одинаково. Кенсу быстренько умылся, пригладил, как мог, чуть длинноватые на макушке волосы и принялся за костюм. Брюки сели на бедра идеально, кремовая рубашка тоже подошла, но пиджак оказался великоват в плечах. Очень велик, если говорить совсем откровенно. Посомневавшись немного, Кенсу решил оставить неподходящий элемент костюма дома, заменив на свой новый, почти ни разу не надетый голубой пиджак с кожаными вставками на карманах и лацканах. В прихожей на обувной полке он нашел новые туфли, те самые, что так хотел купить в прошлом месяце, но в интересах экономии отказался. Радость от обновки была слишком велика, так что он попросту отмахнулся от нездоровых мыслей, что Чанёль его покупает. Скорее встретиться с неугомонным парнем захотелось еще сильнее. Такси ожидало его около подъезда. Су чувствовал себя немного глупо, рассматривая пейзажи города в окно и не предполагая, куда его везут. Пожилой таксист никак не реагировал на расспросы, состроив строгое лицо, но смешинки проскальзывали в его глазах и путались в морщинках около губ. Кенсу не удивился бы, окажись этот мужчина родственником или другом семьи Пак, веяло от него чем-то знакомым и привычным. Может быть, дело было в глазах, добрых и глубоких, похожих на глаза Чанёля, в которых он всегда мог уловить раскаты смеха до того, как старший начинал смеяться по-настоящему. Думать о Чанёле было приятно. Кенсу вдруг понял, что очень соскучился по нему, по его крепким объятиям, ласковым улыбкам, трогательной нежности прикосновений, которыми он щедро одаривал младшего. Возможно, непрошеная ссора пошла им обоим на пользу. Су успел о многом поразмыслить и многое для себя решить, теперь дело оставалось только за старшим. Сегодня Кенсу ожидал услышать ответ. Спустя двадцать минут езды Су перестал узнавать местность. Было не похоже, что они выехали за пределы Сеула, но в этой части города ему бывать не приходилось. Многоэтажки сменились частными домиками, теснившимися на узких улочках, скромными магазинчиками и лавками с уличной едой. Даже воздух тут пах иначе. Такси припарковалось у неприметного с виду здания, и Кенсу растерянно выбрался наружу, поблагодарив водителя. Ему казалось, что он выглядит нелепо в белоснежных брюках и начищенных ботинках посреди пустой улочки. Где-то вдали залаяла собака, и Су вздрогнул — он с детства боялся собак, поэтому не мог оправдать мечты Чанёля о милом щеночке, который бы ждал их с работы. Наверно, стоило хотя бы попытаться перебороть свой страх, но липкое нервозное чувство было сильнее. — Иди сюда. Кенсу обернулся на голос и встретился взглядом с Чанёлем, показавшимся в дверях того самого здания. Старший выглядел великолепно. Строгий черный костюм ладно сидел на высокой стройной фигуре, подчеркивая длинные ноги и талию, из-за широких плеч кажущуюся неприлично узкой. Тщательно уложенные волосы и сочные губы, блестящие от гигиенической помады, придавали лицу необыкновенное сияние, отчего темные глаза сверкали еще ярче. — Сюда, — настойчиво повторил Чанёль и протянул руку. Кенсу несмело поднялся по высоким ступенькам и коснулся продолговатой ладони, вопросительно взглянув на парня. Старший только улыбнулся и уверенным жестом переплел их пальцы, потянув Су внутрь. Естественный свет, льющийся из высоких окон, порождал длинные тени, тянущиеся через просторный зал, заставленный круглыми столиками. Обстановка помещения напоминала заброшенный, но тщательно прибранный ресторан или кафе. Кенсу все еще не понимал, зачем Чанёль привел его в пустующее нерабочее здание, а старший и не думал задерживаться и что-либо объяснять — просто вел его дальше, крепко держа за руку. Миновав несколько комнат, они остановись перед тяжелой дубовой дверью. Выглядела она, как дверь, ведущая на улицу, и Кенсу совсем перестал соображать. — Закрой глаза, — попросил Чанёль и ободряюще погладил его вспотевшую ладошку. Младший было открыл рот, чтобы спросить зачем, но потом мысленно махнул рукой, сдаваясь на волю парня. От волнения во рту пересохло. Чан сегодня был слишком хорош, чтобы сопротивляться его желаниям, да и собственное желание узнать наконец, что задумал горе-любовник, было нестерпимо-жгучим, и едва не заставляло сердито топать ногами в стиле маленького мальчика, требующего у родителей игрушку. Дверные петли еле слышно скрипнули, и Кенсу ощутил легкий ветерок, мимолетно пощекотавший его шею. Пахло цветами и свежескошенной травой. Младший едва сдерживался от того, чтобы не подсматривать, но все же решил играть честно, зажмурившись, что есть силы. Чанёль провел его по узким ступенькам, аккуратно поддерживая под локоть, а потом усадил на