Терзание

      – Я начинаю думать, что «эмпатия» – не совсем подходящее название для вашего дара, – сказал ему Ганнибал одним дождливым вечером.       Уилл облокотился на перила. Он столько раз слышал подобное начало разговора, что был слегка разочарован услышать его снова, на этот раз от Ганнибала.       – А я не думаю, что «дар» – подходящее, – отозвался Уилл.       Ганнибал сидел за своим письменным столом. Уилл не в первый раз предпочёл расхаживать поверху во время их сеанса, и обычно доктор оставался стоять внизу, лицом к нему, неизменно терпеливый и внимательный. Сегодня же тот уделял всё своё внимание чаю, периодически записывая что-то в записную книжку. Не поднимая взгляда, Ганнибал продолжил:       – Говорят, ваш талант предполагает, что вы можете ощущать эмоции других людей. Их страсти, побуждения, страхи. Вы резонируете с ними, чувствуете то, что чувствуют они.       Уилл смотрел на грозу за окном. Дождь начался, когда он подъезжал к дому; волосы всё ещё были влажными, крохотные капельки ползли по коже головы.       – Разве это не определение эмпатии? – спросил он.       – Да. Но можно ли определить этим словом вас?       Одна из капель скользнула Уиллу под воротник, и он вздрогнул.       – Это терапия или препарирование?       Тихое поскрипывание ручки прекратилось, через секунду возобновившись снова.       – Я знаю, что вы не любите ни то, ни другое, – произнёс Ганнибал. – Но если бы перед вами стоял такой выбор, что бы вы предпочли?       Уилл смотрел доктору в затылок, прекрасно зная, что, даже не поворачивая головы, тот был осведомлён о его раздражении.       – Обе процедуры на мне не работают.       – Вы уже это говорили. И тем не менее, вы здесь.       Ухватившись за перила кончиками пальцев, Уилл качнулся назад. Он представил, как разворачивается и падает спиной вниз, в мягкую тёплую постель, полную пышных подушек; в воздухе кружат перья... словно кадр из рекламы какого-нибудь снотворного. Боже, он устал. За последние три дня он спал всего часов шесть.       – Я здесь, – пробормотал Уилл, сам неуверенный, правда ли это.       – Хотя мне кажется, в вашем случае, психотерапевты проводят терапию одновременно с препарированием, – задумчиво отметил Ганнибал. – Ваше расстройство, если можно его так назвать, очень необычно. Сложно назначить какое-либо лечение, не разобравшись сначала в природе заболевания.       Поднявшись с места, он направился к одному из шкафов у стены.       – Поэтому сперва происходит вскрытие, – проговорил он, доставая что-то из его глубин, – которое не помогает ни им, ни вам. Вам даже вредит. Ох уж эти затупленные скальпели, снова и снова терзающие ваш бедный мозг. – Ганнибал повернул голову, и Уилл заметил его улыбку. – Я прав?       Уилл посмотрел в окно. Ливень стал сильнее, бился в стекло крупными каплями. Вокруг вольера собрались дети; игнорируя предупреждения родителей, они шумели, толкались, стучали по стеклу. Всем не терпелось посмотреть, как ест лев.       – Почти, – откликнулся Уилл.       – Так же и с терапией, – продолжал Ганнибал. – Вы сказали, что знаете все уловки. У вас богатый опыт, поэтому я уверен, что, придя сюда, вы заранее спланировали наши разговоры. Вы знаете, что я могу сказать, чтобы заставить вас говорить. Как подтолкну вас к ответу, который хочу, чтобы вы приняли. Знаете обо всех психических расстройствах и ярлыках, в рамки которых вас можно загнать.       Уилл прошёлся вдоль полок к лестнице, по пути задевая кончиками пальцев корешки книг.       – Поначалу, возможно. – Он двинул плечами под грузом их прошлой встречи. – Но иногда вам удаётся меня удивить.       Ганнибал выглядел довольным. Он отнёс к столу пару чашек с блюдцами.       – Могу я узнать, чем именно?       Уилл надолго задержал ответ внутри, перекатывая на языке его горькую сладость. Он хотел сказать. Но не желал признаваться. Ему хотелось, чтобы Ганнибал вышёл из комнаты, и тогда Уилл прошептал бы слова, выпустив их в полёт с мезонина, и дал им затеряться в дожде.       – Вы не осуждаете, – сказал он.       – Для вас это впервые?       – Возможно.       Ганнибал поцокал языком.       – Так редко в нашей жизни представляется возможность давать точный ответ, – заметил он. – Когда появляется такой шанс, следует им пользоваться.       Вздохнув, Уилл принялся обводить пальцем орнамент на перилах.       – Да, для меня это впервые. – И раз он уже честно ответил, то можно было и пояснить подробнее. – Те психотерапевты, которых вы назвали затупленными скальпелями... Поначалу они всегда очень любопытные, а под конец у них такой вид, – он осознал, что сам состроил выражение лица, о котором говорил, – словно за улыбкой они скрывают желание скривиться.       – Терапия не работает, потому что вы ей сопротивляетесь. Вы боитесь, что если будете честны, они увидят вас настоящего и почувствуют отвращение.       Он разлил чай по чашкам, и по комнате поплыл нежный аромат свежей мяты. Это означало, что пора спускаться, но Уилл стоял у лестницы, как приклеенный, рассматривая чашки, дымящиеся, будто ружейные стволы.       – Меня настоящего, – повторил он.       – Какой же вы на самом деле, Уилл?       – Вы начали этот разговор, – проговорил он, сжав перила побелевшими пальцами. – Вот и скажите. Какое вы дадите мне... определение? Только не зовите опять грызуном.       Губы Ганнибала дрогнули, будто сдерживая возражение.       – Это был теоретический вопрос. Мне неинтересно определять или судить вас; но бывает любопытна ваша способность реконструировать мысли безумцев, а точнее, любопытен конкретный вопрос: имеет ли это отношение к самим безумцам?       Уилл, нахмурившись, смотрел на него сверху. Вдалеке грянул гром, и где-то там дети стучали, окружив вольер со всех сторон.       – Продолжайте.       – Когда вы только взялись за дело с пропавшими девочками, Гаррета Джейкоба Хоббса ещё не существовало. Не было ничего, – пояснил Ганнибал. – Только белый лист, образно выражаясь, который ваше воображение желало заполнить. Оно всегда так работает, верно? Заполняет пустоты. Даже сейчас.       Уилл неотрывно глядел на чай в чашках – лишь бы не смотреть в окна.       – Я ничего не придумываю, находясь на месте преступления, – раздражённо возразил он. – Я вижу... и чувствую.       – Может, вы видите и чувствуете, как раз потому что сами это воображаете? – предположил Ганнибал.       – Но я оказался прав! – Чтобы спуститься с мезонина, пришлось повернуться к собеседнику спиной, чем Уилл и воспользовался. – Я угадал почти всё. Я по-настоящему знал Хоббса. Даже сейчас я...       – Мистер Хоббс подарил вам превосходную площадку для игр, снабдив всеми необходимыми инструментами, чтобы вы могли нафантазировать что-нибудь изуверское. И, как принято выражаться в психиатрии, результаты гораздо больше говорят о вас, нежели о нём.       Достигнув пола и повернувшись, Уилл вздрогнул: Ганнибал стоял настолько близко, что ещё один шаг, и они бы столкнулись.       – Возможно, вы использовали его, – сказал тот, не сдвинувшись ни на сантиметр. Он пристально смотрел на Уилла, глаза поблёскивали в тусклом, тёплом свете комнаты. – Может быть, Гаррет Джейкоб Хоббс – просто предлог для того, чтобы вы могли поиграть со своим гиперактивным воображением? В таком случае, это не «эмпатия». Более правильным определением будет «присвоение».       С трудом сглотнув, Уилл попытался отодвинуться, но лишь упёрся спиной в лестницу.       – Думаете, я этим наслаждаюсь? – зло произнёс он. – Играю с убийцами в переодевания ради какого-то... катарсиса?       – Уверен, что я не первый, кто это предположил, – мягко ответил Ганнибал.       – Верно. – Уилл окаменел под немигающим взглядом. – Но вы первый, кто сказал мне это в лицо.       – Поэтому Гаррет Джейкоб Хоббс так на вас повлиял? – спросил его Ганнибал, и Уилл ощутил, как к каждому нервному окончанию липнет острый, мучительный страх. – Потому что он сломал ваши игрушки?       – Что-то повеяло осуждением, – проговорил Уилл, ощущая горькое разочарование. Он попытался обойти Ганнибала, но не сделал и пары шагов, как оказался схвачен сильными пальцами за локоть. И хотя хватка была не очень крепкой, Уилл напрягся и замер, словно по заклинанию. Всё его существо кричало о желании освободиться, но ноги будто приросли к полу.       – Потому что, – продолжал Ганнибал, подведя Уилла к креслу, – в конечном счёте, это просто творческая, вполне безобидная игра воображения. Вы примеряете личины преступников и ловите их, а когда наступает пора поздравлений и аплодисментов, выбрасываете использованную маску.       – Ну да, совсем безобидная, – огрызнулся Уилл. – Если забыть про бессонницу, ухудшающееся психическое здоровье и сильное, абсолютно неуместное чувство вины... Все те причины, по которым я нахожусь здесь, на приёме у психотерапевта!       Ганнибал подтолкнул его к креслу, и Уиллу пришлось сесть... вернее сказать, упасть туда. Удивлённо моргнув, он уставился на Ганнибала. Он не помнил, чтобы тот часто прикасался к нему, и уж точно никогда не делал этого грубо. Уилл напрягся, ожидая... чего? Присев на корточки, Ганнибал положил руку на подлокотник. Он сосредоточенно и задумчиво смотрел на Уилла, и было очень странно, почему-то пугающе, видеть его под таким углом. Разум Уилла кружил в той пустоте, где должны были быть мотивы подобного поведения.       – Это ваше чувство вины делает игру безобидной, – сказал ему Ганнибал. – Как собственное дыхание, которое вы чувствуете на лице, надевая чужую маску. Настоящий убийца не ощущает вину, раскаяние, сострадание. А вы ощущаете. – Он скользнул рукой по подлокотнику и, найдя руку Уилла, сжал её. – Пока вас мучает чувство вины, вы не можете быть одним из них. Поэтому вы позволили эмоции вас поглотить.       Уилл съёжился в кресле. Он знал, к чему ведёт Ганнибал, чувствуя, как в черепе мечется правда со своей матово-красной мордой.       – И вот появляется мистер Хоббс, человек, который не имеет права на существование. – Ганнибал добавил сверху вторую руку. – Сумасшедший, как все другие вместе взятые, но с одним очень важным отличием: он, как и вы, чувствует вину. Он почитает своих жертв, даже по-своему любит. Оплакивает бессмысленную смерть. Стена между вами неожиданно оказывается очень тонкой.       – Вы говорите так, будто он ещё жив, – с беспокойством сказал Уилл.       – Именно это пугает вас на самом деле, так? – Ганнибал понизил голос. – Если он способен чувствовать то же, что и вы, разве это не означает, что вы способны делать то, что делает он?       Уилл уставился на него в ответ. Он думал об ужасе и отвращении. Ждал, что Ганнибал улыбнётся так, как улыбались другие, но в то же время знал, что этого не будет: Ганнибал был не таким, как все. Своими тёплыми, жёсткими ладонями он коснулся профессиональных границ; увидел у него в сердце пропасть и не отпрянул. Не осудил. И не судит сейчас. От этого Уилл чувствовал странную невесомую безысходность и никак не мог вырвать руку из чужой хватки. Как психотерапевт может быть таким сильным?       – Когда это случилось в первый раз? – спросил Ганнибал. – Сколько вам было, когда вы впервые поняли, на что способны?       – Мне было... – у Уилла пересохло во рту; он облизнул губы, но это не помогло. Из горла вырывались беспомощные рваные вздохи, как у рыбы, выброшенной на берег моря. Ему в голову пришла мысль, что Ганнибал принял позу, которую используют взрослые, когда хотят успокоить ребёнка. Это и дало выход детским воспоминаниям. – Мне было где-то двенадцать. Это произошло на общественном пляже... Одноклассник окунул меня головой в воду и держал. – Ганнибал склонил голову набок, и Уилл поморщился, испытав желание начать сначала. – Обычная драка. Ничего серьёзного. Его звали... не помню как.       – Имя неважно, – сказал Ганнибал, поощряя продолжать.       – Я знал, что он это сделает, – проговорил Уилл. – Просто был ужасно раздосадован. Я даже не чувствовал страха, потому что знал, что хорошо плаваю... не то чтобы он собирался топить меня. – Уилл потряс головой, заново переживая то скручивающееся внутри раздражение. Оно оборачивало сухожилия вокруг костей как в часах вращаются шестерёнки. – Наверное, я мог бы сказать, что боялся умереть, это было бы хорошим оправданием. Но я просто хотел, чтобы он перестал! И я помню, как думал: «Пожалуйста, пожалуйста, только не дай мне сделать ему больно».       Ганнибал, всё ещё сидя на корточках, отклонился назад.       – И что вы сделали?       – Ничего. – Уилл выдохнул нервный смешок. – Я практически не сопротивлялся. Он отпустил меня, и всё обернулось шуткой. Но всего на один миг... – он потёр лицо свободной рукой. – Не знаю, что бы я сделал, но мне было страшно. Ещё долго после этого я думал о его смерти. Я старался никогда больше с ним не пересекаться. Боже, поверить не могу, что не помню, как его звали...       Ганнибал поднялся на ноги, и рука Уилла непроизвольно сжалась. Только что ему хотелось убежать куда подальше, а теперь он вдруг отчаянно нуждался в якоре. Едва Ганнибал отошёл, звук дождя заполнил окружающее пространство, и Уилл смутился своего детского желания.       – Вы ведь понимаете, – начал Ганнибал, отвернувшись, – что это довольно обыденное происшествие. Любой ребёнок на вашем месте мог рассказать такую же историю. А многие дали бы сдачи. – Он взял чашки. – Как я.       Уилл нахмурился, разглядывая широкие плечи Ганнибала, затянутые в дорогой костюм, явно сшитый на заказ и стоивший владельцу не менее тысячи долларов. Он невольно отметил, с какой непринуждённой ловкостью руки Ганнибала управлялись с чашками, как твёрдо он держал их, пока нёс через комнату. Уилл не мог представить его ребёнком.       Ганнибал протянул ему чай.       – Так в чём же дело? Почему вас так взволновало это происшествие?       – Потому что... – Оставив блюдце на коленях, Уилл обхватил чашку обеими руками, с удовольствием ощущая исходящее от неё тепло. – К тому времени я уже знал, что был не таким, как все.       – Что с вами было что-то... не так? – предположил Ганнибал.       Уилл поморщился.       – Я не знал, на что способен. Может, я воспринимал всё это слишком серьёзно, а может, и нет. Не знаю. – Он покачал головой. – Я был ещё маленьким и сам не знал, что происходит у меня в голове.       Ганнибал сел напротив, непринуждённо положив ногу на ногу, и отпил из своей чашки.       – Поэтому вы решили изучать психиатрию? – усмехнувшись, спросил он, придавая их беседе шутливый тон.       Это сработало: Уилл не смог не улыбнуться.       – Тот самый стереотип, да? Что в итоге все мы изучаем сами себя.       – Часть стереотипов основана на правде, – возразил Ганнибал. Он склонил голову набок. – Некоторые юноши мечтают стать пожарниками, потому что чувствуют в себе героя. Но есть и те, кто становятся пожарниками, потому что чувствуют в себе пламя.       Уилл всё ещё улыбался в чашку, когда, наконец, сделал первый глоток. Чай обладал простым, крепким вкусом, он слегка пах мятой и чем-то ещё, похоже, лимоном. Было в этом что-то знакомое, но Уилл не мог понять, что именно. Пока он пил, у него в груди медленно разливалось тепло; лучась языками оранжевого цвета, оно лизало его изнутри. Наверное, это всё из-за яркости использованной метафоры... Наверное, Ганнибал вложил этот образ в его мысли.       – А к какому типу относитесь вы?       Ганнибал улыбнулся поверх чашки.       – Ко второму.       