Абьюз

- Я спрашиваю тебя последний раз. Какого хуя ты такая тупая?! Говори, блять! Что ты можешь в этой жизни без меня? Кто ты в этой жизни без меня? Отвечай! 45-летний Егор Витальевич был в явном нетерпении. Он выжидал, как выжидают свою жертву рыси, слез на лице своей дочери. В гноящихся глазах его выражалась ярость, перемешанная с неимоверным удовольствием. Егор Витальевич был поистине несчастным мужчиной. Вообразите только, он имел всего лишь две квартиры практически в центре города, имел семью, состоящую из покорной и верной жены, а также двух дочерей. Высшего образования он не имел, в свое время закончил 9 классов и не докончил учиться в училище, но работа у него была. Он был автомехаником и имел свой собственный гараж под СТО. Однако, этим Егор Витальевич был совершенно не доволен, ибо в последние 5 лет сожалел о том, что ровным счетом ничего в жизни не достиг. Тогда-то он и начал злоупотреблять алкоголем. Сначала раз в месяц, потом два. Неделю. А потом и вовсе каждый день по бутылке водки. Естественно, психическое и физическое здоровье его ухудшилось. Он стал нервным и агрессивным, ко всему относился с подозрительной едкостью. Особенно просвещенной личностью Егор Витальевич никогда не слыл, но с пристрастием к алкоголю стал ярко выражен этический упадок личности и снижение интеллекта. Также изменение памяти, а иногда и ее потеря. Внешне за 4 года он также очень изменился. Привычные русо-пепельные волосы заменила небольшая плешь на затылке с проблесками седины. Крупные, естественной белизны зубы стали крошиться и разрушаться. Когда-то стройный, худенький молодой человек превратился в захиревшего борова с заплывшим подбородком. Здоровье его в целом ухудшилось, но к врачу он обращаться не спешил, вылечивая все болезни лишней рюмкой водки. И сейчас этот человек, потный от жары и от градуса водки, снова поймал белочку. Проявлялось это в семье Комаровых каждый раз по-разному. То Егору Витальевичу мерещилось, что у жены его в шкафу сидит ее любовник - депутат с гитарой, то ему казалось, что у него дочь старшая из кошелечка ворует. В общем, каждый раз новый сюрприз. А по обыкновению, то бишь каждый день, Егор Васильевич напивался и начинал докапываться до своей жены или же старшей дочери. Сегодня наступила очередь второй. - Жить буду! Жить! – со злостью выпалила девочка. Поймав неодобрительный взгляд отца, она съежилась и закрыла лицо руками, но не заплакала. Тогда отец пнул ее ногой в бок. Девочка тихонько вскрикнула и слезы градом покатились по ее разгоряченному личику. Егор Витальевич был удовлетворен. Девочку эту звали Верой. Лет ей было 17. Девушкой она была весьма неглупой для своих лет. Говорят, что дети быстро взрослеют, когда их детство очень быстро обрывается. Также было и с Верой. Она хорошо училась и всегда старалась выложиться в учебе по максимуму, не прощая себе лень и поощряя в себе трудолюбие. Держалась в обществе Вера статно, никогда не акцентировала на людях свои недостатки, хотя в голове ее гнездились мысли о неисправимых изъянах, которые, по Вериному мнению, несомненно ее портили. Неуверенность в себе, пожалуй, была ее самой худшей и слабой чертою. Однако, это неуверенность умела сожительствовать с её гордостью. Внешность у нее была ничем не примечательна, хоть и была она очень даже хорошенькая. Волосы у Веры спускались чуть ниже плеч, а цвета были русого с золотым отливом, как и у отца. Она походила на отца и лицом: имела такой же средний нос греческого профиля, грязноватые, с примесью болотного зеленого, серые глаза, также была наделена добротными щечками, придающими ей особую детскую милость, что никогда ее не устраивало, и она была полной решимости от них избавиться, отказываясь от ряда сладких булочек и конфет. (Результата эти действий ей так и не принесли.) Пожалуй, единственной особенностью, выделявшей её, была нижняя пухлая губка, которая была в несколько раз больше верхней и постоянно выпячивалась наружу, дергаясь вниз. Незнакомому человека Вера казалась обычной девушкой. Но близкие к ней люди находили в ней несколько личностей, как если бы она имела некое их раздвоение, что, наверное, и имело место быть. Вера могла быть юной цветущей девушкой, имеющей добрый и веселый нрав. В глазах бы ее отражалась жажда жизни, сочность ее души и ничем неиспорченные юношеские годы. Но, неожиданно для окружающих, Вера совершенно неожиданно становилась злобным, презирающим все вокруг человеком. Она сторонилась всех и всего, показывая всем своим видом то, что всё вокруг омерзительно для нее и противно. Снова виток, и вот перед нами подавленная, угасшая девушка с красными печальными глазами, еле держащаяся на ногах, одним лишь своим взглядом показывающая, что нуждается в помощи. Такая и была Вера. Сказать, были ли она хорошим, была ли плохим человеком? Слишком субъективно, потому ответьте сами. Я же лишь скажу, что Вера была такой, какой она родилась и какой она сложилась за все прожитые ею годы. Вера получила еще один пинок в бок. Тогда девочка немного успокоилась и заговорила с отцом более сдержанно, но со слезами на глазах: - Зачем ты всё это говоришь мне?! К чему это?! Что я сделала такого, что заслужила такого с собой обращения?! Отец прижал дочь в угол и ударил кулаком об стену