A Single Man

Гэри Анвин, «зовите меня Эггзи, сэр», не слишком умён. Он приветственно машет Гарри рукой, полулёжа на газоне рядом с симпатичной светловолосой девушкой, и на лице его искреннее дружелюбное выражение. В дни, когда у Гарри ещё есть силы на любопытство, он вспоминает невнятные ответы Анвина на лекциях и спрашивает себя, что тот вообще забыл на курсе литературы. Впрочем, Эггзи и не слишком глуп, иначе бы не продержался в университете три курса к ряду, ведь учится-то он по стипендии, пусть даже спортивной. Гарри не видит в этом ничего дурного. Кто-то развивает интеллект, а кто-то предпочитает совершенствоваться физически. Он стоит на ступенях у входа в корпус и, краем уха слушая ничего не значащую болтовню одной из молодых коллег, смотрит в сторону огороженного теннисного корта. Солнце бьёт практически в лицо, и он чуть поворачивает голову так, чтобы бликующие стёкла очков не давали отследить направление взгляда. У спорта, по крайней мере, весьма эстетичные внешние проявления, думает он, разглядывая блестящие от пота рельефные торсы и вскинутые напряжённые руки. В аудитории его приветствует нестройный хор голосов. – Доброе утро, сэр. – Выделяется на их фоне простецкий говорок Анвина. Гарри мог бы поспорить, ведь с каждым утром пробуждение даётся ему всё труднее. Он тяжело усаживается на стол и со вздохом начинает: – Итак, сегодня мы обсуждаем Ирвина Шоу и его роман «Вечер в Византии». У вас было время, чтобы прочесть эту книгу. Слушая бессвязные рассуждения о сексизме, расизме и чем ещё набиты головы современной молодёжи, Гарри обречённо признаётся себе, выбор нынешней профессии – совершенный провал. Под прицелом примерно двух десятков вопрошающих и требовательных взглядов он не ощущает ни малейшего желания отдёргивать в сторону завесу тайны. Пытаться донести до кого-либо невероятную в своей ценности истину. Он так устал от юных созданий обоего пола, которые просто жаждут, чтобы им указали, как думать «правильно». Будто семья и правительство ещё недостаточно для этого сделали. Гарри отворачивается к окну и давит вздох. – Нет, мисс Андерсен, и нет, мистер Блэкуэлл. Здесь нет второго и третьего смыслов, и не требуется искать контекст, кроме очевидного исторического. Это… просто роман. Просто книга об общей усталости поколения. Если шире, пока вам двадцать, вам ведь двадцать сейчас? Намного проще идти вперёд, двигаться и совершать ошибки. А вот, когда человеку перевалило за пятьдесят, делать то же самое крайне сложно. И он постоянно оглядывается назад, оглядывается и оглядывается. Это неизбежно, потому что впереди только закат жизни, в которой он сам себя разрушил верой в ложные идеалы и погоней за абстрактным общечеловеческим благом. Гарри обрывает свою прочувствованную речь. – Занятие окончено, – говорит он и, небрежно запихав бумаги в портфель, быстрым шагом покидает аудиторию. Ему хочется поскорее оказаться за закрытой дверью собственного кабинета, выдохнуть и достать припрятанный в нижнем ящике стола джин. – Мистер Харт, сэр! Гарри старается незаметно расправить плечи, прежде чем обернуться. – Мистер Анвин? – Я прочитал эту книгу. Сэр. Правда прочитал, не так как Хаксли. Простите. Гарри кивает, разглядывая эмблему университета на его толстовке. Он выбрал эту не худшую в своём роде беллетристику именно для того, чтобы ребятам вроде Эггзи тоже было интересно прочесть. – Жаль, что вы не договорили на лекции. То есть, мне кажется, что вы не договорили. Это так отличается от того, что нам тут пытаются втереть. Извините, сэр. Гэри так очаровательно извиняется за свой слэнг, что Харт решает немного повременить с ежедневной дозой джина и дослушать. – Я сейчас в магазин, а вы куда? – Как ни странно, туда же. – Знаете, нам всем тут пророчат какое-то великое будущее. И, может, для большинства, у кого мама и папа большие шишки, это правда. Но я-то здесь только потому, что делаю красивую стойку на брусьях. И если я завтра сломаю руку или меня собьёт машина, моё будущее покатится в… – Анвин откашливается. – Эта книга ведь о страхе, верно? Страхе вроде моего, в котором стыдно признаваться даже себе. – В страхе нет ничего постыдного, мистер Анвин. Но да, о нём обычно сложно говорить. – Они останавливаются у прилавка с канцтоварами, и Гарри кивает. – Прошу. Эггзи хватает красную точилку и смущённо усмехается. – А вы, сэр? – А мне ничего не нужно. – Вы пришли сюда только, чтобы договорить со мной? – он начинает просто светиться от радости и влипает взглядом в лицо Гарри так, что тому становится неловко. – Эээ, тогда