'Cause I'd rather feel pain than nothing at all

Я лежал на нашей кровати и не мог сомкнуть глаз. Все тело было будто пронизано электрическим током. В голове будто сидела группа барабанщиков и действовала мне на нервы. Черт. Я ухватился за голову, когда меня вдруг захватила резкая боль. Она будто держала мою голову в тисках и не хотела отпускать, хотела сжать до той степени, когда мозги вытекут через уши. Боль прошла так же неожиданно, как и пришла. Я громко вдохнул. Не могу поверить, что все еще жив. Я должен был уже умереть. Открыл глаза, которые до этого были закрыты, и сомкнул от боли. Передо мной сидел Люк и осматривал меня своими большими голубыми глазами. Почему он все еще рядом? — Эштон, все хорошо? — спросил он и мягко дотронулся до моей руки.- Эштон? Его голос всегда был приятный и нежный, немного хриплый, но сейчас я слышал его через какую-то губку, черед туман или что-то типо того. Будто он где-то далеко, а его голос — всего лишь жалкое эхо. — Да, — выдавил я. — Все нормально, — получилось ужасно, если честно. Мой голос был охрипший и просто уставший от всего этого. Глаза Люка расширились еще больше, и я понял, что голос мой звучит не лучшим образом. Барабаны в голове все еще были, но уже не так громко. Я протер глаза. Наверное, они были красные, а зрачки расширены, как и последние 2 недели. Мышцы онемели и я чувствовал себя безумно некомфортно. Я поменял свое положение тела и сел, вытянув ноги вперед. -Можешь закрыть окно? Мне холодно, — попросил я. По телу прошлись мурашки, а внутри стало все дрожать, будто зима поселилась. -Хорошо, милый, — Люк встал, отпустив мою руку, и закрыл окно. На улице было темно и пусто, но часы показывали половину третьего. — Тебе нужно еще что-то? — спросил Люк дрожащим голосом, сев рядом со мной снова. Ему страшно, но он хочет помочь. Зачем он делает это? Мне уже ничего не поможет, совсем ничего. — Ты знаешь, что мне нужно, Люк, — ответил я и поднял на него свой взгляд. Я не знаю, что он не даст то, в чем я нуждался, но попробовать стоит. — Я не дам тебе дозу, Ирви. Прости, я не могу. Ты уже продержался 2 недели, — он тяжело вздохнул и медленно провел рукой по моей руке. — Осталось совсем немного. Да, правильно. Совсем немного до моей смерти. Разве он не понимает, что мне уже не станет лучше, я не стану таким, как раньше? Я труп и мне не помочь. Я промолчал, снова поменяв свое положение. Мышцы онемели и болели. Будто я пробежал несколько километров без перерыва. — Может принести чего-нибудь поесть? — спустя минут 5 тишины спросил Люк. Я помотал головой в знак отказа. Он отлично знает, что я не буду есть. То, что 3 дня назад он уговорил меня съесть пару крекеров, не значит, что я буду сейчас. Во-первых, я не хочу есть, потому что знаю, что меня вырвет после этого. А во-вторых, жевательные мышцы у меня, видимо, отказываются работать. Даже тогда, когда я съел эти 2 жалких крекера, рот онемел. Безумная боль, знаешь ли. — Может чаю или просто воды? — продолжать доставать меня Люк. — Нет, — кратко ответил я и лег на спину. Он встал с кровати и пошел к выходу, но прямо перед дверью обернулся и спросил. — Может посмотрим фильм или.., — начал он, но я его перебил, быстро встав с кровати: — Ничего мне от тебя не нужно, ублюдок! — закричал я не своим голосом. — Оставь меня в покое! Я ненавижу тебя, ненавижу! — с каждым словом я подходил все ближе к нему. Горло горело от такого большого количества слов и от криков. Внутри будто вспыхнул огонь, а по венам разлился бензин. Я упал на колени, потому что сил стоять уже не было. Все тело болело и дрожало. Было ужасно жарко, по лбу стекали маленькие капли пота. Я ничего не слышал вокруг себя. Только свое дыхание и голоса, много голосов. Одни были громкими, другие — тихими, а некоторые совсем тихо шептали мне слова, которые я не мог разобрать. Все эти звуки