Предатель

Мои руки дрожали, но на этот раз не от выпитых бутылок будоражащего напитка и не от нервов перед выступлением, а от ярости. Она застилала мои глаза красной пеленой, сжимала горло в озлобленном хрипе и заставляла шипеть проклятья каждый раз, когда я видел милое личико девушки, с которой Эштон так и не удосужился меня познакомить. Своего парня. С его девушкой. Какое из этих надо ставить в кавычки и произносить с насмешкой и презрением? Я не знаю. Потому что Эштон не соизволил уделить мне несколько минут своего невероятно драгоценного времени, чтобы избавиться от звания предателя. Да, ты предатель. Смирись, перестань сверлить меня своими невероятными глазами, закрой рот и уйди. Ты правда думал, что я буду радоваться, увидев твою наглую загорелую рожу, озаренную счастливой улыбку из-за того, что она тебе позвонила? Тогда ты глубоко ошибался и совершенно меня не знаешь. А жаль. Тогда ты бы понял, насколько я волнуюсь, забочусь и хочу быть с тобой. Но теперь я эти желания буду тщательно сдерживать, скрывать и зарывать внутри себя, пока они не исчезнут из каждого уголка моего сердца. А что надо тебе? Что ты можешь сказать, чтобы я как-то изменил свое мнение о тебе? Ты же не виновата в том, что Эштон – лицемерный лгун, решивший усидеть своей упругой задницей на двух стульях. Знаешь, прости, Бриана. Я даже врагу бы не пожелал обрести такого парня, который кинет тебя, увидев очередную красотку-блондинку – поэтому наслаждайся моментом, пока можешь. Потом ты будешь ночами рыдать, пытаясь подушкой заглушить свои уродливые всхлипы и дергаясь от любого скрипа, готовясь натянуть лучезарную улыбку на опухшее лицо. Но не сейчас. Нам всегда кажется, что хорошее будет длиться вечно. Но наша жизнь – как пожирающий свой хвост уроборос. Плохое всегда придет на смену хорошему, а хорошее пролетит мимо глаз, как вырвавшаяся на свободу птица, сумевшая наконец расправить крылья и взлететь. Я могу только успокаивать себя тем, что избавился от мертвого груза и смогу наконец вздохнуть, а не бездумно глотать воздух, как рыба, выброшенная на берег. Но мне больно, обидно и я в ярости. Если бы ты был рядом, то уже валялся бы на усыпанном осколками полу, а твое загорелое лицо было окрашено кровью от сломанного носа. Тогда бы уже смеялся я, а не ты. Я не хочу даже представлять, что она будет нежно прикасаться к тебе, пытаясь усмирить боль от моих ударов, я просто хочу испытать сиюминутное наслаждение от твоей боли, которая никогда не сравнится с моей. И, несмотря на это бешеную ярость, этот неконтролируемый гнев, я все равно люблю тебя. Ты по привычке не стучишься и заходишь в мою комнату, с немым укором осматривая беспорядок и мое угрюмое, беспристрастное лицо. Твои действия банальны до невозможности: осторожно идешь ко мне, садишься рядом, обвиваешь мою талию руками и ласково целуешь в висок. При других обстоятельствах я бы забыл про боль, которую ты мне причинил, и волна нежности захлестнула бы нас обоих. Но я чувствую отвращение. Отвращение, понимаешь? Я презрительно морщусь, отталкивая твои теплые, нежные руки и встаю. Зачем я посмотрел тебе в глаза и увидел этот грустный, виноватый взгляд выброшенного на улицу котенка? Ты не имеешь права давить на жалость, играть роль грешника, пришедшего покаяться, не имеешь абсолютно никакого права играть с моими чувствами, как буря с кораблями. Да как ты смеешь выставлять меня виноватым? Мне хочется ударить тебя, но я сдерживаю эти зверские порывы – потому что мне тебя и вправду жалко. Человек, который опустился до измен, не заслуживает ничего, кроме презрения и жалости, но ты ждешь, что я с распростертыми объятьями приму тебя обратно, заливаясь слезами. К черту тебе бы не пойти, нет? - Люк… - шепчешь ты, и я с усмешкой озираюсь на тебя, пожимая плечами. - Да, Эштон? - Я могу все объяснить, - растерянно бубнишь ты, пряча глаза, словно напакостивший ребенок. Тебе 20 лет, чувак, пора играть по правилам, а не увиливать и надеяться на поблажку. Я не удерживаюсь от смешка и ты обиженно смотришь на меня. Урод. - Удиви меня, - протянул я, ухмыляясь тому, как мой сарказм бьет тебя хлыстом, и ты не знаешь, что делать. Не ожидал такого расклада? Но сейчас я диктую правила. Тебе не нравятся эти изменения, и ты заметно нервничаешь при каждом моем движении, ожидая чего угодно, кроме изначально запланированного. Неужели ты думал, что это сойдем тебе с рук? - Она бросилась на меня, - коротко мычишь ты, и я иронично вскинул брови, еле сдерживая смех. Это все, что ты смог придумать? Хреновая у тебя фантазия, Эштон. От тебя я ожидал большего. - Может, она еще напоила тебя? Пытала? Угрожала? Эш, твои шутки плоские и нелепые. Если тебе нечего сказать – просто вали на все четыре стороны. Мне со шлюхами неинтересно, - холодно и четко проговариваю я, чтобы каждое слово, каждое движение моих губ бросало тебя в дрожь и ты чувствовал боль, такую же, как заставил чувствовать меня. Я делюсь своими страданиями с тобой – и, если ты не хочешь их принимать, то тебе же будет хуже. - Я люблю тебя, Люки. Ты пытаешься использовать свой козырь, но он не работает – и не сработает уже никогда. Ты потерял свой шанс - а ведь все было так хорошо, в лучших традициях диснеевских сказок, мы с тобой прошли и огонь, и воду, поддерживали друг друга в самые темные часы, делились радостью и горем лишь для того, чтобы ты всадил мне нож в спину. Ты об этом пожалеешь. Но я – нет. - Сочувствую, - я смеюсь, и ты встаешь, слегка покачиваясь то ли от ярости, то ли от подступивших к глазам слез. Но я не чувствую ни раскаяния, ни сочувствия – ты заслужил это, и, как бы ты не пытался очистить свою репутацию, тебе уже ничего не поможет. – Передай мои соболезнования Бриане. А теперь вали. Я отворачиваюсь, потому что у меня нет сил видеть твою сгорбленную, померкшую фигуру. Но я слышу, как ты тяжело встаешь, неловко топчешься на месте, и удаляешься – твои шаркающие шаги заглушаются скрипом открывающейся двери. - Знаешь, Люк, это ты во всем виноват. Стакан, полетевший тебе в след, разбивается на миллион осколков. Как мое сердце.