выбирайте, думаю, вы нуждаетесь в награде за терпение. – Эггзи взмахивает рукой в сторону прилавка. Гарри не глядя берёт вроде бы такую же точно деревянную точилку. Анвин расплачивается и сообщает: – Думал, возьмёте синюю. – Почему это? Эггзи немедленно краснеет и смотрит в пол. – Ну, это. Синий – цвет мудрости. Вроде. Гарри усмехается уже не скрываясь. Чужое смущение настолько мило и очевидно, что он не в силах сдержаться. Согласно легенде, он вернулся в Лондон из Америки после того, как погиб его партнёр. Мужчина, с которым они прожили больше пятнадцати лет. Нынешнее общество толерантно, и руководство университета не держит эту информацию в секрете, но и не афиширует. И в большинстве своём люди избегают прямо говорить о подобном с Гарри. До американского «не спрашивай, не говори»*, конечно, далеко, и всё же, это несколько больший уровень лицемерия, чем Харт готов теперь выносить. Страна, где гомосексуалистов даже посвящают в рыцари, в некоторых вопросах до отвращения традиционна. Почитайте «Над пропастью во ржи» Сэллинджера. Вам обязательно понравится, мистер Анвин. Гарри не нравится просыпаться. И дело даже не в том, что у него, при относительно неплохом здоровье, каждое утро что-то болит. Просто… это рутина. Определённая последовательность действий, которую раньше он даже не замечал, занятый мыслями о «вещах государственной важности». Теперь же каждое движение и поворот головы невероятно отчётливы: ничто больше не отвлекает от нужд собственного поношенного тела. Поначалу он фанатично подтягивался и прорабатывал мышцы, но через месяц махнул рукой и ограничился беговой дорожкой и йогой. Пока он принимает душ и чистит зубы, оставленный на столе смартфон надрывается старомодной имитацией телефонного звонка. Звонить может только Мерлин, поэтому Гарри даже пальцем не шевелит, чтобы принять вызов. Когда Харт уходил на покой, они вдвоём разработали ему новую биографию. И даже выбрали дом. Уже достаточно смущающе, чтобы не гореть желанием общаться каждый божий день. Потому что, по правде сказать, Гарри чувствует себя так, будто у него действительно кто-то умер. Кто-то по-настоящему дорогой. Завещание давно готово. И несколько писем друзьям и коллегам. Всё это вместе со страховкой лежит в запирающемся на ключ ящике стола. Там же лежит его личный глок, безукоризненно вычищенный, смазанный и заряженный. Иногда, когда Гарри мучают мигрени или тошнота – последствия давних контузий, он мысленно перебирает содержимое этого ящика, и чувствует иррациональное облегчение. Смартфон продолжает звонить. Когда Харт подносит его к уху, отвратительно бодрый голос Мерлина спрашивает: – Ну, как ты сегодня? – В моём доме что нет ни одной камеры или прослушки? К чему эти вопросы так рано? Хочешь знать, как у нас дела на Ближнем Востоке? Ничего секретного, естественно, но в газетах ты этого не прочтёшь. Гарри наливает себе кофе, придерживая телефон плечом. И устраивается за столом поудобней. Он паркуется у университета, когда его да и все соседние автомобили накрывает отчётливо узнаваемой вибрацией. Чуть позже приходит гул, начинают надрываться сигнализации. К этому времени Гарри надёжно заперт в машине и подрагивающими пальцами тянет из портфеля узкую полосу металлической линейки. С его подготовкой не составит труда нанести противнику серьёзные повреждения даже таким казалось бы безобидным предметом. Вплотную к капоту кто-то проходит. Вокруг стало отчего-то очень многолюдно. Студенты весело переговариваются и озираются по сторонам. Гарри напоминает себе, где он находится. Напоминает, что подобные взрывы в объясняются очень просто – строительными работами. Напоминает, что уже две недели подряд видит объявления об этом, напечатанные на ядовито-оранжевой бумаге. Он роняет линейку куда-то под кресло и тянется к бардачку за таблетками. «От тревожности», – как сказала ему доктор. Но от наработанных годами рефлексов лекарства не существует. Пока Гарри пытается нащупать в портфеле бутылку с водой, чтобы смыть с языка химозную горечь, в окно с его стороны вдруг стучат. Харт рывком оборачивается и видит неловко переминающегося у машины Эггзи. – Здравствуйте, сэр. В своих мешковатых спортивных штанах и толстовке он выглядит так, будто вот-вот предложит помыть машину за пятёрку. Или иной сервис, но уже за двадцатку. – Здравствуйте, мистер Анвин. – Сдерживая раздражение, цедит Гарри. – На работу приехали? – А по какой ещё причине я могу находиться на парковке университета ранним утром? – Гарри выбирается из машины и немного