смешивались в кашу у меня в голове, и я не мог разобрать ни слова. Прошло около часа, когда голоса ушли, а я стал нормально видеть и слышать. Широко открыв глаза, я увидел Люка. Он сидел в своем любимом кресле с закрытыми глазами. По щекам стекали слезы, по всему лицу были разбросаны красные пятна. Он тихо всхлипывал, а грудь тяжело поднималась и опускалась. Что я наделал? Я медленно подполз к нему и обнял руками его ноги, уткнувшись щекой в коленку. Мы просидели в таком положении около 15 минут, когда я откашлялся и начал говорить: — Люк? Люк, малыш, прости меня. Мне так жаль. Прости, прости, прости, — я почувствовал, как слезы быстро стекали по щекам и капали на белую футболку и на черные скинни Люка. — Малыш, я не хотел. Прости. Ты же знаешь…Я — чудовище. Не знаю, что со мной произошло. Мне так жаль, так жаль, — и в этот момент я разрыдался, как маленькая девчонка. Внутри будто разбилось все на осколки, а сердце билось все сильнее и быстрее. — Я не хотел сделать тебе больно, малыш. Прости. — последние слова смешались со слезами и тяжелым дыханием и он, наверное, не понял ничего, если и слушал. Я молчал. Слов больше не осталось. Я был бы рад, если бы он ушел, разочаровался во мне окончательно и ушел. Я ненавижу видеть его заплаканное лицо. Он мог бы уйти уже давно, но он, видимо, слишком любит меня, что бы уйти. Я люблю его еще больше, поэтому и хочу, что бы он оставил меня. Он бы смог найти кого-то и провести с ним счастливо еще лет 70. Но нет, этот идиот решил помочь мне вылезти из ямы, в которую я забрался, и жить такой жизнью со мной. Люк слишком наивен, что бы понять, что я мертвец, мне ничего не поможет. Я надеялся, что он скажет, что ненавидит меня и уйдет, громко хлопнув дверью. Тогда бы я смог спокойно умереть здесь, зная, что он ненавидит меня достаточно сильно, что бы жить без меня. Я почувствовал, как рука Люка легко дотронулась до моей головы, а пальцы ловко накрутили пару прядей волос. Он опять простил меня. Чертов ублюдок. Я зарыдал еще сильнее от боли, которая снова появилась в груди от мысли о том, как Люк будет сидеть на моей могиле и рыдать. — Все будет хорошо, Ирви. Как прежде, — прошептал он, нежно дотронувшись губами к моей макушке. Не будет, Люки, не будет. Я все решил. Ты будешь счастлив, обязательно будешь. Без меня, но будешь. Найдешь парня, с которым будешь наслаждаться жизнью, а раз в полгода будешь приходить на мою могилу и с улыбкой на лице, оставлять цветы, рядом с моей фотографией. А я буду смотреть на тебя и улыбаться, как раньше. Той улыбкой, которой я улыбался, когда только встретил тебя, малыша Люка в кинотеатре в желтых неоновых очках. — Жарко, — сказал я, когда мышцы начали снова болеть, а воздух в комнате стал тяжелым и горячим. Щеки Люка были розовые. Ему, видимо, тоже было душно. Только могу поспорить, мне было намного жарче, чем ему. — Я открою окно, -сказал он и я, отпустив его ноги, сел на кровать. За окном уже светало, а часы показывали 4:17. А Люк еще не спал. От свежего воздуха голова закружилась, а тело стало тяжелым. Нужно начать действовать. Прямо сейчас. — Сделаешь чаю? — попросил я. Люк только молча кивнул и подошел ко мне в плотную. Он медленно дотронулся своими губами к моим. Его губы были мягкими и горячими, а мои — холодными и шершавыми от того, что я постоянно кусал их. Он легко прикусил мою нижнюю губу, из-за чего я тихо застонал. Я буду скучать по тебе, Люк Хэммингс. Когда он отпрянул от меня, что бы втянуть немного воздуха, я начала говорить: — Малыш, я люблю тебя. Люблю тебя больше жизни, серьезно. Я всегда буду принадлежать тебе. И всегда буду жить в твоем сердце. — Я тоже люблю тебя, Ирви. Всегда любил и буду любить, — прошептал Люк и ушел, оставив маленький поцелуй у меня на щеке. Его не будет еще минут 15. Я встал и пошел в ванную. Это было действительно тяжело, потому что мышцы