The book of ChanSoo: cold hands

Чанёль кладет книгу на колени, несколько раз проведя по линии сгиба страниц, чтобы не потерять момент. Она зажимает тонкую резинку для волос в зубах, одновременно пробегаясь взглядом по ровным строчкам и пытаясь собрать в высокий хвост непослушные волосы темно-медного цвета. В воздухе, пропитанном солнечным светом и запахом древесины, кружатся крохотные частицы пыли. Чанёль жадно вчитывается, раз в десять-пятнадцать страниц посматривая на настенные часы, чтобы не упустить момент. Через приоткрытое окно в комнату задувает мелкие желтые листья, они оседают на кушетке и полу. Чанёль слышит, как внизу копошится прислуга, и изредка замирает, прислушиваясь, чтобы понять, не поднимается ли кто-то по лестнице. Пальцы до побелевших кончиков впиваются в переплет, а сердце отбивает ритм где-то в затылке. Не нужно думать, что Чанёль настолько пуглива, нет. Это, должно быть, даже не страх - волнение. Ведь никто не хочет неприятностей на свою голову, и Чанёль тоже. Поэтому приходится быть более внимательной, потому как, если прислуга зашевелилась активнее, значит Тао и остальные скоро вернутся домой, и нужно успеть вернуть книгу на место. Чанёль обещает себе, что прочитает еще одну главу и закончит. - Где эта мелкая крыса?! Чанёль рывком выпрямляется на кушетке, резко захлопывая книгу и выглядывая из-за толстых занавесок. С ее места хорошо видно, как мимо комнаты быстрым шагом проходит злой, как черт, Тао и, должно быть, причиной его гнева является именно Чанёль. Остается надеяться, что он не захочет проверить именно эту комнату. Несколько прядей выбиваются из общего пучка и почти полностью закрывают правый глаз. Чанёль заносит руку, чтобы убрать волосы за ухо, но замирает, когда слышит едва различимый скрип половицы. - Ты здесь, крыса? Чанёль молится, правда молится, чтобы солнце заслонило облаками и ее темный силуэт не был виден сквозь тяжелые шторы. Сердце гулко стучит в висках, Чанёль готова сжаться до размеров этой самой крысы, лишь бы ее не нашли сейчас. Половицы скрипят совсем рядом, Чанёль даже может слышать тяжелое и взбешенное дыхание, словно рядом с ней сейчас не человек, а разъяренный бык. Тао, кажется, останавливается, и отступает назад, но стоит Чанёль только едва слышно выдохнуть, как: - Здесь, да?! - Тао отдергивает тяжелый занавес и смотрит. И по глазам видно, что наблюдать за тем, как бегают из одного уголка глаз к другому зрачки, как белеют пальцы, сжатые на потертом корешке книги, доставляет ему не меньше удовольствия, чем отрывать паукам лапы. - Это мое, кто разрешал тебе это брать?! - Тао выдергивает из мертвой хватки книгу, махая ею перед носом Чанёль, - Кто вообще разрешил тебе заходить в мою комнату?! - Тао почти пищит, что не характерно для его низкого голоса и почти восемнадцати лет. В принципе, все его поведение не характерно для этого возраста. Чанёль сидит, опустив голову и сложив руки на сдвинутых вместе коленях. Ждет. Сейчас Тао покричит, попсихует и уйдет. Это далеко не в первый раз и почти всегда это заканчивается вот так - Тао истерит, Чанёль молчит, сдерживаясь, чтобы не врезать этому избалованному и наглому мальчишке. Да, Чанёль младше, но она лучше Тао знает, что это не его книга. Ему вообще ничего в этом доме не принадлежит. Все это его мать, к большому несчастью приходящаяся тетей Чанёль. Иногда она думает, что лучше уж жить на улице, чем терпеть каждодневные нападки и унижения со стороны Тао и его сестры, Лухань. Но тут же одергивает себя, понимая, что никакие издевательства не заставят ее добровольно покинуть дом, в