резче, чем хотел, захлопывает дверь. Он плашмя укладывает портфель на крышу и, наконец, достаёт оттуда воду. – Ну да, глупый вопрос. – Бормочет за спиной Эггзи. Потом как-то неуклюже притирается к машине боком, и заглядывает Гарри в лицо. – Слышали, как рвануло? Это на стройке. Народ прямо бегом побежал смотреть. А чего там смотреть? У нас на районе всё время что-то определяли под снос. Не в силах дольше выносить отдающую желчью вкус во рту, Харт плюёт на приличия и делает пару больших глотков. – Что тебе от меня нужно, Гэри? – Я просто подумал, что мы могли бы поговорить с вами ещё, – взгляд у него вопросительный и немного испуганный. – С вами интересно разговаривать. И я прочитал книгу, которую вы посоветовали. Гарри чувствует легкую слабость в ногах, отголосок сильного напряжения. И тут же, будто кто-то прибавил звук с пульта, становятся слышны разговоры студентов и смех, музыка и шуточки с университетской радиоволны. – Какие-то вопросы по прочитанному? – Нет, там вроде всё доступно. А! Если только один. Вот мистер Анатолини, который учитель литературы, он, правда, педик? На это звонкое и, как там говорится, по понятиям категоричное «педик», Гарри приподнимает брови. Он с интересом смотрит на Анвина, дожидаясь, когда же до того дойдёт, что он спросил и, главное, у кого. Эггзи заливается краской. – Я… То есть простите меня, сэр. Я не хотел, то есть, не в том смысле, что оскорбительно. – Сейчас принято говорить «гей», «гомосексуал» или «нетрадиционной ориентации», Гэри. И нет, мистер Анатолини не приставал к Холдену. Тот, так же как и ты, превратно истолковал простое проявление нежности. Какое-то время они идут к корпусу молча. Потом Эггзи, откашлявшись, спрашивает: – Вы не обиделись, сэр? – Что? – Гарри как раз размышляет насколько критично выпить немного джина в кабинете перед обедом, учитывая таблетки, что он только что принял. – О, разумеется нет. Не имею привычки искать оскорбления там, где их быть не может. – Тогда можно личный вопрос? Речь явно заготовлена заранее, поэтому Харт молча кивает. – Вы траву курите? Гарри даже замедляет шаги на мгновение. – Ты хочешь обсудить это прямо перед главным корпусом? – Ну, я же говорил вам про страх, – торопливо давится словами Эггзи. – Мне только наркотики и помогают. Гимнастика тоже. Но до всего, до университета, думал, бессмысленно беречься. Пырнут здоровенького, и толку-то. Сейчас, конечно, проверки постоянно. И я не то чтобы… Вот вы пробовали мескалин? – Сколько по-твоему мне лет? Хотя бы примерно представь, на какое время пришлась моя юность. Осталось очень мало наркотиков, которые я не пробовал. Судя по виду, Эггзи хочет сказать нечто крайне неуместное вроде: «Круто!» или «Отпад!», или что теперь говорят его ровесники в такой ситуации. – И как вам? Гарри мог бы рассказать, что около часа стрелял в коленные чашечки каждого попавшегося в поле зрение афганского боевика, окончательно засветив снайперскую огневую позицию. Что его потом несколько суток держали в каменном мешке, не давая воды, но вместо этого он хмыкает: – Под мескалином я сбрил себе бровь. Решил, что две – слишком много. Не тот опыт, который требует повторения. Улыбка у Эггзи практически восхищенная. Он шагает практически вплотную и приглушённо говорит: – Я к тому, если вам, может быть, захочется расслабиться. Я достану. Местные барыжат редкой дрянью втридорога. А я найду хорошее, по старым каналам, сэр. Гарри как наяву чувствует запах нечистот, собственного немытого тела и собственных же загноившихся ран, слышит звуки афганской деревни, оставшейся где-то там, тридцать лет назад, и вдруг чувствует себя очень, ужасно усталым. Он смотрит на нахохлившегося Анвина, по хулиганской привычке засунувшего руки в карманы, на его оттопыренные локти, и спрашивает: – Ты вообще понимаешь всю абсурдность этого разговора? Зачем это тебе, Гэри? – Мне показалось, вам может быть нужна компания. Простой разговор. Вы знаете, мы могли бы. Если вы захотите, сходить куда-нибудь? Эггзи, кажется, готов вот-вот сорваться с места и бежать, будто тайком вытащил что-то у Гарри из кармана. Очень трогательно. Харт смотрит на часы. – Я сейчас опаздываю на лекцию у первого курса. Но спасибо за предложение. Из окна своего кабинета в обед Гарри видит, как Эггзи вьётся вокруг уже знакомой девушки. У неё очень строгий вид, и волосы, убранные в гладкую причёску. Такое клише: отличница и хулиган. Гарри откидывается в кресле и лениво тянет джин из стакана. Впрочем, не успевает он сделать и пары глотков, как звонит телефон. – Опять