Падшие: Ангел и я

      Ему кажется, что он не живет, а существует. Волочит свою никчемную душу по жгучему песку, а жизнь безвольным хвостом волочится следом, оставляя неглубокие борозды. И волны окружающего мира, накатывая на одинокий берег, смывают последние свидетельства его жизни… Его существования.       Сколько километров таких следов оставил за спиной, он вам не ответит. Сколько жизней прожил, сколько времени скитался. Все, что он знает о себе, это вымышленное имя, мелким шрифтом пропечатанное в удостоверении личности – Ким Чонин.       И все вокруг тоже вымышленное. Он работает в цветочной лавке помощником флориста, каждое утро вытаскивает ящики и вазы на тротуар, прямо под ноги безразличной толпе, натирает стекла витрины и остригает иглы розам, обезоруживая их ранимые души.       Делает, но не знает зачем. Вся жизнь кажется пустой, и поэтому Чонин ищет.       Он ищет вечерами после работы и с утра, даже если опаздывает. В шумном муравейнике метрополитена и в пустом старом парке на краю города. Заглядывает в окна домов и в лица прохожим, а потом, измотанный и опустошенный, возвращается в свою квартирку и устало падает на кровать, забываясь во снах.              Вот, что настоящее. Его сны.              Вернее, один и тот же сон. Впервые он приснился ему год назад. Тогда Ким Чонин закрыл глаза в коморке под крышей полувекового домика на краю Сеула, а открыл в неизвестном, но как будто бы очень знакомом месте. По долине стелился белый туман, пронизанный нитями солнечного света, и оттого будто искрился изнутри, будто земля искрилась. Или не земля…       Чонин лежал с закрытыми глазами под раскидистым кустом, усыпанным белоснежными цветами, и позволял запаху жасмина опутывать безвольное тело. А потом кто-то ласково прошептал: «Кай, просыпайся». И по щеке невесомо скользнули пальцы.       Чонин раскрыл глаза и впервые, а может, и нет, увидел его – парня, что сидел напротив и улыбался.       – Я ждал тебя, Кенсу-я, – произнес Чонин устами Кая и получил в ответ легкое прикосновение, такое же невесомое, как и ранее пальцами, только уже губами к губам.       В первый раз Чонин проснулся на этом моменте. Он не помнил ничего, только «Кенсу-я» билось в виске, будто что-то важное, что не стоит забывать ни в коем случае.              Сон повторялся из ночи в ночь, Чонин оказывался в солнечно-туманной долине под жасминовым кустом. И в теле некоего Кая. На встречу с которым неизменно приходил молодой человек с большими и темными, но невероятно теплыми глазами.       Он улыбался, и губы складывались в сердечко, а Чонин невольно выдыхал: «Ангел…»       Утром сновидения растворялись, и долгое время Чонин помнил лишь имя парня. Тогда и начались поиски смысла жизни. Поиски загадочного Кенсу.       Зная только имя, Чонин верил, что найдет, что почувствует, когда встретит. Он все еще не мог понять, зачем ему этот Кенсу, но в голове теперь крутилась целая фраза: «Я ждал тебя, Кенсу-я», которая не давала покоя.              В январе, спустя полгода поисков, Чонин впервые вспомнил, что был на Небесах. Он стал тренировать память, запоминал ненужные вещи, экспериментировал с различными методиками… он просто хотел помнить больше. Вообще-то, он хотел помнить Кенсу.              Каждое утро Чонин просыпается, зная новые подробности своего бесконечного сна, но все еще не зная Кенсу. Каждый вечер Чонин падает на кровать после поисков и просит Небеса сжалиться и разрешить ему вспомнить наутро.                     – Я ждал тебя, Кенсу-я, – шепчет Чонин и чуть подается вперед, позволяя мягким губам скользить по его собственным. Вернее, это губы Кая, но на время сна Чонин сам становится им, так что граница сознаний размывается.       – Что бы ни случилось, я всегда приду, – отзывается Кенсу.       Небесная долина все также окутана туманом, а жасмин пахнет резко, но не приторно. Кенсу властно обнимает, но прикосновения не жгут – ласкают, а Чонин плавится. Это их место, только их Рай.       Солнечные нити спускаются на обнаженные спины и распадаются бисером по влажной коже, а туман укрывает одеялом от посторонних взоров. Чонин глотает жасминовый воздух вместе с собственным криком, когда Кенсу резко входит, и беспорядочно ломает молодые ветки, когда Кенсу начинает неистово толкаться.       Так происходит из раза в раз, но куст в каждом сне снова нетронутый, так же как и Чонин. Или Кай. И Кенсу не может сдержаться, а Чонин лишь кусает его за губы, молчаливо приказывая не останавливаться, и все не может насытиться ни небесным воздухом, ни ангельским Кенсу.       В пик наслаждения за спиной у Кенсу взмывают огромные белоснежные крылья, и Чонин от одного этого зрелища стонет и изливается. Многим позже он понимает, что спину давит не неровная земля, а собственные крылья. Кенсу укладывается на бок и притягивает к себе, позволяя расправить перышки.       Крылья Кая намного меньше, они едва прикрывают плечи, когда Чонин неумело пытается укрыться ими. Кенсу лишь смеется, ероша пальцем чувствительные перья.       – Ты, наконец, раскрылся, – шепчет он, а Чонин смущенно прячет крылья за спиной. – Эй, они прекрасны, – Кенсу скользит ладонью по плечу, а взглядом просит разрешения. И Чонин безмолвно отвечает, загибая крыло и щекоча любовника по оголенной груди. – Не думал, что причиной твоего раскрытия стану я. Это приятно… Ай! – Кенсу дергается и хохочет, а Чонин, быстро освоившийся в новой ипостаси, нагло лезет своими перышками уже в интимные места.       За взаимными ласками и ленивыми поцелуями они не замечают, как на долину опускаются тени, а выше небес бьют рассерженные молнии. Лишь когда любовников отрывают друг от друга сильные руки, постепенно наступает осознание.              Цепи, в которые закован Кенсу, – золотые, словно сотканные из света. Даже в кандалах, с опущенной головой и поникшими крыльями, Кенсу кажется Чонину самым прекрасным ангелом, из когда-либо виденных. А сейчас их тут вокруг немало.       Сам Чонин ничем не связан, кому он нужен, мелкая сошка. Но, правда, если бы не его раскрытие, которое, несомненно, почувствовали Старшие, то Кенсу не был бы сейчас узником, под стражей собственных Братьев.       Их приводят на Площадь, и здесь Чонин теряется и сжимается, здесь ему совсем неуютно, не так как в жасминовой долине. Тем более низшего ангела не подпускают близко, он стоит среди таких же, с крыльями и без, в кольце, что сомкнулось по краю Площади.       Кенсу отводят в центр, а с Башни спускается Старейшина. Размах его бело-золотых крыльев пугает и восхищает одновременно.       Чонин плохо слышит, толпа в кольце негромко шепчет, обсуждая, и оттого поднимается гул. Он режет не по ушам, по сердцу. Чонин понимает самое главное – Кенсу объявляется виновным в том, что сделали они вдвоем.              Любовь для ангелов запретна.              Лишить крыльев!              Старейшина сам приводит в действие приговор, ведь Кенсу не абы кто, а ангел верхнего ранга. Таким ошибки не прощают.       Золотистые блики играют на лезвие меча, который Старейшина вскидывает над головой. Мгновение, и меч рассекает воздух, а после и крылья Кенсу.       Бывший ангел падает на колени, а из спины вместо крови бьют потоки света. Чонин никогда не видел подобного, и никогда подобное не забудет. Уверен. Жестоко и прекрасно.       