котором она провела пол жизни. - Ты слушаешь?! Смотри на меня, когда я с тобой говорю! Чанёль поднимает голову, смотрит прямо и глаза уже не бегают. Она кусает губы, чтобы не сорваться и не избить это изнеженное существо до полусмерти. - Грязная крыса! - Тао заносит руку и наотмашь бьет книгой Чанёль по голове. Это было неожиданно. Это было больно. В ушах легкий писк и на секунду темнеет в глазах. Это предел. Чанёль смотрит зло и обиженно, так, как никогда до этого. Она бросается вперед с глухим рычанием, заваливая худого мальчишку на пол. Тао вопит и пытается закрыть руками лицо, но Чанёль бьет его по рукам и голове, не важно куда, она думает, лишь бы посильнее. На вопли сбегаются люди и, под злобный крик миссис Хуан, велящий убрать "эту мелкую дрянь" от ее сына, Чанёль от Тао оттаскивает садовник. Ее запирают в комнату без окон, с одиноко горящей лампочкой под самым потолком. Ей говорят подумать над своим поведением, иначе она останется без ужина. Чанёль думает над тем, что девочка пятнадцати лет побила почти восемнадцатилетнего мальчишку. *** Чанёль просыпается, когда слышит скрежет ключа в замочной скважине. В комнате совершенная темнота, и яркий свет от фонарика, что светит ей в лицо, ослепляет. Она не сразу понимает, кто и зачем вытаскивают ее из постели, а когда понимание все же настигает ее, уже слишком поздно что-то делать. Ее заталкивают в самую отдаленную ванную комнату в доме, чтобы не было слышно как она кричит и вырывается. Тао и Лухань крепко держат ее за руки, окуная головой в ледяную воду, которой заранее была наполнена ванна. Чанёль вырывается, оседает на колени, ударяясь подбородком о бортик ванны. Вода с ее волос и сорочки льется на кафельный пол, вода в ушах и Чанёль еле слышит, как Тао командует "еще". Это повторяется еще раз пять, может шесть, Чанёль не считает. Это больно. Это обидно. До слез. Ее усаживают на табурет, когда Чанёль уже перестает различать, где вода, а где - ее слезы. Волосы мокрые и спутанные, липнут к лицу, а свет от ламп слишком яркий. Тао говорит Лухань держать ее крепче, а сам достает непонятно откуда добытую клинковую бритву. Он прихватывает прядь волос Чанёль, тянет на себя и парой резких движений отрезает медные волосы едва не под корень. - Это, - Тао тресет отрезанной прядью перед лицом Чанёль, - За то, что грубо разговариваешь со мной. А это, - он цепляет пальцами прядь толще предыдущей, практически отпиливая ее, - За то, что ударила меня. Чанёль не слушает, за что там еще страдают ее волосы. Она дергает руками, мотает головой, из-за чего выходит только хуже. Тао задевает лезвием бровь, оставляет глубокий порез на кончике уха и длинный тонкий на щеке. Соленые капли, скатываясь к подбородку, попадают на царапину, щипят и жгут. Обидно. И больно. *** - Могу я узнать, что с твоими волосами? - какой-то незнакомый мужчина в строгом костюме стоит недалеко от Чанёль, аккурат между ней и ее тетей. На голове у нее неровный, покоцанный ежик рыжеватых волос. Крови нет, об этом позаботились, иначе неловко получилось бы, мужчина мог подумать, что с Чанёль в этом доме плохо обращаются. - Она нема? - мужчина переводит свое внимание на женщину, не дождавшись ответа от Чанёль. - Нет, просто не воспитана. Я говорила Вам, ее поведение требует более радикальных методов, на которые я, увы, не способна. Я столько времени заботилась о ней, как о родной дочери, у меня просто рука не поднимется наказать ее должным образом, - Чанёль искоса смотрит на свою тетю и правда, на самом деле, пытается представить, как можно быть настолько двуличной. - Конечно, я