пьёшь? – спрашивает Мерлин. – Ты всё-таки установил у меня на работе камеры, – полуутвердительно произносит Харт. – Нет необходимости. Твой образ стареющего алкоголика позволяет угадывать такие вещи. Ощущение покоя безвозвратно потеряно, думает Гарри, сбрасывая вызов. На выходе с кафедры лаборантка окликает его и виновато сообщает: – Один студент спрашивал у меня ваш адрес. Он так мило меня просил, что я сама не заметила, как дала. Для ребят типа Эггзи эта способность – вопрос выживания. Гарри только интересно, как Анвин распорядится полученной информацией. Изредка вечером пятницы Гарри выбирается в паб. Но многолюдность и висящий в воздухе сигаретный дым только утомляют, поэтому он предпочитает выпивать в комфорте собственной квартиры. На эту вечеринку он пришёл из вежливости: один из коллег решил отметить выход на пенсию в зале довольно престижного отеля. И обстановка вокруг настолько же претенциозна, насколько наукообразны и занудны научные труды виновника торжества. Выпив несколько бокалов шампанского, Гарри отправляется к бару в поисках чего-нибудь покрепче. Он как раз приканчивает очередную порцию скотча, когда слева от него на высокий стул садится Гэри. – Повторить. И налейте того же юноше, – говорит Харт бармену. – Здравствуй, Гэри. – Здравствуйте! Мистер Валентайн решил уйти на покой? Наконец-то, – добавляет Эггзи вполголоса. Анвин небрежно цедит весьма дорогой скотч. Очередная куртка из блестящей, будто бы атласной ткани, наверняка кажется ему роскошной из-за крупного с золотом принта. На взгляд Гарри она почти так же ужасна, как предыдущая, в опять-таки крупный, кислотно яркий цветок. Гарри впервые за долгое время даже неплохо. Он снял пиджак и позволил себе расстегнуть несколько пуговиц на рубашке. – Да, видимо решил полностью посвятить себя науке. Нас собрал отпраздновать очередную жизненную веху. А ты что здесь делаешь, неужели приглашён? – Нееет, я тут… по делам. – Гэри окидывает комнату за плечом Харта неожиданно цепким взглядом. – Друг попросил помочь. А мне было немного скучно, и в голове какой-то бардак. – Почему? – Не знаю. Раньше всё как-то проще было. – Почему бы тебе не провести время со своей девушкой? В таких случаях помогает. – Какой девушкой? – искренне удивляется Эггзи. – Вы сидите с ней рядом на моих занятиях. – Так вы о Рокс говорите? Рокси не моя девушка, она мой друг. То есть, иногда с девушками лучше дружить, а не встречаться, понимаете, сэр? Гарри понимает, конечно. – Рокси говорит, вы странный, и будто бы что-то скрываете. – Что может скрывать преподаватель английского, помилуйте, – усмехается Харт. – Ну, может вы мормон. Или даёте ссуды под огромный процент. Или любите маленьких мальчиков. Эггзи осекается на последней фразе, и предвосхищая попытку извиниться, Гарри говорит: – Я католик в чёрт знает каком поколении. Для выдачи ссуд у меня недостаточно капитала. А мальчики меня никогда не интересовали. Предпочитаю равенство в отношениях. – Вот что мне в вас нравится, сэр. Вы мне не врёте. – Эггзи снова совершенно варварски заглатывает полстакана скотча разом. – Все врут, – флегматично замечает Гарри. – А мне казалось, вы не хромаете, и мотоцикла у вас нет. Забейте, долго рассказывать. – Гэри начинает раскручивать на пальце внушительную связку ключей. – Пойдёмте, поплаваем, мистер Харт? – Почему нет, – соглашается Гарри, вставая. – Тут просто офигенный бассейн! Ну, сами увидите. Удачно я сегодня ключи подрезал. Они идут по гулкому коридору. И Эггзи, ничуть не смущается. – Друг не обидится? – Я сюда иногда хожу в его смену. Запрыгнув на бортик, он быстро раздевается, бросая одежду куда придётся. Последними стягивает трусы и дёргает плечом. – Да ладно вам, он потом потрёт записи с камер. Гарри разоблачается, аккуратно складывая вещи на шезлонг. Они плавают взад и вперёд, даже соревнуются на скорость. Гэри, естественно, выигрывает. Он несколько раз плюхается с бортика плашмя, поднимая тучу брызг. И выглядит при этом по-детски счастливым. Потом Гарри устаёт. Выбирается из бассейна, чувствуя непривычную и неприятную тяжесть собственного тела. Он оборачивается на громкое: «Смотрите как я могу!» – и пока Эггзи демонстрирует, по-видимому, элемент синхронного плавания, выглядящий крайне неприлично из-за того, что он голый, босая ступня Гарри скользит по гладкой плитке, и он начинает необратимо заваливаться назад. Пока тело привычно группируется, он вспоминает Фицджеральда. Всегда казался более правдоподобным финал, где Гэтсби, спеша к телефону в надежде, что ему звонит любимая, просто