Стигматофилия

Пусть мое тело станет для тебя кошмаром. В самом плохом смысле этого слова. Ты вспоминать меня будешь с содроганием. Старая чугунная ванна, с облупившейся и пожелтевшей эмалью, стремительно окрашивалась в красный. Нет, я не суицидник. И воду я не включал. Отлично знаю, что умереть от вскрытых вен трудновато, особенно без воды. Особенно, когда и не этого добиваешься. Я аккуратный. И вообще делал бы это постепенно, будь у меня время. Времени нет, приходится рисковать. Длинные, глубокие порезы по всему телу, куда дотянусь. На руках, на ногах, на груди. На лице, само собой. Даже на спине парочку исхитрился сделать. Теперь медицинским клеем залить, чтобы кровью не истечь, но края не стягивать. Идеально. Злость - лучшая анестезия. И для рассудка в том числе. Но почему-то ровно в тот момент, как я заканчиваю с клеем, злость отступает. Порезы начинают сначала ощущаться, а после и откровенно болеть. Тьфу, блядь. Жаль, думал, продержится дольше. Но всё равно не жалею. Это-то заживёт, болеть перестанет - а я навсегда перестану тебя привлекать, тупое ты, бессердечное животное. Вряд ли я вообще хоть кого-нибудь когда-нибудь ещё привлекать буду. И замечательно. Ничего в жизни я так не хочу, как никого больше не привлекать. Мысли о том, как ты будешь выглядеть, глядя на то, что я с собою сотворил, меня успокаивают. Наверняка расстроишься. Или разозлишься. Или брезгливо наморщишься и тут же уйдешь, потеряв ко мне всякий интерес - я поверю во всех богов сразу, если так и будет! Я не знаю, как именно будет, но то, что ты никогда больше и пальцем ко мне не прикоснёшься, у меня сомнений не вызывает. Машу окровавленной рукой отражению в зеркале, улыбаюсь-скалюсь, обнажая сколотые зубы и покидаю ванную. Спать. От боли лучше прятаться во сне. К утру поутихнет. Должна. Просыпаюсь, вопреки ожиданиям, не от твоих воплей, а от четкого ощущения, что на меня кто-то смотрит. Открываю глаза, кручу головой. Больно. Один из порезов был сделан на шее, что подвижности этой самой шее не прибавило. Блядь, ну и что ты на меня смотришь? - Чё пялишься? Не нравлюсь больше? - ехидно интересуюсь. Молчишь. Только смотришь ошалевшим каким-то взглядом. Потом, как в замедленном видеоряде отрицательно качаешь головой. Ну и что тебе "нет"? Нет, не нравлюсь? Или нет, нравлюсь? ТОлько, блядь, не это... - Почему. Зачем, - без вопросительных интонаций. Без интонаций вообще. Как будто я тебя порезал, блядь. У, сука пидорская... Ненавижу. Блядь, как же я тебя ненавижу... - По кочану, - издеваюсь. - И по кислой капусте. - Я виноват. - Ты. А ты чё, раскаялся? Тебе никто раньше не говорил, что насиловать кого-то - дурная идея? Особенно, если этот кто-то сопротивляться не может... Я действительно не могу. Я вешу вполовину меньше и сил у меня нередко не хватает даже на то, чтоб ту самую кислую капусту добыть из закрытой банки. Не могу капроновую крышку стащить. - Ненавидишь. - Да, - умничка какой, гляньте на него! Ненавижу. Аж трясёт, как ненавижу. - Лови, - легонько кидаешь мне зачехленный нож. Вид задумчивый. Я не ловлю, даже не пытаюсь, всё равно с координацией беда. Не поймал бы. - И нахера он мне? - Хочешь - убей. Хочешь - так же порежь. Сопротивляться не буду. - Даже если вспорю тебе брюхо и кишки на руку намотаю? - Даже если. Можешь связать, чтобы даже соблазна не было. Я хорошо контролирую боль, но не факт, что выдержу. Значит, раскаялся-таки. Странно, я думал, ты не умеешь. - А если я тебя этим самым ножом выебу? - блядь, как это ни странно, именно это мне и хочется с тобой сделать. И даже нихуя не ножом, просто, боюсь, у меня не встанет на тебя. Порезы это хуйня. Это не больно. Убивать - да зачем, это быстро в любом случае, я не фанат пыток и не умею держать жертву в сознании, я тебя просто убью. Довольно быстро и скучно. И еще куда-то надо будет девать стокилограммовую тушку, ростом под два метра. Протухнет же. Мало того, что трупная вонь будет стоять на весь дом, так еще и мухи заведутся. Полчища мух. А так - просто покажу тебе, что ты сделал со мной. Рукоятка у твоего ножа для этих целей просто шикарная. Гладкая, широкая и даже довольно длинная. Неудобная, как по мне, для ножа-то. А вот для того, что мне хочется сделать - очень даже. - Что хочешь делай, - смиренно отвечаешь ты. - Но... лезвием? - Нет. Рукояткой. - Тогда... Обмотай чем-то. Лезвие, - поясняешь. - Иначе обрежешься. Да ёб твою мать. И мою, заодно. Она у нас, благо, одна, чтоб два раза не ебать. Ты какого хуя вот волнуешься именно про это? Для тебя это норма жизни, что ли? - Я и так... обрезался, - развожу руками. - Раз эдак тридцать. Мне похуй уже. - Мне - нет. Блядь, да почему тебе вчера-то похуй было? Я орал на весь район, я тебя умолял остановиться - хер ты меня слушал. Что тебя сейчас-то так впечатлило? Я не понимаю, а я, блядь, немыслимо