Молчаливая красота

На самом деле, подобные ситуации происходили настолько часто, что уже переставали быть странными, принимали образ обыденности, не имели в себе что-то сверхъестественного и нового. Ни для того, ни для другого. Хотя Муми и не сомневался, что для Снусмумрика свое вечное молчание не было чем-то необычным. Ведь это было его натурой. Таков он был, есть и будет всегда. И его можно было понять — мало ли, сколько на свете есть немногословных людей! Но для Муми мало было это понимать. Он не мог относиться к этому (плохому, как считал мальчик) качеству равнодушно. Раньше, быть может, и мог. Но не теперь, когда прошло уже два, а то и три года спустя их знакомства. И за все эти года светловолосый как только не пытался узнать, в чем же была причина и, собственно говоря, смысл такого замкнутого поведения парня? Нельзя было отрицать того, что Снусмумрик говорил много, с ним бывало такое, бывали моменты, когда он вел себя открыто для всех. Но почему-то даже это не давало Муми понять его до конца. Друг если и говорил много, то лишь то, что было нужно или полезно, как проявление через все эти слова большого ума или же простая подача советов. Бродяга говорил больше о том, что знал, но не о том, что думал, а уж тем более чувствовал. И это тревожило, казалось бы, только Муми. Тревожило постоянно, хоть иногда он и опускал руки, не зная, как еще можно узнать о внутреннем мире… такого человека. Необычного самого по себе. Для мальчика он всегда являлся чем-то чудным, интересным, неземным. Именно из-за его загадочности, немногословности в неподходящих ситуациях… но почему же было так много подобных конфузов? Почему Снусмумрик допускал это, несмотря ни на что? Если ему был от природы дан такой большой ум, что он может на любой вопрос найти ответ, то почему он не может разобраться в том, как можно было бы подбодрить человека или утешить? Неужели это было так сложно? Муми не считал это особо трудной задачей, ибо даже такой простак, как он, мог с этим справиться. Результат не всегда был положительный, но главное то, что он хотя бы пытался. Ладно, были моменты, когда он может сказать чего-то лишнего, неприятного для других, а потом сокрушаться по этому поводу перед ними. У него, и у них хотя бы были эмоции, не важно, какие. Но у бродяги… кажется, были просто железные нервы. Железные настолько, что он не проявлял ни радость, ни грусть, ни злость. Абсолютно ничего. Лишь иногда, изредка, говоря, как поступать нужно, а как нельзя. Муми нравилось, что друг учил его жизни и взрослению, но… мальчик не хотел быть таким же замкнутым, как он. Поэтому он пытался поделиться с ним всеми теми чувствами, что были у него. Но разве же это легко? .. Ведь… высказать то, что ты действительно чувствуешь, не так-то просто. Надо сказать, совсем не просто. А светловолосый уже который год скрывал в себе то, что чувствовал очень давно. Что-то, что он наверняка никогда не скажет бродяге. Который тоже почти ничего толкового о себе не говорил. Получался интересный парадокс. Спустя множество размышлений, у Муми было предположение, что они специально оба друг от друга скрывают что-то несомненно важное. Однако мальчик скрывал только это, а парень… все подряд. Сколько бы друг с ним не говорил, он мало говорил в ответ. Иногда вообще не отвечал, а светловолосый не знал, что и думать. А надумать можно очень много, когда не получаешь ответа. Особенно когда ты молод и эмоционален. И такое уже однажды случилось. Случилось довольно поздно, хотя могло и в любой момент случиться раньше. А что произошло? И ничего особенного не произошло. Снусмумрик лишь в очередной раз молчал больше, чем надо. Это было далеко не впервые, конечно же. Но вот Муми себя сдерживать уже не мог. И… после того момента он до сих пор вздрагивает, чувствуя острое покалывание в груди. И хотя прошло уже много времени, и друг говорил, что совсем не сердится за сломанную гитару, которую он потом починил… мальчик все равно не мог забыть этого и простить себя. Никогда. Ведь он прекрасно понимал, как парню важна его гитара, хоть он ничего особенного о ней не рассказывал, Муми это просто чувствовал. Кстати говоря, может быть, именно в этом было дело? Может, бродяга постоянно