Может быть, доктор Лектер сам не подозревал, какую ужасную вещь он сейчас сделал. А может быть, так он и планировал с самого начала. Подняв глаза, Уилл увидел в человеке напротив вспышку света: просвечивающий изнутри огонь. Он попытался представить Ганнибала ребёнком, типичным сиротой из Восточной Европы. Вообразил его совсем юношей во французской школе-интернате, молодым студентом, затем уже взрослым человеком, возводящим своё собственное королевство. Впервые шестерёнки ума Уилла завертелись, анализируя Ганнибала Лектера, впервые он рассматривал его как человека с жизненным опытом, который жил и развивался, пока не превратился именно в это соединение беспристрастности, интеллигентности и хорошего вкуса. У Уилла перед глазами мелькнула живая картинка: ясноглазый мальчишка, окунающий своего обидчика в воду.       Уиллу захотелось узнать Ганнибала Лектера. Ощутить на коже собственное дыхание, застревающее под слоем выпуклых черт чужого лица. Он встретил спокойный взгляд карих глаз и представил себя ребёнком, прижавшимся носом к стеклу, за которым находится доктор Лектер. Уилл почувствовал, что это новое любопытство останется с ним надолго, если не навсегда.       Ему захотелось спросить, сколько Ганнибалу было лет, когда тот осознал свою силу.       Уилл заставил себя отвлечься и сделал глоток чая. Вкус был очень приятным; чтобы вернуть контроль над усталой головой, он сконцентрировался на его оттенках.       – Что бы я ни сказал, вас ничто не удивит, да? – спросил он тихо. – Никакие мои действия, ни одна из ассоциаций. Никогда не станет слишком странно.       Ганнибал поставил чашку на блюдце.       – Этого я обещать не могу, – сказал он. – Но в одном вы правы: я никогда не стану вас осуждать. – Он сделал паузу. – И я прошу прощения, если вам показалось обратное. Порой я могу увлечься.       – Нет, всё... Я знаю. – Уилл опустил взгляд. – Нельзя сказать, что вы совсем неправы. Хоббс... отличался от остальных. ...Отличается. Я не знал, что бывают такие как он. И вы правы – меня это пугает. – Он потёр лицо, отгоняя неожиданное чувство сильной усталости. – Насчёт остального не знаю.       – Остальное может подождать. – Ганнибал сделал последний глоток и поднялся налить себе ещё. – Допивайте, Уилл. Попытайтесь расслабиться. Может, вам даже удастся поспать.       Уилл поднёс чашку к губам, но остановился.       – Что это за чай такой?       – Из кошачьей мяты, – ответил Ганнибал. – Знаете, он содержит непеталактон. Может помочь вам с бессонницей.       Уилл посмотрел на дно чашки.       – Это ещё и мочегонное.       – Рядом есть ванная комната, если нужно.       Ещё секунду Уилл хмурился в чай, а потом, наконец, допил его – быстро, но, как можно вежливее, ради Ганнибала. Когда тот вопросительно приподнял чайник, Уилл кивнул и протянул чашку, пытаясь держать её твёрдо и аккуратно, пока она наполнялась чаем.       – Спасибо, – пробормотал Уилл.       – Всегда пожалуйста.       – Можно я... – он поёрзал в кресле. – Не возражаете, если я минутку подремлю?       – Конечно не возражаю. – Поставив чайник на место, Ганнибал облокотился на стол, предоставив Уилла самому себе. – В конце концов, бюро платит мне за сеанс, а не по часам.       Уилл слабо улыбнулся. Какое-то время он пил чай, позволяя себе верить в заявленные свойства. Пока жидкость дымилась в чашке, его воображение работало на всю катушку, мелькая картинками, которые он не мог остановить или объяснить: молодой Ганнибал влюблён во француженку, тупые скальпели ржавеют в футлярах, оперённый олень убегает от хищника, дыхание Ганнибала клубится в морозном воздухе. Но как только чай закончился, на Уилла снизошёл покой. Один за другим все огни погасли, пока не остался только дождь. Уилл отпустил детей с их липкими руками, скребущими по стеклу.       Вместо этого он думал о тихом летнем шторме. Превратив дождь в волны, разливающиеся по мелководью, Уилл засыпал, мягко покачиваясь в маленькой лодке – туда-сюда – на тёмных водах океана. Он чувствовал себя почти в безопасности. Доски поскрипывали при малейшем движении и крене, паруса трепетали на ветру.       Но подсознательно Уилл знал, что это всего лишь Ганнибал – это его шаги поскрипывали по мезонину, и кончики его пальцев трепетали, касаясь корешков книг.