оскальзывается и ломает шею. И ведь умирает счастливым. Гарри бы тоже не отказался от такой смерти. Когда он открывает глаза, рядом на корточках сидит бледный Гэри, который говорит: – Я наплавался, сэр. Гарри перебирается на шезлонг и прижимает ладонь к наливающейся тяжестью голове. Возле соседнего на одной ноге прыгает Эггзи, пытаясь натянуть на мокрое тело джинсы. – Пойдёмте к вам? – спрашивает он, вжикая молнией толстовки. – Конечно, куда же ещё нам идти. Когда Гарри отнимает руку ото лба – на ней кровь. Он промакивает её носовым платком. – Вызови такси, Гэри, адрес ты знаешь. Не зря ведь ты очаровывал нашу лаборантку. – Ой. Она рассказала? – Анвин опускает руку на его плечо, и осторожно добавляет. – Помочь вам встать? – Не нужно, со мной всё в порядке. – Но вы поранились. – Я сказал, всё в порядке, Эггзи. Гарри чуть мешкает, прежде чем выйти из служебных помещений, но Гэри твёрдо берёт его за локоть. – Не беспокойтесь. Рядом со мной вы автоматически переходите в режим стелс. Или можете считать, что я ваша мантия-невидимка. Читал Гарри Поттера сестрёнке перед сном. – Поясняет он. – Так вот. Джентльмена, выходящего из отеля в компании парня типа меня, никто из персонала не увидит в упор, идёмте. В холле никто не обращает на них внимания. Потом Гарри равнодушно наблюдает, как Гэри с чернокожим таксистом обмениваются скабрезными ухмылками через зеркало заднего вида. И когда Харт расплачивается, оставляя солидную сумму сверх счётчика, кэбмен подмигивает ему и тянет: – Приятной вам ночи, сэээр. Гарри не часто принимает гостей, впрочем, Эггзи разувшийся, просто наступая на пятки своих кроссовок, и теперь бесцеремонно озирающийся, не гость. – Можешь сходить в душ, – говорит Гарри, а сам направляется прямиком в спальню: влажная рубашка липнет к телу, и это отвратительно. Спустя минуту, в дверях появляется Эггзи. Видимо, он избавился от футболки в гостиной и теперь щеголяет голым торсом. – Полотенца в шкафчике в ванной, – говорит Гарри, запахивая халат. – Где у вас аптечка? Думаю, сначала надо обработать ваш лоб. – В кабинете – это дверь слева от окна. Пока Гэри ходит, он устало снимает такие же влажные брюки, и вытягивается на кровати. Кажется, даже засыпает, потому что раздавшийся возглас, заставляет его вздрогнуть. – Мистер Харт? Гарри садится, спуская босые ступни на пол. Эггзи перед ним мнётся, сжимая в руках пластиковый бокс с медикаментами. – У вас там чучело собаки! – наконец выпаливает он. – Это мистер Пиклз. Один мой коллега подарил его, сказав, что это идеальный для меня питомец. – И вы сделали из пса чучело, когда он умер? – Я слышу обвинение в вашем голосе, мистер Анвин? – иронично спрашивает Гарри. – И нет, мистер Пиклз попал ко мне уже в нынешнем состоянии. Он был дружеской шуткой относительно того, что ни один живой любимец долго у меня не протянет. Тогдашняя моя деятельность была связана с большой занятостью и разъездами. Гэри смущённо откашливается и указывает на аптечку. – Вы позволите? – Валяй. Он смачивает салфетку перекисью и опускается на колени между чуть разведённых ног Гарри. Гарри смотрит на приоткрытый от усердия рот, на ровную, гладкую кожу, на тонкие волоски на груди, и думает, давненько между его бёдер не оказывался кто-то настолько молодой и привлекательный. Приклеивая пластырь, Эггзи подаётся ещё ближе, практически укладываясь животом на его пах. Тут должно быть какое-то ответное движение, некий знак, поощрение к дальнейшему. Харт это осознаёт, но бездействует. Пальцы Гэри подрагивают, а дыхание пресекается. – Сэр, – шепчет он. – Иди в душ, Гэри. – А. От меня хлоркой, наверное, несёт. – Виновато говорит тот и начинает подниматься. В последний момент он отчего-то раздумывает и остаётся на месте. – Сэр? – Уже более уверенно зовёт он. Гарри встречается с ним взглядом. О, это очень томный взгляд, зовущий, и в купе с ярким румянцем, он наверняка должен оказывать совершенно очаровательный эффект. – Что тебе от меня нужно, Гэри? Зачем ты узнавал мой адрес? Чего ради это всё? Эггзи краснеет ещё гуще, но по-прежнему не отодвигается. – Я… боялся за вас, сэр. – Заглядывая в лицо Гарри, он торопливо продолжает. – Знаете, в восемнадцать я решил стать морским пехотинцем как отец. Очень мне нравилось. Даже курсы почти закончил. Пришлось уйти прямо перед финальным испытанием. Мой отец, сэр, он погиб при исполнении. Я его даже не помню, одна медаль осталась. Вот мать мне и устроила истерику, мол, не желает, чтобы и я как отец. То есть, если бы я в тюрягу загремел или сторчался, у ребят