будто окаменели, и двигаться было тяжело. Зайдя в ванную, я посмотрел на себя в зеркало. И был в шоке. Ужас. Я, конечно, не надеялся выглядеть, таким же загорелым и накаченным, как раньше, но это…То, что я увидел в зеркале, не было мной. Это кто-то чужой. Какой-то зверь, чудовище. Кожа мертвенно-бледная, зрачки расширены, под глазами фиолетово-серые синяки, лицо худое, как никогда раньше. Я покрутился в разные стороны, чтобы рассмотреть себя. Я стал таким худым, будто живой труп, черт возьми. Все. Нужно начинать, точнее заканчивать. Я достал из-за унитаза кухонный нож. Я спрятал его туда на случай, если он действительно понадобиться. Вот этот случай и пришел. Я сел на холодный кафель, облокотившись спиной на душ. Голоса, черт. Эти жуткие голоса снова появились и стали кричать свои речи у меня в голове. Нужно прекратить это. Ведь будет только хуже, если я остановлюсь. Только хуже. Мысли отбивались эхом о стенки черепа и от этого было очень шумно. Лучше сделать это быстро. Я решительным движением попытался воткнуть нож в руку, но, видимо, был слаб, чтобы попасть с первого раза. Нужно сосредоточиться. Попытаюсь еще раз и…как раз в цель. Издаю жалкий стон и надеюсь, что Люк не услышал. Вижу нож, который торчит из моей руки. Из нее быстро вытекает кровь. Такая темная, теплая. Вижу, что на белой футболке оказалось несколько капель. Черт. Я запачкал любимую футболку Люка. Сквозь голоса и свое собственное эхо слышу, как закипел чайник. Нужно действовать быстрее, что бы он не смог помочь мне. Вытаскиваю нож из руки и кровь хлынет еще быстрее, и снова втыкаю его немного выше первой раны. Стискиваю зубы, чтобы не закричать, и получается звук, похожий на рык умирающего зверя. Голова начала кружиться еще сильнее, в голове стоял сумасшедший гул. Я слышал, как по венам вытекает кровь, как сердце пытается помочь мне, работая в бешеном темпе. Вокруг не вижу ничего, кроме темноты. И чего-то голубого. Глаза Люка. Я всегда так любил их. Он сияли для меня, а я превратился в чудовище и огонек угас. Голубые глаза стали серыми. Но в моей памяти они останутся голубыми, как море, как летнее небо, как стены в нашей общей спальне. Теперь не осталось ничего, кроме меня и глаз Люка. А скоро не останется и меня. И так будет лучше для него…

***

Люк сидел на коленях перед неподвижным телом. По щекам ручьями стекали слезы. -Ирви? Ирви, вставай! — шептал он. — Давай же! Все будет, как раньше. Милый, не умирай, прошу. Его грудь тряслась от боли и злости. Боль от потери человека, которого он любил больше всего на свете. Злость от того, что он не смог помочь. От ванной до места, на которое Люк принес Эштона, остались дорожки из крови. На лице Люка отражалось отвращение и боль. Худое от усталости лицо было мокрое от слез, а бледные ладони запачканы в крови. За окном уже встало солнце. Парень слышал, как тихо поют птицы. «Заткнитесь! Как вы смеете напевать свои радостные песни, если его больше нет.» — пролетело в голове Люка. Это было 2 июля. День, когда Люк потерял свое собственное солнце, свою луну в ночном небе, самого любимого человека в его жизни и лучшего друга. Чертово 2 июля. Люк перестал плакать, а скорая всё ещё не приехала. Он оставил нежный поцелуй на мертвенно-холодных губах своего возлюбленного. Это, как первый поцелуй, только последний. Последний поцелуй. Как жалко звучит. Пять утра. А вокруг тишина и всхлипы. Эту тишину развеяли столько хриплые звуки, которые исходили из старого радиоприемника. По непонятной причине, он решил включиться именно сейчас, а играла именно эта песня. Pain, without love / Боль, без любви. Pain, I can't get enough / Боль, не могу насытиться. Pain, I like it rough / Боль, люблю, когда очень больно, 'Cause I'd rather feel pain than nothing at all / Потому что лучше чувствовать боль, чем совсем ничего.        — Three Days Grace — Pain