молчал, просто зная, что друг его поймет и без слов? Даже если так, это было ошибкой, и даже большой. Абсолютно точно друг друга понимать без разговоров невозможно, как думал светловолосый, хотя ему нравилась такая версия. Опять-таки, он мог лишь предполагать, о чем на самом деле думает путешественник. И это было по-настоящему мучением — не знать правды. А вдруг правда заключалась в том, что он уже порядком раздражает друга своей болтливостью? Хотя Муми знал, как Снусмумрик был добр, парень мог запросто лишь притворяться таким. Улыбаться друзьям, а в мыслях их всех проклинать. Пожалуй, такой вариант был чересчур безумным, но поскольку точно ничего не было известно, как можно было сомневаться или, наоборот, быть уверенным? И все же, несмотря на это, мальчик каким-то образом смог полюбить друга всем сердцем. Возможно, лишь из-за предположений о его внутреннем мире. Бродяга привлекал светловолосого сам по себе, внешностью, деятельностью, умом и сообразительностью. Словом, он был таким, каким должен быть настоящий мужчина — свободо и миролюбивым. Сильным телом и духом, умеющим постоять за себя и других. Муми не нравилось в нем лишь две, казалось бы, самые важные вещи — одиночество и молчаливость. Понятное дело, что одно было связано с другим. Он одинок, потому молчалив. Молчалив, потому и одинок. И поскольку таким он был очень долго, измениться хоть немного ему не удастся, сколько бы мальчик не старался. Следовательно, любовь бродяге была незнакома. Но как его с ней можно было познакомить? Муми не знал. И отчаянно понимал, что никогда не сможет узнать. Он навсегда останется жить с безответной любовью к другу, пытаясь убедить себя, что действительно увлекается простой и милой Нон-нон. Но хотя бы сделать Снусмумрика более разговорчивым мальчик все-таки желал попытаться. И в самый обычный солнечный день прямо с утра побежал к его большой палатке. Парень часто что-то делал около нее, или рыбу ловил, или на гитаре играл, или выгребал из жилища ненужные вещи. Жил он там, проще говоря. И это тоже изо дня в день становилось весьма обыденным, но что Муми мог понимать в таком способе житья? За ним же то и дело ухаживали родители, и кормили, и развлекали, и учили, и спать укладывали. И хотя мальчик уже давно считал себя взрослым и не нуждающийся ни в чьей-либо помощи, подсознание отвечало ему тем же — это вовсе не было так. Самостоятельности на самом деле было научиться сложно, и желать этого было мало. Светловолосый порой мечтал поскорее всему научиться и стать «вольной птицей», но взрослые лишь отвечали ему на это словами: «Зачем торопиться жить?». Муми на это ответа толком не знал, а хотел бы, хотел уметь отвечать на что угодно и когда угодно! Вот прямо как это делал Снусмумрик. По обыкновению найдя друга около его палатки, мальчик заметил, что тот, видимо, все же прибирался или делал что-то иное, но мальчика это мало заинтересовало. Светловолосый подбежал к другу, оба привычно поздоровались и стали обсуждать все, что в голову придет. Точнее, Муми задавал короткие и длинные вопросы, а бродяга только коротко, чаще одним словом, отвечал. Когда же у светловолосого темы закончились, над ребятами нависла тишина. Парень продолжал копаться в своих вещах, а мальчик частенько поглядывал на него и неловко ежился, собираясь все-таки задать один из главных вопросов. Он решил напрямую его спросить, почему тот все время молчит и неужели ему никогда не хочется самому начать о чем-то разговаривать. Ведь ему нравился окружающий мир и он многое о нем знал… так почему же просто-напросто не рассказать о нем? Что он ощущает, чувствует ко всему живому и неживому. Муми уже не было интересно, как растут деревья, откуда дуют ветры, почему днем солнце золотое, а вечером красное, умели ли люди когда-нибудь летать и так далее… нет, сейчас для светловолосого главное стало лишь одно — понять бродягу, просто понять, как он относится к миру и людям, тепло или холодно. Лишь это ему было поистине интересно. Осталось только собраться с мыслями и корректно задать вопрос… ох, но мальчик никогда не умел правильно спрашивать. Как спросить, не обижая и не расстраивая? Хотя по виду, конечно, парень никогда не выглядел расстроенным, его лицо