на районе немного перспектив, зато не на войне убили. Мне тогда всё равно стало, понимаете? Вообще безразлично, что со мной дальше будет. Гоняли с друзьями тачки, дули потихоньку, в магазинах подворовывали по мелочи. Как я тогда не подсел на что-нибудь тяжёлое и не передознулся, не знаю. Наверное, счастливчик. Пожалуйста, позвольте мне договорить. Я помню это ощущение, сэр. Когда плевать, что будет дальше с твоей жизнью. Вот вы только в аудиторию зашли, я сразу понял, вы нас даже не видите. Не как другие преподы, типа, мы грязь под ногами и внимания не достойны, нет, вам было просто плевать. Это была лекция про какого-то немца. Там ещё парень чувствовал запахи через телефонную трубку**. И даже этот парень был вам интереснее всех нас вместе взятых. Вы мне тогда страшно не понравились, мистер Харт. А девчонки, дуры, прямо текли. Стали узнавать на кафедре, потом в классе шушукались. В итоге, Эдвин, блондин с театрального, тоже потёк. Потому что, ну… К вам, кстати, многие подкатывали. А вы врубали жёсткий игнор. – Я вас жутким мудаком считал, страшно бесился, и, конечно, взгляд к вам просто сам собой лип. Но сколько бы я ни смотрел – никакого намеренного мудачества, и потом, Рокси сказала, что у вас кто-то умер. – Эггзи неосознанно гладит ногу Гарри через ткань халата. – А ещё вы как будто включались иногда. Начинали смотреть нормально, реагировать. Становились нормальным. С вами было интересно. И я вспомнил себя. И… очень страшно за вас стало. Гарри смотрит, как Анвин облизывает губы. Да, просто смотрит. Если он начнёт размышлять, то погрузится в бездну самоуничижения. Не слишком приятно оказаться объектом для жалости и заботы сопляка, на тридцать лет младше. Потому что ведь, если начистоту, хочется совсем другого. Хочется быть объектом страсти. Поверить, что ещё вполне способен вызывать желание. Но всё оказывается вот так, до пошлости очевидно и обыденно. Ничего не поделаешь. Остаётся только выставить Гэри вон, и попытаться повторить подвиг того старика из «Вечера в Византии»: лечь лицом к стене и умереть от обиды. – Вы мне нравитесь, сэр, – словно издалека доносится до него голос Эггзи. – Я хочу, чтобы у вас всё было хорошо. Гарри молчит. В конце концов, когда тишина станет достаточно неловкой, Гэри должен будет подняться и уйти. – Я вас поцелую, – сообщает тот. – Ты всегда такой вежливый в подобной ситуации? – вяло иронизирует Гарри. – Только когда опасаюсь получить в табло. Гарри пожимает плечами, вообще-то довольно оскорбительно, но Эггзи видимо ничем не проймёшь. Он заваливает Гарри на кровать и целует: слишком много языка и никакого изящества. Когда наглая рука начинает шарить под халатом, Харт, конечно, не удивлён, однако всё-таки комментирует: – Ты вроде говорил только про поцеловать? Гэри, до этого горячо дышавший ему в шею, обиженно вскидывает голову. – Вы же сами сняли штаны! И трусы, – добавляет он хрипло, не обнаружив под халатом ничего, кроме кожи. – А ещё сидите и изображаете, будто вам не хочется! Без единого клочка грёбаной ткани под этим порнушным халатом! Он оставляет Гарри в покое и недовольно сопит, сражаясь с ширинкой. – Если я скажу, что всегда так делаю, придя домой, тебя ведь это не убедит? Эггзи, – зовёт Харт. – Ты же понимаешь, чтобы оказаться в постели с симпатичным юношей, от мужчины моего возраста обычно требуется приплатить. Или ещё как-то компенсировать, хм, неудобства. Поэтому не могу не спросить снова. Что ты надеешься получить? Суетливые, дёрганые движения Гэри тут же сменяются едва ли не оцепенением. Он делает несколько глубоких вдохов и осторожно, будто у него болит живот, например, садится. – Вот что со мной не так? Раз я из низов, значит, думаете, знаете меня как облупленного? Значит, меня может интересовать только разовый перепих или, того круче, трах за деньги? Все эти сынки лордов и леди, с серебряной ложкой в жопе, если бы только они могли натянуть гандон на всё тело, перед тем как зайти со мной в одно помещение, натянули бы сто процентов! Я думал, хоть вы свободны от этой херни. Чем вас не устроил вариант: вы мне нравитесь, и я хочу сделать это с вами? Что в этом невероятного? Я нормальный человек! Я тоже хочу секса с кем-то, кто мне небезразличен! Я, может, с девственностью расстаться планировал! Да у меня ещё в такси встало. Знаете что, нахуй! Просто нахуй! Крик, даже внезапный, крайне редко способен выбить Гарри из колеи, поэтому он всего лишь собирается попросить Эггзи сквернословить, но вместо этого вдруг произносит, окончательно превращая происходящее