мягкий стул с высокой спинкой. Су чувствовал под ногами землю, и это придавало ему спокойствие. Без старшего, который куда-то отошел, было пусто и немного неуютно. Через несколько безмолвных мгновений заиграла уже знакомая классическая мелодия, вызвавшая странные ощущения и новые волны приятной дрожи. Кенсу слепо повертел головой, пытая определить, в какой стороне находится Чанёль, но скоро бросил это занятие, прислушиваясь к приближающимся шагам. Судя по звуку, Чан отодвинул другой стул и устроился где-то напротив. Музыка стала чуть тише, настолько, что Су услышал низкий шепот. — Можешь открыть. Младший сразу воспользовался предложением и распахнул глаза, тут же потеряв дар речи. Они сидели друг напротив друга на красивейшей зеленой лужайке в уютном внутреннем дворике, разделенные небольшим круглым столиком. Цветущие клумбы по периметру выглядели совершенными, чувствовалась надежная и любящая рука садовника. На длинной белоснежной скатерти стояли корзинка с фруктами, тонконогие фужеры и бутылка бордо. Поразившись киношной атмосфере, — он никогда не видел такого в реальной жизни — Кенсу в полной растерянности уставился на Чанёля. Тот был совершенно счастлив его реакции, но, похоже, не собирался на этом останавливаться, потому что завозился с карманами своего пиджака и достал маленькую коробочку. На красном бархате лежали два тонких серебряных кольца с одинаковой фигурной резьбой по диаметру. — Ты выйдешь за меня? Младший опешил. Он ждал чего угодно, но только не этого. Чанёлю едва перевалило за двадцать пять, и это был не тот возраст, в котором люди решаются связать себя обязательствами. Понимал ли Чан всю серьезность такого важного шага? Значила ли его решимость то же, что значило согласие для Кенсу? Младший нервно кусал губы и думал, с чего начать, как вдруг Чанёль вновь, как в прежние времена, сумел разрядить обстановку и развеять его сомнения одной лишь фразой. — Знаешь, а я люблю тебя сильнее. Кенсу не смог удержаться от улыбки, смущенно прикрыв глаза. Стоило ли трепать друг другу нервы, когда с самого начала все с ними было очевидно? Проблема, раздутая из ничего, ожидаемо завершилась пшиком. — Дурак. Не говори так. — Так ты согласен? Коробочка оказалась сунута ему почти под нос, и Су недовольно фыркнул, отодвигаясь. — А у меня есть выбор? Только мы живем в Корее, если ты не забыл. — Даже если мы не можем быть вместе на каких-то там бумагах, мы всегда можем сыграть свадьбу. — Белозубая улыбка сверкнула на лице старшего, когда он подал руку Кенсу и развернул его в противоположную сторону. — Хоть прямо сейчас. Младший сначала замер, вцепившись в его руку, а затем сложился пополам от хохота. Больше в искренности Чанёля он не сомневался. — Ну, ты чего? Не нравится? — обеспокоенно заглянул ему в лицо старший, умильно сложив бровки домиком. — Я ведь старался. Кенсу замахал руками, попросив Чана не смешить его своим видом, и вытер слезы, выступившие в уголках глаз. Только его парень мог додуматься притащить типичную дорамную цветочную арку и поставить рядом с ней манекен в костюме священника. Было сложно придумать нечто абсурднее и нелепее, но за это Су и любил Чанёля — тот никогда не переставал его удивлять. И если к тридцати годам волосы младшего покроются благородной сединой, вина будет полностью на одном высоченном парне, не умеющем сдерживать свою кипучую энергию. — Нравится. Мне все нравится, — серьезно заверил Чанёля Кенсу и плавно потянул на себя, обхватив ладонями щеки старшего и найдя его теплые губы своими. Почувствовав на своей талии руки Чанёля, прижимающегося все ближе, Су довольно улыбнулся и углубил поцелуй, постаравшись вложить в него все те чувства, что он испытывал с момента их знакомства — от ненавязчивой симпатии до глубокой всепрощающей и согревающей влюбленности, которая давно оплела его своими корнями, прочно и намертво. Когда они смогли оторваться друг от друга, Чанёль шмыгнул носом и рассеянно посмотрел на младшего, тщетно пытаясь сосредоточиться на глазах, а не на припухлых блестящих губах. — Я все еще болею. Ты же можешь заразиться, и придется брать больничный. Зачем? — Просто я люблю тебя, а остальное — подождет, — неожиданно весело заявил Кенсу и провокационно облизнулся, нарываясь на продолжение. — Ну, раз ты так говоришь. — Чанёль наклонился к нему и провел кончиками грубоватых пальцев по нежной коже около аккуратного ушка. — Только я все равно люблю тебя больше. На самом краешке сознания старшего промелькнула бледная мысль, что от книжек тоже иногда бывает польза, но тут же исчезла, вытесненная сладкими губами Кенсу. Верно. Все остальное могло и подождать.