вообще редко выражало что-то особенное, лишь легкое удивление или недоумение. Даже лицо никак не выдавало его настоящего состояния. Снусмумрик был просто человеком с замком на душе. Пока Муми сидел рядом с ним на земле, парень на секунду отвлекся от своего занятия и поднял глаза к небу. Светловолосый слегка вздрогнул, подумав, что взгляд был обращен к нему и поэтому снова посмотрел на друга, который задумчиво смотрел на небесную голубизну. — Как же солнце сегодня печет, — за долгое время молчания изрек он. — Никакого кислорода. Оживившись, мальчик хотел было как-то на это ответить, но запнулся, удивившись следующему действию друга — тот снял шляпу, положив ее недалеко от себя. И как ни в чем не бывало, продолжил рыться в рюкзаке, вытаскивая оттуда всякие вещи. А Муми пораженно застыл, внимательно смотря на парня. Ведь он практически никогда не расставался со своим головным убором, который и красил и придавал владельцу больше таинственности. Его шляпа будто была для него создана, и друг как-то даже не думал, что ему удастся увидеть бродягу без нее. И даже если в этом не было ничего особенного, выглядел парень совсем по-другому. Как-то… слишком просто для него самого. Он будто был сам не свой, и Муми сидел и пытался понять, в чем фокус такой маленькой разницы. Наверно, он просто не привык видеть парня таким. Симпатичным и деловым одновременно… — …Что-то не так? — внезапно спросил тот, и мальчик пришел в себя, осознав, что пялится на друга уже минут пять. — Э-э… д-да нет… все в порядке… — замельтешил тот, пытаясь хорошо оправдаться и не выглядеть глупо, хотя подобные номера у него проходили неважно. — Я просто… задумался, да. Солнце действительно печет… Легкое удивление не спало с лица парня, но тот, ничего больше не говоря, снова вернулся к занятию. А мальчик, не в силах себя контролировать, продолжил на него смотреть, надеясь не смутить его таким беспардонным поведением. На удачу, Снусмумрик по обыкновению молчал. Муми даже сам не заметил, что теперь он действительно хотел, чтобы друг молчал, вел себя спокойно, не реагировал на него, будто того здесь нет. И осознание того, почему мальчик все-таки смог принять бродягу таким странным постепенно начинало настигать. А ведь действительно, зачем много говорить? Парень мог бы вечно молчать, а мальчик — любоваться на него. Для светловолосого он действительно выглядел привлекательно, хоть и на первый взгляд ничего особенного в нем не было. А оно было, и это просто нельзя было описать словами. Лишь взглядом, только мыслями, чувствами. Тем, что вечно скрывается внутри. «Красивый…» — с теплым чувством в груди подумал Муми, слегка улыбаясь и влюбленными глазами насыщаясь другом. Потрепанная одежда, растрепанные волосы, смуглая кожа и черные глаза… не просто обычная внешность, а необычная. Просто необыкновенная. И этого, наверно, никто бы не смог понять. Но мальчику это никогда не заменит никакая Нон-нон с шелковистой розовой челкой, пышными интересными платьями и самыми блестящими глазами. Для него красивее человека не существовало. И, быть может, Снусмумрик знал это, а потому и не нарушал мечтательные размышления и любования им друга. Но вопрос о его чувствах все еще волновал Муми, и он, незаметно для самого себя, почти и не отвлекаясь от своего занятия, пролепетал: — Я тебе нравлюсь? Бродяга, будто и не поняв вопрос, снова посмотрел на друга, а тот, осознав, что только что сказал, испуганно порозовел и в панике затараторил: — Я... я не... я не это хотел спросить! То есть... не совсем это... в смысле... я про другое... — Нравишься, — своей обычной интонацией ответил друг и снова отвернулся. Светловолосый застыл и едва не дышал, чувствуя, как в волнении бьется сердце. Значит... вот так просто? Взял и сказал? Но ведь... это же было так странно. Неужели у него можно было и раньше спросить о чем-то таком? Или он это сказал, не подумав? Муми по-прежнему оставался в растерянности, не зная, как и реагировать. Он все еще глупо себя ощущал и не знал, как можно было вырулить ситуацию. Хотя... нужно ли было это делать? Понять было нельзя. — И как давно? — решился спросить мальчик, снова привлекая к вниманию взгляд друга. — В смысле, нравлюсь... Ответа долго