в абсурд: – Какой девственностью, Гэри? Тот, уже отвернувшись и спустив ноги с кровати, бросает через плечо: – Анальной, блядь, какой! Гарри начинает подозревать, что у Анвина какая-то странная разновидность синдрома Туретта***. Иначе нечем объяснить подобное словесное недержание. Он откашливается. – Будем считать, я оценил твой порыв. Не кричи, прошу тебя. – И чего? – мрачно бросает Эггзи. – И ничего, ты мог бы, скажем, снять штаны и лечь обратно. Гэри, не потрудившись даже изобразить колебания, забирается на него сверху и доверительно сообщает: – Я собирался уныло подрочить об вас, уйти домой и нажраться. – Сделай скидку на мой возраст, не жди ничего из ряда вон, – хмыкает Гарри и с удовольствием сжимает ладонями упругие ягодицы. – Старый конь, борозды не портит. Бросьте, вас же написано крупными буквами: вы классно трахаетесь! – Эггзи похабно шевелит бровями, и добавляет. – Или может, это, храните верность своему бывшему? – Нет ничего губительнее для эрекции, чем разговор о мёртвых любовниках, – укоризненно поучает Харт и подтягивает его повыше. Гэри просто необходимо заткнуть рот, пока он своими невероятно ценными комментариями не лишил Гарри последнего интереса к происходящему. – Эрекции? Так у вас… О! – Не очень понятно бормочет Гэри и сам тянется за поцелуем. Гарри целует его медленно и с удовольствием. Только губами, любые попытки пустить в ход язык пресекаются, пока Эггзи не начинает сдавленно постанывать на каждом прерывистом выдохе, и лапать его, будто девчонке под юбку залез. Гарри сгибает ноги – чужое тело идеально вписывается между его колен. Эггзи прогибается в пояснице и трётся животом, крупно вздрагивая всякий раз, когда кожа соприкасается с кожей. Его член оставляет влажные следы на сбившейся к талии шелковой ткани. Харт задаётся вопросом, может ли Гэри кончить прямо вот так, когда тот отрывается от его губ и, поднявшись на вытянутых руках, сорвано произносит: – Я обкончаю весь ваш блядский халат и вас самого тоже. – Взгляд Гэри расфокусировано блуждает, бёдра толкаются в узнаваемом ритме. – Это не должно быть так круто, мы же, по сути, нихуя не делаем. Может быть, мне спустить вам на лицо? Или самому трахнуть, раз вы морозитесь? Гарри в ответ оглаживает его задницу, с нажимом проводя по ложбинке ребром ладони. – У тебя какое-то нарушение речевого поведения? – спрашивает он, пока не проникая пальцами внутрь, только намекая. – А? – вид у Эггзи какой-то задумчивый и настороженный, словно он прислушивается к ощущениям. – Ты говоришь абсолютно всё, что идёт на язык. Это патология. – Так я, значит, не зря смазкой запасался. – Невпопад отвечает тот. Гарри оценивает напряжение его тела, общий испуганный вид и светски интересуется: – Тебе когда-нибудь отсасывали? – Конечно! Мне почти двадцать два! – Гэри искренне возмущён предположением о собственной неопытности. – Пиздец, думал, она его откусит. Или оторвёт. – Уже тише признаётся он. – Всегда считал, что только мужчина способен грамотно обращаться с чужим пенисом. – Кивает Гарри. – Перевернёшься? – И вы прям так возьмёте у меня в рот? – с сомнением тянет Гэри. – Именно это я и собирался сделать, если, конечно, у тебя нет возражений. – Издеваетесь? Он устраивается у изголовья, подсунув под спину подушку, и разводит колени. Вид у него при этом настолько порочный и готовый буквально на всё, что не будь Гарри свидетелем очевидного испуга ранее, может, даже и обманулся бы. Сейчас в Эггзи нет ни грамма колебаний, один разврат: капли испарины на груди, раскрытые покрасневшие губы и снова этот рассеянный, едва ли не животный, призывный взгляд. Гарри дежурно гладит его по животу, и тут же склоняется к члену. Гэри сейчас явно не в состоянии оценить какие-либо изыски, поэтому Гарри сразу берёт жёсткий темп и с силой сосёт, почти не помогая себе руками. Подрагивающие пальцы касаются его волос, ведут по запавшей щеке, и, вскинув глаза, Гарри понимает, просто тяжёлым дыханием или стонами для выражения удовольствия Эггзи не ограничится. Вид у того совершенно обдолбанный, и Харт морально готовится услышать, что «сосёт как пылесос» или что-нибудь столь же сомнительное. Но Эггзи, продолжая осторожно ласкать его лицо, благоговейно шепчет: – Охуенно, сэр. Это же как… трахаться с английской королевой. Вы... Гарри распрямляет спину и прокашливается: – Осмелюсь заметить, я всё-таки моложе. И ты можешь уже звать меня по имени. – Мне больше нравится «сэр», сэр. И насчёт королевы, как бы, ну... Гарри берёт на этот раз за щёку. Скользит пальцами за мошонку, поглаживает, потирает