рядом с тем местом, где находилась голова Веры. Девочка вскрикнула и опустилась по стене вниз, закрываясь ногами и руками от разъяренного дьявола. Ему безумно нравилось то, что она страдает. Нравилось то, что она исступленно кричит, содрогаясь от каждого его движения. Но больше всего ему нравилось то, что она находится без защиты, то есть, он властен над ней. Как бы она не пыталась отстоять свою правоту, горячо высказывая свои недовольства, Егор Витальевич знал, что он выйдет из этой словесной (и не только) перепалки победителем, ибо он физически сильнее ее. Далее, уже потерявшая силы бороться за свою правоту, Вера, совершенно напуганная, сидела на полу без чувств и изображала на лице важную сосредоточенность, глядя на отца. Состроить важное лицо, когда тебе говорят откровенный бред довольно таки сложно. И, если уж говорить совсем честно, у Веры плохо это получалось. В любом случае, не так, как у ее матери. Однако, отец не заметил отсутствия у дочери актерских навыков в данный момент. - Ты же настолько ебнутая, что у тебя в жизни не то, что ебыря нормального не будет, который бы тебя отпиздил хорошенько, у тебя даже мозгов-то нет на что-либо. Тебе 17, а что ты можешь без меня, сука? Если я завтра умру, что ты будешь делать? Что вы, бесполезные бляди, будете делать в этом мире без меня? Вообще, нахуй вы мне нужны?! Я из-за вас ничего в этой жизни не повидал! И все из-за твоей матери и вас, выродков ебаных. Вера, не очень искусно наполнив свои глаза вниманием, стала повторять про себя тот материал, который она учила до того, как пьяный отец ворвался в ее комнату. «1097 – съезд в Любече, итогом которого стало объединение княжеских войск и раздел земельных участков... 1111 – Крестовый поход на половцев Владимира Мономаха… 1113…» Егор Витальевич, заметив отрешенность дочери, пнул ее ногой, дабы та очнулась от своих мыслей. - Ты меня слушаешь вообще, блядь тупая? Вера не отозвалась. Тогда, обуреваемый яростью, Егор Витальевич достал из кармана штанов темно-синюю зажигалку и поднес ее к руке дочери. У Веры остановилось сердце. Она знала, что отец способен на такое. Она знала это с того самого момента, когда в новогоднюю ночь Егор Витальевич, переборщив с алкоголем (как, впрочем, всегда бывает), клялся проткнуть ей глаз отверткой, то подставляя ее к глазу Веру, то пряча в руке. Тогда Вера до смерти перепугалась. Она стала умолять отца не делать этого, обнимая его колени. Егор Васильевич оттолкнул дочь и, харкнув на неё, покинул комнату. В этот же раз Вера, оценив наперед последствия своих действий, решила специально довести отца. Так, чтобы он прижег ей кожу на руке, дабы были доказательства. Дабы еще раз ткнуть их в лицо матери, которая, как и всегда, скажет, что не нужно было показывать свой характер. Но Вера определенно хотела этого. Хотела почувствовать всевластие физической боли над болью моральной, внутренней. Она стала вырываться, и отец нажал на кнопку электрической зажигалки. Игра двух лиц в полутемном зале, наполненном дымом от сигарет и запахом перегара, отражалась в зеркале, расположенном напротив человеческих фигур. Одно лицо – лицо без очертаний, смутное, и выражающее что-то нечеловечески злое. Оно будто высасывало силы из противостоящего своими вкрадчивыми глазами. И, что самое важное, улыбалось. Другое же лицо – лицо, наполненной мукой, но не столько мукой телесной, сколько душевной, безропотно выжидало конца, со страхом вглядываясь в смутное лицо. Наконец, Егора Васильевича отпустило. Он отодвинулся от дочери, закрыл крышку зажигалки и тихо проговорил: - Иди спать. Вера, не теряя ни минуты, забежала за дверь и заперлась изнутри. Она, конечно, знала, что никакая дверь отца не остановит, но, тем не менее, ей хотелось почувствовать себя хотя бы немного свободной. Хотя бы чуточку побыть одной. Она спешно оглядела руку и увидела вздутую, наполненную жидкостью полосу. Сейчас ей оставалось только ждать. Ждать того, когда Егор Васильевич уснет. Кинув взгляд на часы, Вера заметила, что уже половина третьего. Где-то через час после произошедшего Егор Васильевич мирно посапывал в зале, ворча что-то во сне. Безмятежное, ничем не обремененное лицо его было покрыто испариной. Никакая пилюля для сна не успокаивает человека так, как дарует ему душевный покой самооправдание. И, конечно же, плохая память. А в соседней комнате, распахнув настежь окно и облокотившись на подоконник, сидела Вера. Слезы лились по ее лицу, но она их совсем не чувствовала. Ровно также она не чувствовала и ожог, который, по ее не совсем полным медицинским знаниям, был 2 степени. Прохладный ветер лизал ее лицо, подсушивая крупные слезы, разъедающие щеки и глаза. Сегодня эта ночь принадлежит ей. Нужно собрать волю в кулак, как следует успокоиться. Нужно хорошенько подумать, что делать дальше. Прыгнуть в окно и дело с концом? Нет. Мысли такие Веру посещали слишком часто, но серьезно она о них никогда не задумывалась. Она была сильной и знала это. Да, она была сильной. Но не сегодня и не сейчас. Сегодня ей предстоит ночь самокопания в себе, диких слез и криков о несправедливости. Сегодня ей нужно зализать свои раны, снова состроить стену-барьер, защищающую ее от морального насилия своего отца. Да, она была сильной. Но только не сегодня.