ненавижу, чего-то не понимать. Пытаюсь что-то сказать, но ты опережаешь. - Мне раздеться? Криво усмехаюсь и киваю. Покорность поражает и несколько остужает запал, но я это сделаю. Ты там вчера пытался что-то чем-то смазывать - это, впрочем, нихера не помогло. Я не буду. Не желаю вникать в тонкости ебли между мужиками. Я просто хочу отомстить и больше никогда тебя не видеть. Ты спокойно, по-армейски, раздеваешься и складываешь одежду на пол аккуратной стопкой. Действуешь явно механически, но меня твоя долбаная педантичность почему-то веселит. Я, возможно, тебя вообще убью - и кому тогда нужны будут эти идеально ровно сложенные тряпки? Смешно. Закончив со шмотками, замираешь в непонятной позе. Ждёшь. Указаний, что ли? Будут тебе указания... - Раком вставай, - слегка задыхаюсь от собственной наглости. Чёрт меня знает, почему эта самая поза кажется мне наиболее унизительной. Наверное, я банальное существо. Ты безропотно подчиняешься, принимая указанную позу. На полу. Задницей ко мне. Очень даже волосатой задницей. Сей факт будоражит, по себе помню, как больно эти чертовы волоски натягиваются, когда... вчера, короче. Несколько секунд просто смотрю, потом извлекаю нож из чехла. Реально острый. Не без удовольствия выхватываю из стопки одежды, совершенно разворошив ее при этом, твои трусы. Обматываю лезвие. И, собрав все свои невеликие силы, вгоняю в тебя рукоятку ножа по самую гарду. Ты чуть заметно вздрагиваешь, но помалкиваешь. Чуть вытаскиваю, вгоняю снова. И еще раз. И ещё. Неритмично, резко, но медленно, слишком медленно. Пытаюсь ускориться, поначалу не особенно успешно, но в итоге вхожу в какой-то достаточно быстрый темп. Рука начинает ныть. Игнорирую и, вскоре, привыкаю. Моё состояние похоже на полусон. Понимаю краем расплывающегося сознания, что возбудился. Сжимаю другой рукой свой член и начинаю дрочить в том же ритме, что вдалбливаю нож в твою задницу. Безумие, блядь, полное, безоговорочное безумие, я растворяюсь в нем, растворяюсь и растворяюсь, пока не превращаюсь в безумие окончательно и не кончаю с глухим урчанием, похожим на последний звук агонизирующего животного. И отпускаю нож. Отдышавшись, разглядываю окружающее пространство. Ты так и стоишь на четвереньках. Нож все еще торчит из тебя. Лезвие ножа. Трусы размотались и упали на пол. Кажется, размотались они еще в процессе, на моей правой ладони довольно глубокий порез. впрочем, не больно, даже не кровит почти. Хватаю нож двумя пальцами, тащу на себя. Выходит чмокающий звук, который должен был бы показаться мне отвратительным, но он меня возбуждает. Снова. Пожалуй, я все же трахну тебя сам. Рукоятка ножа светлая, на ней отчетливо видно кровь. И на внутренней стороне твоих бедер тоже. Твоя - или моя, из раны? Непонятно. Неважно. Дырка в твоей заднице чуть сузилась, но так и не закрылась до конца, что дополнительно сносит крышу. Оказывается, меня возбуждают раздолбанные волосатые задницы. Не припомню, чтобы хоть что-то возбужало так же сильно. Слезаю, наконец, с кровати, и слегка пинаю тебя по заду голой пяткой, чтобы подвинулся вперед. Понимаешь, слушаешься. Мелькает смутная мысль, что ты меня и вполовину так же не унижал, но мне настолько плевать на неё, что исчезает она со скоростью вспугнутой мыши. Внутри тебя мокро и, как ни странно, тесно, вероятно, ты пытаешься сжаться намеренно. Мне плевать и на это, я двигаюсь резко, вообще ни о чем не заботясь. Выходит довольно болезненно для меня, но боль неожиданно подогревает кайф, делает его острее, насыщеннее. Даже осознаннее, хотя я вряд ли способен осознавать что-то четко, я нахожусь под влиянием животной инерции, влиянием невозможности происходящего здесь и сейчас в нормальной жизни и нормальной реальности. Это наша с тобой реальность, наша с тобою болезнь. Я нахожу рукой твой член и почти не удивляюсь каменному стояку. Тот пиздец, что я творю, тот пиздец, что ты позволяешь мне творить, тот пиздец что делаем мы вместе здесь и сейчас - не может не возбуждать, просто не может. Просто это можно только нам. Чем дольше я вбиваюсь в тебя, чем сильнее ты толкаешься мне в руку, тем сильнее мы сливаемся в единое существо в моем восприятии. Я немыслимо ненавижу тебя... Ненавижу... Люблю. Больше, чем всё, что было до и больше, чем всё, что будет после, я люблю тебя, блядь, люблю... Моя тощая, содрогающаяся в сильнейшем оргазме, тушка, обрушилась своим невеликим весом тебе на спину. И ты тоже кончил, рухнув на пол, распластываясь на полу, придавливая мою руку, которой я продолжал тебе дрочить. Всё, финиш. Захотелось прямо так и уснуть. - Люблю... - невнятно пробормотал я и понял, что одновременно со мной это же слово произнёс ты. Отдышались. Попалось на глаза собственное предплечье, вспомнилась вчерашняя истерика. Хм... Надеюсь, что шрамы тебя всё-таки не отвращают. END.