Мягкое сердце

- Джудайме, - Гокудера поднял глаза от очередного документа, - вы просили напомнить, что у вас запланирован визит в больницу, к Люси. Тсуна взглянул на часы. Половина шестого. Время пролетело незаметно. - Да, ты прав, Гокудера-кун, - он отложил тяжелую ручку, прижав ей стопку тонких листов. - Прямо сейчас и отправлюсь. Тебе тоже пора отдохнуть. Спасибо за работу. Хаято улыбнулся, поклонился и вышел из кабинета. Тсунаеши направился в смежную с кабинетом спальню. Нужно принять душ, прежде чем идти навещать подругу. Лучший костюм, дорогие часы на запястье, мужчина поправил галстук, уже не считая его удавкой, как раньше. Привычный образ Десятого босса Вонголы. Надежный Гокудера как всегда продумал все до мелочей, позаботившись о том, о чем Тсуна совершенно забыл. На столике в вазе стоял букет кремовых роз - любимых цветов Хартфелии - и пачка дешевого мармелада из ближайшего супермаркета. Даже сейчас, когда к услугам женщины были сладости всего мира мафии, всей Европы, она питала слабость именно к маленьким жевательным мишкам, липнущим к рукам, сохраняющим форму в любых условиях. Иногда Тсунаеши казался себе таким вот мишкой. Гнулся, прогибался, но никогда не отступал от своего, сохранял свою форму. А деформированные бока вставали на место, отдачей гася недоброжелателей. Он вышел из спальни, сжимая в руке прохладные стебли. Мишки шуршали во второй руке. - Ты к ней? - от стены отделилась тень. - Здравствуй, Реборн, - Тсунаеши мягко улыбнулся. - Да, хочу навестить Люси. Как Бьянки? Давно о ней ничего не слышал. - В порядке, - репетитор пошел рядом с ним, спрятав глаза в тени шляпы, как любил это делать. Но босс Вонголы ощущал на себе пристальный взгляд немигающих глаз. - Тебе еще не надоело это притворство, Глупый Тсуна? Тсунаеши потер глаза, сунув мишек в карман. - Нет никакого притворства, Реборн, не понимаю, о чем ты. Люси - хороший друг, прекрасная женщина. Я рад, что она согласилась на мое предложение. Нам с ней ведь уже не пятнадцать и не двадцать лет. Мне повезло дожить в мире мафии до тридцати, и я хотел бы знать, что мне есть на кого оставить дело своей жизни, - мужчина горько усмехнулся. Надо же, как заговорил! Как будто это не он открещивался от Вонголы всеми правдами и неправдами. Прошло то время, мафия оказалась сильнее. И Тсунаеши, после множества бесплодных попыток избежать судьбы, понял простую истину: не можешь победить - возглавь безумие. Он принялся перекраивать Вонголу на свой лад. Делая ее такой, какой мечтали увидеть семью Джотто, Елена и он. Пусть не все задуманное получилось, но он был уверен, что его сын завершит начатое. Реборн хмыкнул, принимая и сказанное и невысказанное. Тсунаеши сел на заднее сиденье машины. - В больницу, Рикардо, - скомандовал он шоферу. Букет лег на сиденье, мишки присоединились к нему. Тсунаеши стал смотреть в окно. Лишь бы не думать об оставленном сзади мужчине. Реборн - его радость, его печаль, его боль и счастье. Все, чем жил и дышал Тсуна, слилось в его репетиторе. Только мало кто об этом знал. Чертово проклятье Аркобалено! Когда он помогал снимать его, убеждал остальных помочь, он не думал, что будет так тяжело. Пока репетитор оставался маленьким, его присутствие не доставляло проблем. Тсунаеши же не педофил, чтобы зариться на карапуза с пустышкой. Но однажды в кабинет вошел подросток в черном деловом костюме и шляпе с оранжевой лентой. В пятнадцать лет у Реборна было все то, чего не было у Тсунаеши в том же возрасте. Гибкость, статность, плавные движения, уверенность в себе. Реборн знал, что он взрослый, и это знание придавало ему определенный шарм. Тсунаеши поймал себя на том, что смотрит, как движется его кадык в такт словам. И как завораживает уже сейчас глубокий, хотя и немного ломкий, голос. Тсуна ни разу не забыл, кем он является. Что от его решений зависит