понимаю. Но все же, что с волосами? - Не имею представления. Я увидела ее в таком виде уже утром, но она не посчитала нужным рассказать мне, что случилось. Возможно, это все ее бунтарский дух и скверный нрав, она желает всем своим видом показать мне свою независимость. - Чтож, тогда моя задача - искоренить гордыню и неблагодарность из этого дитя. Чанёль не понимает, о чем говорит этот мужчина, и как он собирает искоренять то, чего нет. Ее ставят перед фактом, что с завтрашнего дня она будет ученицей какой-то закрытой школы для девочек, где ее научат уважению и смирению. Она видит, с какой приторно-сладкой улыбкой тетя отправляет ее в эту школу, и Чанёль тошно от этого. Неужели она одна видит, как неприкрыто лгут эти глаза, преисполненные фальшивой добротой и якобы искренней заботой. Чанёль пытается найти плюсы во всем этом, смотря на удаляющийся силуэт ее старого дома через заднее стекло автомобиля. *** Чанёль слишком высокая для своего возраста и слишком худая для своего роста. И все девочки, что находятся в комнате вместе с ней в этот момент, неприкрыто разглядывают ее худые плечи, тощие ноги с острыми коленями и, конечно, ее "обглоданные" бритвой волосы. Это неловко. Ей выдают ее новую одежду, состоящую из серой юбки ниже колена, сделанной из невероятно жесткой и колючей ткани, серых толстых гольф, застиранной блекло-белой блузки и душного серого джемпера. Вся эта школа, эти холодные стены и полы, эта форма и взрослые тусклые женщины, забирающие ее старую одежду, наводят тоску. Чанёль обводит взглядом комнату, пока не находит взглядом любопытные, совсем не оценивающе смотрящие, глаза. Эти глаза добрые и какие-то понимающие и это заставляет Чанёль немного расслабиться, будто кто-то нашептывает: "Все нормально. Поверь, здесь не так страшно, как ты себе уже надумала." Чанёль верит. Правда верит. *** Кёнсу подходит к ней первая. Когда Чанёль оставляют посреди пустого зала отбывать наказание за невнимательность на уроке, без обеда и ужина, Кёнсу чуть отстает от общей массы, чтобы быстро, пока никто из учителей не видит, отдать ей небольшой кусок белого хлеба. Чанёль стоит, смотрит встревоженным взглядом, а Кёнсу просто протягивает ей хлеб, едва заметно улыбаясь. С этого, наверное, начинается то, что для Чанёль было в новинку. Дружба. *** Дни тянутся и срастаются в недели, те в месяцы, а они, в свою очередь, почти образуют год. Чанёль привыкает к здешним, почти средневековым, порядкам и действительно прилагает усилия, чтобы хоть чему-то научиться. Никто не отменяет абсурдных наказаний и порки, но Чанёль, как и Кёнсу, успешно, почти всегда, этого избегает. За этот почти год Чанёль узнает Кёнсу почти полностью. Она правильная. Честная, добрая, скромная, умная, отзывчивая и, когда нужно, смиренная. Представьте любое положительное качество, и это будет Кёнсу. Это будет часть ее и вся она целиком. Медленно, но со слов Кёнсу Чанёль понимает, что это скорее приют, а не школа. Она рассказывает, что здесь уже довольно долго, что ее отдали в эту школу сразу после смерти ее отца. Чанёль делится и своей историей. Как одиноко ей было в доме ее покойного дяди, как над ней издевались дети ее тети. - Она считала, что мне не нужна любовь и доброта, - говорит Чанёль, смотря куда-то мимо, не то на руки Кёнсу, сложенные на коленях, не то в пол. - Но тебя любят, - Кёнсу говорит серьезно, настолько, что ей хочется верить, - Тебя окружает огромный незримый мир, царство духов, чья забота - охранять тебя, Чанёль. Разве ты их не видишь? - Кёнсу едва заметно улыбается, буквально одними лишь глазами, когда накрывает