Они не успевают попрощаться, Кенсу лишь находит Кая взглядом и мягко улыбается. Он не винит, он просто любит.       – Я люблю тебя, Су-я, – одними губами произносит Чонин, глотая слезы. Он знает, что Кенсу услышал.       Земля в центре Площади разверзается, и расщелина быстро достигает ног Кенсу. Он успевает последний раз вскинуть взгляд на Кая, и падает, мягко, медленно…       Дороги назад больше нет.              Чонин не помнит, как вернулся в долину. Он находит жасминовый куст и остервенело ломает ветви, царапая руки и лицо. А потом на ладони оказывается кусок стекла.       Кажется, покидая площадь, Чонин разбил витраж в окне одного из святилищ. Хотя точно он не помнит. Но знает, зачем ему стекло.       Чтобы избавиться от ненавистных крыльев, ведь если б не они…              У Чонина из спины не бьет свет, у него льется кровь, а из глаз – слезы. Боль? Нет, скорее, отчаяние. Отчаяние от осознания того, что отрезать собственные крылья невозможно.       И все же он не сдается, вновь и вновь продолжая терзать плоть окровавленным осколком.       – Я найду тебя, Кенсу, клянусь, найду… – в беспамятстве твердит Чонин, когда силы покидают измученное тело. – Мы всегда будем вместе.       – Никогда, – мягким раскатом звучит над головой голос Старейшины. – Это ваше проклятье.       Меч мгновенно опускается на спину, завершая начатое. Расщелина тоже появляется резко, и ангел Кай падает. А Чонин просыпается.              Просыпается и помнит все до мельчайших деталей, до каждого перышка в прекрасных крыльях Кенсу.       Он спешит зарисовать портрет человека, живущего в его снах уже больше года, но рисует, к сожалению, плохо.       Он прокручивает в голове весь сон и пробует на звучание ранее не запомнившееся ему «Кай».       – Это я, – говорит он своему отражению в зеркале и понимает.       Не сон. Воспоминание.       И рубцы на спине – не последствия аварии, как написано в медкарте.       И Кенсу существует, а Кай поклялся его найти. И найдет.              День поисков ничего нового не приносит, Чонин как обычно устал, но заваливается не в коморку под крышей, а в случайное кафе. Туда ведет его сердце.       Посетителей много, и парень уже отчаивается, когда слышит звонкое: «Су-я!»       Он чуть не опрокидывает кофе, стремясь обернуться.       У витрины с пирожными, буквально прилипнув к ней носом, стоит девочка. Длинные волосы заплетены в косу и украшены белоснежным цветком. Знак?       Мама окликает повторно и за руку уводит малышку из кафе. А Чонин только и успевает, что разглядеть – не жасмин. Ошибка?       Парень спешно допивает кофе, оставляет деньги и уходит. Так что даже не замечает, как вдруг подозрительно оборачивается посетитель за соседним столиком.       Хмурый молодой человек с большими темными глазами стучит себя кулаком по груди и выдыхает, а потом возвращается к разговору с собеседником.       – Кенсу, ты мне порой напоминаешь прекрасного ангела, – мужчина тянет ладонь, пытаясь накрыть ей руку парня.       – Скорее падшего, – отстраняется тот. – Перейдем к делам.       – Да, конечно, но, может, для начала что-нибудь закажем?       – Мне чай, – снисходительно кивает Кенсу, – с жасмином, – он еще раз оборачивается на столик позади себя. Но там лишь чашка от кофе и деньги. И ощущение чего-то нужного.              Этой ночью Чонин впервые за год спит без сновидений. А утром не помнит, что означают рисунки-каракули на столе и выбрасывает все листы.              Они были слишком близко, но проклятье Небес не так легко разрушить.       Кай прожил уже тысячу жизней, вспоминал и снова забывал. Но никогда не прекращал искать. У него впереди еще миллиард. И он найдет. Потому что поклялся. А потом они с Кенсу всегда будут вместе.