множество жизней. И он с головой погружался в работу, чтобы к ночи прийти и упасть на кровать без сил. Чтобы не было так откровенно погано на душе и в разуме. Чтобы не видеть в сновидениях по-детски беззащитные ключицы, изящные, сильные пальцы, способные переломать кости руки за считанные секунды. Не слышать его голоса во сне, от которого он просыпался на сбитых, влажных простынях, весь в поту, измученный душой и сердцем. Его дни были заняты работой, а ночи превратились в бесконечную агонию. Но Тсунаеши старался сделать все, чтобы никто ничего не замечал. Ямамото и Хибари могли воспринять это нормально, японское воспитание, этикет и уважение к древним традициям, по которым было нормально, когда братья по оружию разделяли ложе, были вбиты в них с детства. Они воспитывались в среде толерантности к вопросу о человеческой ориентации. Остальные могли не понять. Тот же Мукуро, "захватывающий" тела никогда даже не думал о другом смысле используемого им выражения, несмотря на мерзопакостное куфуфуканье. У него была скромняшка Хром, нежная и беззащитная, и иллюзионист вырвал бы глотку первому, кто намекнул ему об измене жене. Каждый раз, каждый проклятый день, в течение последних пяти лет, он проигрывал бой с собственным сердцем. Не мог не любить Реборна. Эта любовь впиталась в его кожу, в его тело, в его мозг. Он был рад гореть в этом всепоглощающем огне. Даже несмотря на боль. Реборн встречался с Бьянки, затем были Мари, Франческа и даже Венера. Снова Бьянки. Он спал со многими, и Тсунаеши знал о каждой его интрижке. Знал и молчал, завидуя этим женщинам, что они имеют право смотреть на него прямо, не украдкой воруя моменты на совещаниях и личных беседах о заданиях. Завидовал тому, что они могут просыпаться рядом с ним. Но видеть их рядом с ним и понимать несбыточность своих мечтаний было... оглушительно больно, слепило рецепторы. Они метались по кругу, как дуэлянты нанося друг другу удары. Тсунаеши встречался с Киоко, Реборн начал менять подружек, как перчатки. Тсунаеши остался с Люси, а киллер вернул Бьянки. Вечный поединок, только для них двоих. Тсунаеши замечал его, Реборну было все равно, таков его стиль жизни. Мафия научила его принимать убийства, самому раздавать подобные задания. Научила быть твердым, уверенным, жестким и жестоким. Но ничто не могло защитить его сердце от Реборна. Словно назло ему, репетитор быстро превратился в сексуального, привлекательного мужчину, опасного до безумия. Того самого, что помогал Тсуне в борьбе с Вендиче. И Савада признал бессмысленность борьбы с любовью. Поражение, снова и снова. И он никому не мог о нем рассказать. Сладкое, болезненное чувство, сжигающее внутренности дотла. Люси встречала его сидя в постели, в махровом халате, с неизменной улыбкой на лице. Палата была заставлена цветами, большинство букетов, Тсуна был уверен, принадлежали Гокудере, который был в восторге от ребенка Джудайме. Материнство только добавило привлекательности женщине, сделало ее черты более мягкими, убрало горькие складки у губ. И вернуло блеск большим шоколадным глазам. - Как ты? - Люси протянула руку, и Тсунаеши сел на краешек постели, сжал тонкие пальцы, протягивая букет и пакетик мишек. - О, спасибо! А то все шоколад и шоколад, - обрадовалась она, засияла, как солнышко. Тсуна усмехнулся, поцеловал изящную ладошку. И посмотрел на колыбель, стоящую рядом с кроватью женщины. В ней спал теплый, маленький комочек, сморщенный, лысенький, страшненький, немного похожий на инопланетянина. И в то же время... самый прекрасный ребенок на земле. Джотто Джулиан Савада, будущий Одиннадцатый босс Вонголы. - Как ты? - повторила вопрос Люси, сминая пальцами зеленого медвежонка. Тсунаеши немного горько улыбнулся. Они с Хартфелией познакомились в институте. Тсунаеши изучал основы бизнеса и дипломатии, она - журналистику. Два совершенно