холодные и сухие руки Чанёль своими, теплыми и нежными. Сердце Чанёль начинает биться быстрее, когда она смотрит на их переплетенные пальцы. *** У Чанёль уходит слишком мало времени, чтобы понять свою тягу к этой скромной и добродушной девочке. Месяц, может - два, и она уже не может смотреть на Кёнсу без легкого налета тоски во взгляде. - Что-то случилось? - Кёнсу берет ее руку в свою, - Ты часто грустишь в последнее время. Кёнсу рядом постоянно. Чанёль думает, что, наверняка же, у Кёнсу в жизни проблем было не меньше. Но у нее, тем не менее, хватает чистоты и теплоты на них обеих. И это удивительно. Чанёль пытается держать себя в руках настолько, насколько это возможно. Но каждое касание, каждый взгляд и даже каждое слово втаптывает ее бедное загнанное сердце в пыль. И ведь нельзя прекратить, потому что если Чанёль попытается уйти от общения с Кёнсу, будет только хуже. Чанёль уверена, Кёнсу ее тоже любит. Но не так. *** Кёнсу не появляется на занятиях всю неделю и не ночует в общей спальне. Чанёль пытается расспросить учителей, но все, как один, отвечают односложно и пусто. - Ей нездоровится. Ничего серьезного, скоро она поправится. Чанёль знает, если кто-то заболевает - его отправляют в изолятор. *** Днем ее, конечно, никто не пустит. Но ночью Чанёль выползает из своей постели, ступает босыми ногами на каменный пол и крадется по коридору к отдаленному крылу. Кёнсу спит, обнимая одеяло, дрожит и комкает край наволочки. Чанёль тихо прикрывает за собой дверь, ближе подходит к кровати и замирает. Кёнсу бледная, почти белая, губы едва отличимы по цвету от кожи, а волосы тусклые и как-будто мертвые. - Чанёль? - Кёнсу с трудом открывает глаза, пытаясь рассмотреть в расплывающейся со сна картинке знакомую фигуру. Да, все та же нескладная, худая и высокая, но волосы чуть длиннее, только и всего, - Ты чего здесь, - Кёнсу тянется к руке Чанёль, сжимает ее тонкие пальцы своими, словно не чувствует их, но пытается, - У тебя руки холодные. - Так всегда было, - Чанёль забирается на кровать с ногами, устраиваясь рядом с Кёнсу, но одеялом не укрывается, наоборот, плотнее укутывая ее. - А ты? - Мне не холодно. Как ты себя чувствуешь? - Чанёль сжимает в своей руке холодную ладонь Кёнсу, руки которой, помнится, всегда были теплыми. - Все хорошо, Чанёль. Не волнуйся, - Кёнсу вымученно улыбается, но заходится в рваном кашле, едва успевая укрыться одеялом до кончика носа. Чанёль не нравятся ни ее слова, ни эта улыбка. Они будто сожалеющие о чем-то. Или жалеющие кого-то. - Все будет в порядке, ведь правда? Ты скоро поправишься. Кёнсу молчит. Она смотрит на их переплетенные пальцы с какой-то обреченной грустью в глазах и молчит. Она тянет руку Чанёль на себя, едва касаясь холодными губами тыльной стороны ладони. - Не бросай меня. Хорошо, что ты рядом. Чанёль пытается не допускать мысли, что сейчас, в эту секунду, что-то живое внутри нее, что-то, что зародилось совсем недавно, может умереть. - Я не брошу тебя. Никто не сможет разлучить нас. Кёнсу закрывает глаза, все еще едва касаясь своими губами руки Чанёль. Наутро, когда смерть Кёнсу будет официально подтверждена, а Чанёль подхватит на руки один из учителей, все закончится. Чуть позже Чанёль узнает, что все можно было бы изменить, узнай они о болезни чуть раньше. Кёнсу умерла от туберкулеза. Чанёль едва не задохнулась в рыданиях, узнав об этом. Но, возможно, именно этой девочке нужно было прийти в жизнь Чанёль, чтобы пробудить в глубине ее души свет и желание жить. И именно ей нужно было уйти, чтобы показать, насколько жизнь может быть коротка.