с нажимом. Слова Эггзи превращаются в бессвязный набор звуков, глаза закатываются, а лицо кривится. Гарри едва успевает обхватить его скользкий, уже пульсирующий член, и руку заливает горячим. Гарри ложится на бок, с удобством устроив голову на подушке, и сжимает себя той же ладонью. Он смотрит на припухшие губы, на влажные от пота волосы, перескакивает на соски, курчавую дорожку от пупка, снова возвращается к губам. В его случае действо не завершается столь стремительно. Он умеет наслаждаться процессом и, что греха таить, получает удовольствие от чужого внимания. В этот момент Эггзи очень кстати открывает глаза и осоловело моргает, наблюдая, как кулак Гарри ритмично ходит по члену. – Поучаствовать не хотите, молодой человек? – сквозь зубы цедит тот. – Прости, – заторможено, будто под кайфом, артикулирует Гэри. – Меня, кажется, капитально высадило. Харт пытается выразить взглядом всё своё осуждение, но увы. Крайне сложно кончать, держа глаза открытыми. Гарри просыпается. Ему в рёбра упирается острый локоть, и приятного в этом мало. Под кое-как наброшенным покрывалом он, как и Эггзи, впрочем, совершенно обнажён. Скомканный халат небрежно валяется на полу возле кровати, потому что в итоге Гэри им вытерся, между делом сообщив: – Без одежды вам лучше. Гарри осторожно отодвигается в сторону и, беззвучно ступая, выходит, прикрыв за собой дверь. Он недолго стоит под горячим, на грани переносимости, душем, и заворачивается в халат, точную копию предыдущего, только серый. В гостиной он наливает себе джина и подцепляет небрежно брошенную на его любимое кресло толстовку Гэри. Из какого-то её кармана с глухим стуком выпадает на пол знакомый до последней насечки магазин личного глока Гарри. Харт некоторое время разглядывает его, потом перекладывает на журнальный столик. Усаживается, с комфортом вытянув ноги, подносит ко рту бокал, но так и не делает ни одного глотка. Гэри Анвин добрый и отзывчивый мальчик. Глядя на него, Гарри вспоминает Ли, парня, с которым они служили в первую кампанию. Служили недолго, потому что ещё в самом начале Ли погиб, бросившись животом на гранату, чтобы защитить остальных от осколков. До того случая, Харт едва ли перемолвился с ним парой слов. Ли был из простых, не их круга, как говорится, но вот сама его смерть настолько поразила Гарри, что тот был буквально одержим им. Простым, совершенно непримечательным, и уже, в общем-то, несуществующим, человеком. Практически влюблён в мертвеца. Если бы Гарри кто-то сказал тогда, что через несколько десятков лет он будет вспоминать об этом с ностальгией, он бы не поверил, конечно. Но правда такова: чувствовать, на самом деле, тоже утомляет. С возрастом начинаешь хотеть решений попроще, разрешаешь себе не вдумываться в хитросплетения мотивов и причинно-следственных связей в чужих поступках, просто плывёшь по течению. Только юность наслаждается любовными страданиями. Гарри вот хочется ровного приятного чувства. Хочется сказать Эггзи: – Ты напоминаешь одного моего друга. Наверное, ему действительно нужен друг, с которым можно куда-нибудь сходить, кто-то, кто сможет ободряюще похлопать по плечу, а не просто голос по телефону. Он идёт в кабинет, где достаёт из ящика стола несколько подписанных просто именами белых конвертов. То, что Гарри даже про себя называл «несколько», на самом деле, всего три. В его квартире нет камина, поэтому он жжёт их в декоративной, никогда не использовавшейся по назначению, медной пепельнице. Ближе к рассвету Гарри отправляется в спальню и ложится в постель, предварительно достав из шкафа запасное одеяло. Подмёрзший Гэри, не просыпаясь, пододвигается ближе. Во второй раз Гарри будит телефонный звонок. Он принимает вызов, пока под боком ворочается и недовольно сопит Эггзи. В голосе Мерлина отчётливо слышится облегчение. – Какого чёрта ты так долго не отвечал. Гарри? Я уже начал опасаться, что ты пустил себе пулю в лоб! – Я, в некотором роде, сейчас не один, – отвечает Гарри хрипло, потому что горло прекрасно помнит о вчерашних подвигах. – Давай, ты отчитаешь меня в следующий раз. Когда Мерлин спешно извиняется, сворачивая разговор, Гарри ощущает глубокое удовлетворение и с удовольствием потягивается. – Если хочешь завтрак, приготовь его сам. – Говорит он напряжённо подобравшемуся в коконе из одеял и старательно притворяющемуся спящим Гэри. – И давай без утреннего чувства неловкости. Страшно этого не люблю. Тот моментально распахивает глаза, ухмыляется и отвечает: – Окей! Тогда как насчёт богатого белком завтрака?