разных факультета, два здания в противоположных концах города, но им как-то удалось пересечься. В то время Тсуна мало обращал внимания на окружающую действительность. У него была проблема с итальянским, языки всегда давались ему с трудом. И даже подбадривающие пинки Реборна вместе с динамитом не могли этого исправить. Поэтому помощь радостно улыбающейся американки, приехавшей по обмену, стала для него посланием Небес. Люси помогала всем, никому не отказывала. Была яркой, веселой, душой компании, сердцем общественной жизни университета. Они практически все время проводили вместе. Люси интересовалась Японией, ее традициями и культурой, рассказывала про свою страну, отца. И натаскивала в литературе, итальянском и английском языках. Тсунаеши честно мог признаться, что получил диплом с отличием тогда только благодаря подруге. А она исчезла сразу после выпуска. Чтобы появиться спустя полгода, бледной, измученной. И попросить помощи. В то время Люси было совершенно наплевать на мафию и "должность" Тсуны. Ей нужно было скрыться. Тсунаеши всегда признавал, что женщина намного, намного смелее его самого. Ей хватило духу сбежать, бросить семью и друзей, начать все заново, не имея гроша в кармане. Хватило духу научиться жить с неразделенным чувством в душе. И научить в свое время Тсунаеши. Именно к Люси он всегда приходил за поддержкой и участием. Даже если они ничего не говорили, просто молчали, Тсунаеши становилось легче. Боль ее сердца звали Нацу. Звезда футбольной команды ее родного города, любимец девчонок, красавец и заводила. Люси думала, что у них... у них все может получиться. Надеялась, писала длинные, глупые, романтические письма, полные невысказанных признаний. Она прощала ему все: обидные слова, сказанные сгоряча, прозвища, которые он давал, не подумав. То, что он не видел в ней девушку, так как они вместе еще игрались в песочнице. Просто не умела на него злиться. А когда вернулась и узнала, что он помолвлен с одной из ее лучших подруг.... Этого она простить не смогла. И сбежала. - Живой, - ответ на ее вопрос. - Все еще живой. У них был один общий недостаток - слишком мягкое сердце. Своим друзьям и любимым они готовы были простить, что угодно. Вынести любые удары от них и ради них. И продолжать жить. - Почему ты ему не скажешь? - спросила Люси, всовывая ему в ладошку медвежонка. - Глупо, - Тсуна покачал головой. - Он... он только с женщинами... - Ты так и будешь страдать? - Сейчас я хотя бы имею возможность видеть его, слышать. Если он узнает о моих чувствах... даже не пристрелит, так как это оставит Вонголу без главы. Просто уйдет. - Тебе же больно. Он причиняет тебе боль, - ударила женщина кулачком по одеялу. - Без него еще хуже, - Тсуна сжал мишку. - Раны, которые наносит он... заживают, стоит мне только увидеть его силуэт, услышать сдержанную похвалу. Я... - он потер лицо. - Я так много хочу ему сказать, так много сделать... и не могу. Это меня убивает. И его же присутствие лечит. Порочный круг, клетка, из которой не выбраться. Люси посмотрела на свои ладони, сжала кулачки. - Нацу приходил, поздравлял с рождением сына, - тихо произнесла она. В голосе дрожали невыплаканные слезы. Она облизнула губы. - Ох, родная... - Тсуна пересел к ней, обнял за плечи. Люси хотела жить, она прошла через огонь и воду и очень хотела жить. Доказать себе и всему миру, что силы еще остались, что она еще будет бороться. И поэтому предложила свои услуги Тсунаеши в качестве суррогатной матери для его ребенка. Знала ведь, что друг не сможет изменить своему любимому. Даже ради наследника. И предложила такой договор. - Они действительно хорошая пара. Я рада за них, честно, - она слабо улыбнулась. - И знаешь, Тсу, мне уже не так больно. Я проиграла бой, но не войну. И мне кажется... однажды я могу начать все заново. А ты? Тсунаеши улыбнулся. - А я сохраню свою любовь к нему. Я... никогда не буду готов отпустить его из своего сердца. Он может встречаться с другими, но любить его мне никто не запретит. - Есть в тебе что-то от мазохиста, Савада, - задумчиво покивала женщина. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Выстрелы и грохот взрывов, каменная крошка, осыпающаяся с обломка стены под градом пуль. Савада закашлялся, выглянул на секунду, посылая во врагов линию пламени. И когда переговоры успели зайти так далеко? Занзасу определенно это бы понравилось. Тсунаеши закашлялся от бетонной пыли, поднявшейся вокруг его укрытия. Плечо саднило, задетое пулей. Пустая рана, но даже интуиция не всесильна и не может предупредить обо всем и сразу. Главное, он выбрался, ушел из-под основного удара и спас документы, которые позволят Вонголе беспрепятственно уничтожить данную семейку. Осталось только придумать, как передать их своим Хранителям. Иначе за свою жизнь и за жизнь своего сына он не даст ломаного гроша. Тсунаеши скрипнул зубами. Положение складывалось... патовое. Ему не выбраться из-за стены, им не подобраться к нему. Обе стороны не подпустят близко к себе. Неожиданно выстрелы затихли. Тсунаеши выглянул краешком глаза. И высунулся полностью. Над телами противников, брезгливо вытирая пистолет, стоял Реборн. Мрачный, злой, как демон. Тсуна невольно сглотнул. Такой репетитор вызывал ужас и желание сбежать как можно дальше. В молодости это не сулило ничего хорошего, разве что дополнительные шишки на голове. Киллер молча прошел к его убежищу, вытащил его за руку и потянул за собой. Резко, не давая вырваться из железной хватки. И вроде бы на десять лет младше, но все равно возвышался над мелким Савадой на целую голову. Все еще молча Реборн запихнул его в машину на заднее сиденье, сам сел за руль и резко повернул ключи. Мотор взревел, и они полетели по дороге, удаляясь от места встречи. - Ано... Реборн... - Молчи, - процедил тот сквозь сжатые зубы. - Молчи, Савада, лучше не провоцируй меня сейчас. Я очень зол. Несколько километров они проехали в тишине. Реборн достал пачку сигарет, резким движением вытряхнул ее на соседнее сиденье, взял одну и закурил. Мрачные, злые взгляды, бросаемые на Саваду в зеркало заднего вида, делали атмосферу неуютной. Тсунаеши казалось, что даже Леон смотрит на него осуждающе. И он снова чувствовал себя неуверенным подростком, Никчемным Тсуной. - Я долгое время не понимал, какого черта ты творишь, Савада, - заговорил Реборн. Он все еще цедил слова, слышалась в них с трудом сдерживаемая ярость. - Почему ты меня провоцируешь, зараза японская! Пока Люси не объяснила мне все. Пришла ко мне вчера, когда ты укатил на эти двухдневные переговоры, и все рассказала. И о твоих страданиях, терзаниях и прочем. Савада, ты что, девка, обнимать по ночам подушку и проливать слезы над розовым дневничком? Разве этому я тебя учил, Никчемный Тсуна? - Нет, но... - Молчи! Не раздражай меня. Иначе я могу не сдержаться, - предупредил Реборн, затягиваясь еще сильнее. Выбросил окурок, взял следующую сигарету. - Неужели так сложно было признаться и не мотать нервы, ни себе, ни мне в течение многих лет? Они уже подъезжали к особняку Вонголы. Машина резко затормозила, скрипнув шинами. Тсунаеши выскочил из нее, повернулся к вышедшему из-за руля киллеру. - И для чего? - прошипел он. - Чтобы ты посмеялся? Чтобы пристрелил меня к чертовой матери? Реборн, не забывай, ты с самой первой встречи твердил мне, какой незабываемый любовник, в каком восторге все твои дамы. ДАМЫ, Реборн, ДАМЫ! Я не настолько идиот, чтобы не понять открытого предупреждения. - Открытого предупреждения, да, Савада? - киллер хмыкнул, отбросил окурок. Снова схватил за руку. - Пора проверить мою незабываемость. Он протащил Тсуну через весь особняк, молча пинком открыл дверь в спальню, так же молча ее захлопнул. И швырнул