не поступало, но когда Снусмумрик было собрался ответить, Муми его внезапно прервал: — Хотя, стой, не отвечай! Молчи. Мне нравится, когда ты молчишь... Мальчик уже не знал, будет ли на эти слова особенная реакция, но ему было интересно наблюдать, что таким образом можно легко смутить парня, ибо щеки того в миг стали пунцовыми и тот рассеянно отвел взгляд. Мальчик не хотел его смущать, но не мог отрицать, что в таком состоянии парень выглядел еще симпатичнее и милее. Казалось, вроде бы такой взрослый и загадочный раньше, а теперь обычными словами смущен и растерян. Муми наконец понял, что другу, по всей видимости, просто-напросто сложно давались чувства сами по себе, и он сам не знал, как на них реагировать, что с ними делать, как их выражать. Светловолосого это забавляло и печалило одновременно. Бродяга в замешательстве взял вещи, встал и направился к своей палатке. Мальчик взволнованно замельтешил и виновато крикнул тому вслед: — Я не хотел тебя обидеть! — а сам не мог понять, в ком сейчас эмоций и чувств было больше. Он испытывал и радость, и смятение, и еще множество непонятных и тревожащий его вещей. Да и потом, подсознание почему-то начало возмущаться тем, что так мало полюбовалась красотой парня. Молчаливой красотой. Недолго пребывая в палатке, тот наконец вышел оттуда, держа удочку в руке и уже не выглядя сильно смущенным. А жаль, ему шел пунцовый цвет, как заметил мальчик. Пока Снусмумрик разматывал леску, он мимолетом взглянул на друга, а тот поспешно отвел взгляд, хотя и не хотел этого делать. Ему нравилось просто-напросто смотреть на парня, и, на самом деле, нравилось всегда. Смотреть на него, следить за любыми его действиями, слушать низкий бархатистый голос, да просто проводить с ним время... раньше Муми действительно удивлялся, как он мог его полюбить, считая, что почти и не знает его характера. А характер на самом деле мог выражаться и не только через слова. Которые по большей части, оказывается, и не были нужны. И все еще чувствуя какую-то странную дрожь в груди, мальчик аккуратно снова посмотрел на друга, который все еще стоял у палатки и смотрел на него в ответ, даже остановившись отделять леску от удочки, оставив их в разных руках. Они просто друг на друга смотрели. И что чувствовали при этом? Радость? Скукоту? Неприятие? Да что угодно, но что именно Муми так и не смог понять даже по теплому взгляду, который вовсе не выглядел раздражительным или укоризненным, а простым, не предвещающий ничего плохого. Интересно, а возможно ли было обратное? Мальчик чувствовал, что уже начинал сходить с ума от друга. И если сейчас же не прекратит на него смотреть, точно сойдет окончательно. И это стало более явным, когда светловолосый чуть ли не в панике заметил, как у бродяги поднимаются кончики уголков губ. Он… он улыбался! Был без шляпы, смотрел на него, да еще и улыбался! Это уже начинало походить на жестокую шутку над другом. Наконец тот не выдержал, возмущенно пробурчал что-то непонятное, схватил с земли головной убор и резко накрыл им себя, закрывая половину лица, лишь бы больше не любоваться на этот… «эталон красот». Просто потому, что это удовольствие было таким большим, что начинало напрягать. В ответ на действие мальчика он услышал тихий смех неподалеку. Снусмумрик еще и смеялся. Это точно было каким-то издевательством. Хотя его смех никогда не звучал как насмешка, он смеялся всегда так тихо, коротко, добро и будто бы с хорошим пониманием происходящего. Неужели он и вправду понимал, что Муми чувствует сейчас и чувствовал всегда? Неужели бродяга был настолько умным, что мог понимать все без слов? Тогда почему же светловолосый так не мог? Что за несправедливость! Он не желал на протяжении всей своей жизни прикрываться чьей-то шляпой, не зная, как еще можно было скрыть свои чувства от того, кто, казалось бы, все-таки мог их понять. Мог, но окружающим об этом можно было лишь догадываться. Ведь он мог понимать, но не мог сказать об этом. Почему? Может быть, причины не было. И это было весьма грустно. И Муми, кажется, все-таки начинал это понимать. Но он решил, что сегодня обязательно поговорит с Муми-папой, попытается у него без намеков узнать, возможно ли умереть от удовольствия.