Конкретное извращение

            Вы когда-нибудь желали кого-нибудь до дрожи в коленях, до головокружения и болезненного стояка в штанах? Если нет, то вам не понять чувств Чимина, который просто выл от желания раздвинуть ноги перед старшим братом. Родным. Мать вашу. Братом.       Абсолютно разные. Первый эгоистичен, с надменным взглядом, болезненно бледной кожей и изящными пальцами, от вида которых у Чимина пересыхало во рту и комок такой противный в горле. Второй же, младший, весельчак с улыбающимися глазами, шестью кубиками пресса и глупым смехом. Ходячий сгусток неуверенности и смущения.       И кто бы мог подумать, что это недоразумение влюбится в своего брата, которому в общем-то похуй на все, кроме себя. Но и сердцу не прикажешь, как говорится. Первая любовь она такая — стукнет, екнет, встанет — и не отвертеться. Вот Чимина и прижало. Но разве он может мечтать хотя бы о поцелуе, когда их обыденный разговор сводится к «исчезни, заебал» или «сделай мне кофе, а потом исчезни, заебал». Минни обижался, бузил, но против Юнги не попрешь, да и смелости не хватит, жить еще хочется.       Потому Чимин, убедившись, что в квартире никого нет — родители по счастливой случайности в отпуске, а Юнги где-то с друзьями в студии — зашел в комнату брата, еще раз прислушался к гробовой тишине и позволил себе нечто большее. Он опустился на аккуратно заправленную кровать старшего, наклонился к подушке и сделал глубокий вдох — легкие наполнились сладким запахом одеколона с горьковатым оттенком сигарет. С Юнги так всегда, он словно сама противоположность: нежная, почти девичья внешность гармонирует с колючим, как иголки у ежика, характером. О том, что старший любит баловаться сигаретами, Чимин давно знает, сам как-то пробовал, но с крахом провалился, задыхаясь кашлем под хриплый смех Юнги.       В паху приятно заныло, когда Чимин подумал, что сейчас он пропитается его запахом, запахом старшего, станет с ним ближе, станет его. Откинувшись на спину, Минни неуверенно стянул с себя мешающие и уже неприятно давящие на пах домашние шорты, со стыдом замечая, что делает это в комнате брата, да еще и на его кровати. Дрожащими от смущения, а может и от предвкушения, пальцами Чимин задирает широкую майку, пробегаясь по прессу. Веки невольно опускаются, погружая Мина в воображение. Вот он, Юнги, вот он, его запах, вот она, его рука, опустившаяся на пах младшего, вот он, судорожный выдох Минни, говорящий больше, чем слова.       Зацепив большими пальцами резинку своих трусов, парень сдернул их и бросил где-то рядом, чтобы потом недолго искать. Приятная прохлада будоражит, оставляя после себя мурашки на темной коже. Ноги невольно разъезжаются, сгибаясь в коленях и путаясь то ли в простыне, то ли в одеяле — сейчас неважно. Сейчас лишь жуткое желание, твердый член в руке и запах Юнги, исходящий от постели. Но нет, этого мало. Свободной рукой Минни судорожно ищет телефон в складках шорт, листает до нужного трека и ставит на репит. Вторая рука почти до боли сжимает член в тот момент, когда из маленьких колонок слышится шепелявый голос старшего, грубо зачитывающий рэп. Это конкретное извращение — лежать в чужой кровати, дрочить под его голос и извиваться от собственных иллюзий, но Чимину похер, потому что «живем один раз» и «он все равно не узнает».       Когда рука подстраивается под бит, а с губ срывается уже не тихий стон, Чим осознает, что хочет большего. Хочет, чтоб Юнги, хоть и в его мечтах, но перестал уже тянуть и трахнул его, жестко так, без прелюдий. Но рядом нет ни Юнги, ни предмета, которым можно его заменить, потому Чим, со смущением пополам, обильно смачивает пальцы слюной (какая смазка, он таким не занимается, это впервые и вообще случайность, и ой все) и скользит этой рукой между половинок, нащупывая сжимающееся кольцо мышц. Хочется вскочить, въебать себе нехилую такую затрещину и сказать «какого хуя?», но непослушные пальцы уже проникли внутрь, принося дискомфорт. И, вроде бы, подожди, остановись, пошутили и хватит, но он двигает ими, раздвигая внутри и представляет. Представляет Юнги, который непривычно нежный и аккуратный (хотя откуда ему знать какой он в постели), который совсем рядом, такой горячий. Громкий полустон заполняет комнату, когда пальцы толкаются глубже, задевая что-то внутри, и от этого становится до одури приятно, хочется еще и еще, в такт движениям по члену.       Голос Юнги, такой родной и хриплый, слышится где-то на задворках сознания и только спустя секунды Чимин вспоминает, что фразы «что за хуйня» в тексте как бы не должно быть и открывает глаза. Ох, и зря же он их открывает. Потому что он весь такой красный, растрепанный, возбужденный, с пальцами в заднице и членом в руке, на кровати Юнги, а Юнги весь такой в проеме двери, с ошарашенными глазами, со спутанными мыслями и вообще хаосом в голове. И по хорошему надо было бы вскочить, извиниться и сбежать из дома (а желательно и из страны), но Чимин просто кончает, по-блядски выгибается, с придыханием стонет «Юнги-яя», пачкая свою невинность и простынь брата. И все бы ничего, если бы не «Хен, что ты творишь?!» Если бы не «Заткнись. А лучше стони, пока я показываю, почему не стоит марать мою постель».