Саваду на кровать. Скинул шляпу, ботинки, аккуратно пересадил Леона, стянул галстук и стал расстегивать пуговички на рубашке. - Реборн... - Конечно, ты сейчас можешь попытаться избавиться от меня с помощью пламени, - усмехнулся киллер. - Но это только оттянет неизбежное, Савада. Он подошел, сел на бедра мужчины. Свои брюки киллер пока что оставил. И наклонился к самому лицу внезапно успокоившегося Тсунаеши. - Ты просто не представляешь, как меня бесишь. Этой своей мягкой улыбкой, способностью простить любого, даже ублюдка Джессо, с которым ты теперь мирно попиваешь кофе у него в летней резиденции. Я знал, что сумею все пережить, думал, вытерплю, справлюсь. Я старался изо всех сил не думать о тебе, Савада. Тсунаеши покачал головой, прикрыл глаза. - Не надо, - почти жалобно и в то же время спокойно попросил он. - Не надо, Реборн. Я уже не подросток, чтобы играть в эти игры. И уже никому не верю. Моя жизнь - сплошной поединок. И если я впущу тебя, а ты решишь, что тебе надоело, стало скучно и уйдешь.... Я уже не смогу собрать себя заново. Поэтому... не надо, если ты не серьезен. - Ты идиот, Савада, - кивнул каким-то своим мыслям киллер. И поцеловал его. Жестко, до боли, прикусывая губы, выпивая дыхание и, казалось, самую жизнь. Руки шарили по ребрам сильно, с нажимом, разрывали рубашку. И Тсунаеши слышал треск дорогой материи, чувствовал жестковатые от мозолей ладони у себя на коже. И понимал, что да, все на самом деле серьезно. Наконец-то. Особняк Вонголы погрузился в глубокую ночь. Наконец-то улеглась суматоха с покушением на босса и провалившимися переговорами. Надо сказать, Вария самостоятельно, без одобрения Десятого, разобралась с ними. Потревожить Тсуну, запершегося в комнате с киллером Реборном не рискнул даже Занзас. И если Саваду он не боялся категорически, то в Аркобалено признавал достойного противника. Тсунаеши лежал на груди своего мужчины. Впервые любовь не обжигала, а согревала изнутри, принося умиротворение и покой. Надо было проиграть, чтобы в конце концов победить. Им обоим. - Почему ты раньше мне ничего не сказал? - он слегка приподнял голову. - Потому что думал, ты все еще мечтаешь о Сасагаве Киоко или об этой Люси, - пожал плечами киллер. - Ты слишком явно их демонстрировал. Тсунаеши фыркнул. - И кто из нас еще идиот? Реборн хмыкнул в ответ, потянулся за сигаретами. Вспомнил, что рассыпал пачку в машине и чертыхнулся. С этим Савадой никаких нервов не хватит. Тсунаеши перегнулся через него, порылся в ящике и протянул ему новую пачку. Киллер с блаженством прикрыл глаза. Тело наполняла приятная истома и расслабленность, ленивая нега расползалась, как никотиновый дым. А вот у Савады утром все болеть будет, да так, что он сидеть не сможет. Ну и правильно, заслужил! Будет знать, как отправляться к конкурентам без поддержки. - Да, кстати, - вспомнил он. Тсунаеши удивленно поднял на него глаза. - Надо будет помочь этой святой женщине, Люси. За то, что терпела твое нытье несколько лет. - Я не ныл, - фыркнул Тсуна. - И что ты предлагаешь? - с интересом спросил он. - Предупреждаю, Люси только-только начала отходить от первой любви. И до сих пор считает Нацу идеалом. Губы Реборна расползлись в коварной и немного кровожадной усмешке. - А Занзасу на это наплевать. - Реборн... - предупреждающе начал Тсуна. - Она не просто мать моего сына. Она еще и мой друг. Я не отдам ее на растерзание нашему безумцу. Киллер закатил глаза, повалил Саваду в ворох простыней, навис над ним. - Не стоит волноваться. Когда необходимо, Занзас умеет мимикрировать под джентльмена. И умеет добиваться поставленных целей не только насилием. Если ему нравится женщина. Усмехнулся, еще раз поцеловал истерзанные за ночь губы. На этот раз уже ласково, довольно. - Особенно, если влюблен, - прошептал он, смешивая дыхание. И относилось это не только к Занзасу.